Цеховики - Рясной Илья. Страница 19

Смородинцев кинул на меня быстрый взгляд.

— Не знаю.

— Врете.

— Не знаю и знать не хочу. Я с ним водку не пил, как зовут — запамятовал.

— Интересно.

— А что интересного? Мне лишняя головная боль не нужна. Вы его и так установите, а мне вперед телеги лезть что-то неохота… Вам-то это зачем нужно? Неприятностей ищете?

— А что, могут быть неприятности?

— И довольно крупные. Можно и башки лишиться.

— Значит, кто-то из-под флага проворовался, — вздохнул Пашка.

— Кто-то, — усмехнулся Смородинцев. — Там все проворовались. Только кто-то больше, кто-то меньше.

— А этот, на «волге», как?

— Мне кажется, что очень по-крупному.

— Какие дела Новоселов делал? На чем деньги зарабатывал?

— Не знаю. В чужие дела не лезу. Я с ним ни в какие отношения, выходящие за бутылку водки, не вступал. Наговаривать не буду.

— Здоровье бережете?

— Ага. Оно мне важнее, чем все ваше правосудие.

— Это правильно. Это разумно… По-нашенски.

— Ирония и сарказм не ваша стихия, товарищ следователь. Жалкое зрелище.

— Куда мне с вами тягаться…

В кабинет просунул нос эксперт, работавший сегодня на нас.

— Можно на минутку? — спросил он.

— Да.

Я встал и вышел в коридор.

— Заключение мне еще несколько часов готовить, но предварительные наметки по следам с того разбитого фужера уже есть.

— Что вышло?

— Эти следы не могли оставить ни Смородинцев, ни Ельцов.

— Точно?

— Сто процентов.

— Спасибо, — вздохнул я, поскольку ожидал, что услышу нечто подобное удару пудовой гирей по хребту. Вся работа по этой версии насмарку.

Я вернулся к Смородинцеву, задал ему еще несколько вопросов, ни на что особенно не рассчитывая. Неожиданно он сказал:

— Когда мы шли от дачи к: станции, встретили двоих парней, они шли нам навстречу.

— Как выглядели?

— Здоровенные бугаи, хоть сейчас на ВДНХ, на лицах ни тени интеллекта. Фигуры и рост примерно одинаковые — сто восемьдесят — сто восемьдесят пять. Широкоплечие. Один белобрысый, с голубыми глазами. Мерзкие свинячьи глазки. У второго нос приплюснутый и ноздри вывернутые, как у каторжников. Рожа, я вам скажу, незабываемая. В память врезалась намертво. Я почему запомнил — тот, с вывернутыми ноздрями, как слон напролом шел, бухнулся ногой в лужу и меня обрызгал. А я брюки только что выгладил.

Подробнее описать внешность двух бугаев Смородинцев не смог. Чудом было уже то, что он вспомнил о них.

— Все, вы свободны, — я протянул Смородинцеву бумажку. — Предъявите на выходе часовому.

— Разум возобладал над злобой, — хмыкнул Смородинцев и посмотрел на меня честными лучистыми глазами. — Жалобу писать на незаконные действия?

— Пишите, если делать нечего. Все равно рассматривать ее будет мой приятель из соседнего кабинета.

— Да ладно, не бойтесь.

Он вышел.

— Во, фрукт, — покачал головой Пашка. — Давно таких поганцев не видел.

— Надо и Оюшминальда отпустить. Оснований не доверять им у нас нет.

— Пока нет.

— Скорее всего и не будет.

Пашка пошел освобождать Оюшминальда Ельцова. Вернулся через пять минут.

— Сделано.

— Возвращаемся к нашим баранам. Что мы имеем?

— Смородинцев и Оюшминальд были на даче после Кузьмы, раздавили там бутылку водки и удалились восвояси, — сказал Пашка.

— Правильно, — согласился я. — При осмотре места происшествия на столе стояла не водка, а бутылка коньяка и тщательно протертый стакан. Еще один стакан, разбитый, в мусорном ведре. Со следами рук неизвестного нам человека.

— Значит, на даче были еще посетители, которые хватанули коньячку, грохнули фужер и прорезали в хозяине дыру.

— У Новоселова был день приема по личным вопросам, что ли? Целая очередь к нему выстроилась.

— Совпадения бывают самые невероятные, — пожал плечами Пашка. — Так уж получилось, что именно в свой последний день Новоселову пришлось попотеть в светских беседах.

