Цеховики - Рясной Илья. Страница 4

Ни на рюмках, ни на каких других предметах подозрительных отпечатков пальцев обнаружить не удалось. Только на лицензии удалось найти более-менее четкий след пальца руки.

Приняв дело к производству и внимательно прочитав его, я понял, что нужно ехать на место и осматривать все снова. Найти что-то по истечении времени при повторном осмотре не так легко. Но искать надо. На этот раз я прихватил с собой .прокурора-криминалиста области Папутина. И перевернули мы дом сверху донизу. Хорошо, что после осмотра жена покойного на даче не появлялась.

Нельзя сказать, что мы вернулись с богатой добычей, но кое-что найти удалось. Перво-наперво изъяли подушки со стульев — на них могли остаться микрочастицы с одежды убийцы. Но самая интересная находка ждала меня на кухне. Вытряхнув помойное ведро, о котором намертво забыли мои коллеги, я нашел в нем осколки рюмки. Точно такой же, какая стояла на столе.

— Преступник мог стереть свои следы с рюмки на столе и с других предметов, — предположил Папутин. — В процессе борьбы третью рюмку он грохнул об пол и не поленился выбросить ее, чтобы не оставлять лишних следов. Что из этого следует?

— Что на осколках могут быть пальчики. Попытаетесь найти? — спросил я.

— Попробую, — пообещал Папутин.

Ему действительно удалось найти на одном из осколков Довольно четкий след пальца. Для розыска это значило мало. Ведь только в кино, получив один отпечаток, следователь тут же прокатывает его по информационным банкам и получает ответ: убивец не кто иной, как Ванька Седой, осужденный в 1921 году за незаконный переход китайской границы. Для получения ответа из Главного Информцентра МВД СССР нужно иметь все десять отпечатков, чтобы вывести формулу, по которой систематизируются дактилокарты. С одним же «пальчиком» можно копаться лишь в областных банках данных, надеясь на то, что произойдет нечто маловероятное и ты наткнешься на след убийцы. Как правило же, нужно сначала найти преступника, и только тогда отпечаток этого пальца заиграет, станет неопровержимым доказательством.

Убили Новоселова в будний промозглый день, поэтому опросы окрестных жителей не дали почти ничего. Лишь одна старушка показала, что около дачи Новоселова, как раз в то время, когда произошло убийство, крутились двое. Один — в светлой куртке. Другой — в телогрейке. Подробнее описать их она не смогла. И за то спасибо.

Что нам было известно о жертве? Не так уж и много. Новоселов Александр Степанович, 1950 года рождения, образование высшее, женат, имеет двоих детей. Директор комбината бытового обслуживания. Двести рублей зарплата. Шестая модель «жигулей» — семь с половиной тысяч рэ (три года не пить, не есть — только копить), двухэтажная дача — двенадцать — пятнадцать тысяч рэ (пять-шесть лет не пить, не есть), куча всяческих мелочей вроде холодильника «Розенлеф» (всего навсего полгода работы), видеодвойка «Хитачи» — восемь тысяч рублей (три года работы). Судя по тому, какую физиономию отъела жена убиенного, не было похоже, что они десятилетиями морили себя голодом, копя на эти вещи.

По характеру Новоселов был рубахой-парнем, эдаким жизнерадостным придурком, которому ничего не стоило подарить швейцару в ресторане дорогой итальянский галстук, в пьяном запале содранный с собственной шеи, или кинуть сотню-другую в оркестр. Немало девах имели честь называть его «котиком» и «душечкой» и барахтались в его постели. Вокруг него постоянно вились стаи каких-то субъектов — пропойцы-халявщики, артистки из местного театра, такие же рубахи-парни. Знакомства эти были по большей части шапочные. Новоселов был мужиком не вредным, обид и конфликтов даже после выпитой литры у него не возникало.

В его связях мы очень быстро начали тонуть. Табунами шли к нам свидетели. «Где находились в день убийства?»

"У кого были конфликты с Новоселовым?» Еще десятка три стандартных вопросов. Нудная, кропотливая работа, которая пока не давала ничего.

Что мы имели? Было ясно, что Новоселов — ворюга.

За четыре года, пока он был директором, его комбинат из захолустной нерентабельной шараги превратился в солидное предприятие. Расширился перечень оказываемых услуг, их исполнение стало более-менее качественным, из лексикона работников при общении с клиентами исчезли нецензурные выражения. Кроме того, комбинат начал расширяться, открывать все новые и новые точки, в числе которых — цех по производству товаров народного потребления, больше напоминающий небольшой завод. Несколько раз сотрудники ОБХСС заявлялись на комбинат, лениво проверяли его, но ни они, ни ревизоры Контрольно-ревизионного управления ничего не находили. Бумаги содержались в порядке, где и как воруют оставалось загадкой, над разрешением которой никто особенно не бился. Проверяющим хватило громкого дела на мясокомбинате. В процессе его расследования был убит заместитель директора и ранен оперуполномоченный, проявивший излишнее рвение.

Версий о причинах убийства Новоселова можно было строить сколько угодно. Месть, денежные счеты, личные проблемы, старые обиды. На девяносто процентов это не случайное убийство, совершенное залетевшим в дачный поселок грабителем или расшалившимся маньяком. Разгадку нужно искать в окружении погибшего.

— Здрасьте. — В дверях моего кабинета появилась крашеная блондинка. — Вызывали? — она протянула повестку, заполненную моей рукой.

— Присаживайтесь, мне надо задать вам несколько вопросов.

Очередная новоселовская подстилка. В свободное время подрабатывала у «Интуриста», два административных привода. Ну что ж, приступим к допросу…

ВСТРЕЧА С «СИНЯКОМ»

Небольшой пустырь у центрального рынка испокон веков был барахолкой. До революции тут сновал темный люд, цыгане торговали крадеными лошадьми, бесстыжие бабы предлагали пирожки с котятами, сновала босоногая голытьба. После революции социальный состав завсегдатаев этого местечка резко изменился. Сюда потянулись «бывшие»: дворяне, инженеры, институтки. Они меняли на шматы сала и хлеб драгоценности, фарфор, бесценные вещи, которые ничего не значили перед лицом голодной смерти. Советская власть с переменным успехом боролась с толкучкой, иногда та исчезала, казалось, на веки вечные, но лишь затем, чтобы вскоре нахально восстать из пепла.

В восемьдесят седьмом году здесь можно было купить японские магнитофонные кассеты за двадцать рублей и кроссовки за стольник, джинсы за две сотни и пластмассовые электронные часы за полтинник. