Цеховики - Рясной Илья. Страница 12

— Плевать мне. Я выпить хочу… Направляй.

Мы с Пашкой переглянулись. Нет, Кузьма совсем обнаглел. Палец в рот таким не клади…

Я отправился к начальнику оперчасти — майору милиции Строгину, который все еще сидел на работе, скучающе перебирая папки с делами.

— Коля, тут у меня клиент совсем обнаглел.

— На место поставить? Можно, — мгновенно отреагировал Строгий.

— Да нет. Обещал кое-кого продать, если стопку нальем.

— Нет, за это учить надо.

— А по-моему, надо налить. У меня времени нет с ним препираться. Дело на «глухаря» смахивает, шуму много. Пусть хоть ужрется, скот, лишь бы дело говорил.

— Меня освежуют, если узнают, что мы тут следственно-арестованных опаиваем.

— Кто узнает? Ты же «кум» здесь, у тебя вся информация.

— Е-мое.

— Чего переживаешь? Ширяться анашой даем, и то ничего.

— Ладно, чего уж там. А какие проблемы?

— Где найти. Не на плешку же к спекулянтам.

— Ох, прокуратура, вы похлеще наших сыщиков. А где соцзаконность? Где неукоснительное и твердое соблюдение? Где надзор и контроль?

— Ладно тебе без толку языком трепать.

— Свяжешься с вами. — Он взял ключи и открыл здоровенный, в человеческий рост сейф.

На полках в ряд стояли баллончики со всеми номерами «черемухи», лежал пакет с каким-то темным порошком, очень напоминающим анашу, выстроились в ряд несколько бутылок водки.

— С воли передать пытались. Боевые трофеи. Держи, от сердца отрываю.

— Ты же сам не пьешь.

— А ты думаешь, один с такой просьбой являешься? — усмехнулся Строгий.

Вскоре я издалека показывал Кузьме бутылку.

— Не томи, дай глотнуть.

— Говори, что знаешь, и получишь.

— Не. Наколешь. Дай глотнуть.

— Если за нос водишь — я из тебя каждую каплю обратно выдавлю, — угрожающе произнес Норгулин. — Ты меня тогда долго будешь помнить, чучело.

Бородуля отхлебнул из бутылки — глоток у него был богатырский. Я вырвал у него бутылку и сказал:

— Ну, давай.

— А чего давать-то? Ну, помню я этих двоих.

— Кто они?

— А я знаю? — пожал плечами Бородуля.

— Я тебя сейчас тут же и урою! — Пашка схватил Бородулю за волосы так, что у того потекли слезы из глаз.

— Ладно, ладно. Скажу. Новоселов охотником был. И эти двое тоже любители. Один — лесник. Второй — из каких-то начальников. У этого лесника они в хозяйстве кабанов били. Браконьеры, етить их мать.

— Откуда ты знаешь?

— Когда работал на даче, они приезжали. Затоваривались — водка, продукты, и на три дня на охоту. С ними еще иногда армяшка один ездил.

— Григорян?

— Не знаю. Мелкий такой. Зато нос на семерых рос — одному достался. У него «воланка» с шофером… И еще на черной «волге» приезжал один. «Волга» классная, с антенной и с тремя нулями на номере.

— Номер государственный?

— Ага.

Эх, печаль-тоска. Три нуля и государственный номер — это персональная тачка кого-то из обкомовских или горкомовских «шишек». Похоже, мы лезем в какое-то змеиное лежбище. Значит, скоро начнется свистопляска.

— Имена!

— Лесника все Егорычем называли… У него ружье было такое многозарядное, хитрое. Название — язык сломишь. «Регтон». Или «магтон».

— «Ремингтон»?

— Кажись, так, начальник. Тебе лучше знать.

Кузьма клялся и божился, что шестнадцатого мая видел именно охотников. Больше ничего путного он припомнить не мог. На вопрос, почему раньше не рассказал об этом, разумно отвечал: «А это не мое дело. Чего я буду языком махать, что метлой, пока самого не приперло? На фига кенгуру авоська?»

Кузьма дол акал остатки водки, и его на заплетающихся ногах повели в камеру. Сокамерники Кузьмы сдохнут сегодня от зависти. А может, решат, что он продался операм, и пересчитают ребра. Но это его проблемы…

Мы ждали запоздалый автобус. Грянувшая перестройка еще не полностью подкосила общественный транспорт, но вечерами автобусы ходили очень плохо. Стемнело. В здании УВД горело несколько окон. На автостоянке стоял «рафик» с надписью «Криминалистическая лаборатория» и несколько раздолбанных милицейских «уазиков». После прошедшего дождя воздух был свеж и сладок.

— Мать вашу, когда же этот автобус придет? — выругался Пашка.

— Придет…

— Как мы искать будем этих охотников?

— Твои же парни отрабатывали охотничье общество, в котором состоял Новоселов.

— Правильно. Это была одна из первых версий. Учитывая, что на столе на даче лежали охотничий билет и лицензия на отстрел волков.

— И вы выяснили, что…

— Что Новоселов из клуба практически ни с кем не общался, появлялся там крайне редко. И никто не поспешил признаться, что четвертого августа заглянул к Новоселову на дачу на огонек, — высказался Пашка.

— Вместе с тем со слов Кузьмы получается, что покойный любил побродить с ружьишком.

— Все объясняется просто. Были у него приятели-браконьеры и свой лесник.

— Для торгашей рыбалка и охота в запретных местах, с коньячком и хорошей компанией — не только времяпрепровождение, но и способ установления полезных контактов, — со знанием дела отметил я.

— По-моему, насчет Егорыча с «ремингтоном» надо Григоряна поспрашивать. Интересно, почему он ни словом не обмолвился об этом?

— А зачем ему лишней информацией с тобой делиться? — махнул я рукой.

Не спеша подкатил автобус и с шипением распахнул свои дверцы. На заднем сиденье целовалась парочка, рядом подремывала сухонькая старуха с огромной хозяйственной сумкой, а «синяк» с пустой бутылкой из-под краснухи, выглядывавшей из кармана телогрейки, беззлобно матерился себе под нос — он как две капли воды был похож на Бородулю. По-моему, «синяки» все друг на друга похожи. Родственные души.

— А чего, мать перемать… Я ей грю — ты чего, сука. Мать перемать. А она меня выгнала, мать перемать.

Его голос мягко шелестел в такт шуршанию шин.

— Посылай завтра ребят разбираться с лесничествами. Найти человека с отчеством Егорьи, за которым в разрешительной системе числится такая редкая машинка, как «ремингтон», труда не составит.

— Сделаем.

— А мы с тобой на пару примемся за Григоряна.

ГРАФЬЯ И ХОЛОПЫ

Григоряна мы искали все утро. В магазине, где он работает, сказали, что поехал за товаром, будет после часа. На базе, куда он якобы отправился, о его появлении и не слышали. По домашнему телефону женщина с ярко выраженным кавказским акцентом ответила, что Ричарда нет и когда будет — неизвестно. Рабочий день проходил впустую, в дурацких телефонных поисках. Наконец нам сказали, что Григорян в два часа обычно обедает в ресторане «Октябрь».

"Октябрь» был неплохим рестораном со вполне сносной кухней. Через четыре года он будет приватизирован, сменит свое революционное название на более скромное и несколько странное — «Синий гусь». Он станет кабаком для мафиозной и чиновничьей элиты, где будут тусоваться отъевшиеся взяточники из городской администрации, открыто продающие города целыми кварталами и внаглую разворовывающие деньги из государственных закромов, а также крупные воры, бизнесмены и рэкетиры. Самый простенький ужин или обед потянет там на полторы сотни долларов, а посидеть нормально с компанией влезет не в одну тысячу «гринов». Но в восемьдесят седьмом рестораны были вполне доступными заведениями. За червонец там можно было наесться до отвала, а за двадцать рублей еще и напиться.

Вошли в просторное двухъярусное помещение с фонтаном в центре. Народу было много. Но среди посетителей не наблюдалось Григоряна.

— Вы что-то ищете? — подскочил к нам официант в накрахмаленной белой рубашке и черном узком галстуке. Смотрел он на нас с нескрываемым превосходством работника сферы обслуживания над простым смертным, которого так легко обжулить. Это ощущение вырабатывалось у торгашей на протяжении многих лет дефицита, отсутствия конкуренции и всеобщего наплевательства. Они превратились в некое привилегированное сословие. Естественно, сословное предубеждение и сословное презрение переполняло его представителей. Официант не был исключением.