— Те два бугая, о которых говорил Смородинцев, скорее всего и были последними посетителями…

— Не исключено.

Раздался телефонный звонок. Пашка взял трубку.

— Норгулин слушает… Да… Да… Во разошелся… Сейчас будем.

— Что случилось?

— Надо искать бутылку. Бородуля на свиданку нас требует.

ПОТОМКИ ТОРКВЕМДДЫ

"Правда» открывалась материалом «В комитете партийного контроля при ЦК КПСС».

…На своем заседании КПК рассмотрел результаты проверок работы по преодолению пьянства и алкоголизма в ряде регионов СССР. В некоторых из них остается высоким уровень потребления спиртных напитков, замедлилось сокращение их производства и реализации. Так, в Краснодарском крае по сравнению с прошлым годом вина продано больше на тринадцать процентов, отменены ограничения на продажу алкогольных напитков в ресторанах. Существенно увеличилась продажа коньяка и шампанского в Сочи. В Карельской АССР была не правомерна введена система талонов, что значительно снизило эффективность борьбы с пьянством. В Полтавской области за последние полтора года изъято тридцать шесть тысяч самогонных аппаратов…

Если бы в КПК узнали, чем мы с Пашкой занимаемся, нас, наверное, расстреляли бы прямо у Кремлевской стены…

Как мы и ожидали, у Бородули вновь загорелась душа, а иных способов надраться в тюрьме, кроме как продать нам информацию, он выдумать не мог. Мы с Пашкой превратились в поставщиков водки. Этакий кооператив по безвозмездному обслуживанию арестованных ханыг. Если бы не изъятый самогон, который по закону подлежал уничтожению, то мы ничего бы не добились от Бородули.

Без дозы Кузьма наотрез отказывался говорить, память у него пробуждалась только досле стопки. Пришлось опять прибегнуть к проверенному способу.

— Я вот чего надумал, — важно начал он. — Вы расспрашивали про комбинат, но я тут не импотентен.

— Чего?

— Не компетентен. Анекдот, что ли, не слышали?

— Слышали.

— У нас был один очкарик. Из тех, которым все не так. Год назад у нас работал. Недолго продержался. У него, дурачка, была единственная радость в жизни — телеги на начальство строчить. О Новоселове он много чего вынюхал. Принялся жалобы катать. А потом весь как-то на нет сошел. И уволился. Больше я его не видел. Но, думаю, он вам много порассказать может… Если захочет, конечно.

— Как его зовут?

— Ионин фамилия. А имя… Вспомнил. Стасик. Как в анекдоте том. Помните?

— Помним. Еще чего ценного удумал взаперти? — спросил я.

— Пока ничего.

— Думай…

Мы вышли из изолятора.

— Мысль неглупая. Надо нам активно за комбинат браться. Как этого Ионина найти побыстрее? — спросил Пашка.

— Чего его искать? Сейчас зайдем в канцелярию облпрокуратуры. Там стеллажи от его жалоб ломятся.

Станислава Валентиновича Ионина я знал еще по работе в районной прокуратуре. Вокруг каждой серьезной конторы, будь то милиция или прокуратура, роем вьются уникумы, вносящие в ее жизнь сумасшедшинку, суету и лишние заботы. Обивают пороги психбольные, толкующие что-то об инопланетянах, ворующих мысли, и о происках западных разведок, собравшихся перепилить фонарный столб на проспекте Ленина. Сюда же входят и неустанные сутяжники и правдолюбцы. По складу характера они ближе к ненормальным, чем к нормальным людям. Они полностью зациклены на какой-то ставшей для них сверхценной идее. У одних это привлечение к суду соседки по коммуналке, захватившей конфорку на общей плите, у других — склока с родственниками. Самая любопытная категория — правдолюбцы-бессребреники, посвятившие себя бичеванию общественных язв. Они перелетают с работы на работу, оставляя за собой горы жалоб, легионы обрушивающихся после них на родной коллектив комиссий, проверяющих, ревизоров. В профсоюзе не правильно распределяют гуманитарную помощь малоимущим… Из четырех выделенных на завод для продажи автомашин три прибрало начальство… Жилищная комиссия берет взятки… Мастер не правильно зачитывает трудодни… И прочее, и прочее, и прочее. А так как различные нарушения и шкурные дела встречаются практически везде, то правдолюбам скучать не приходится.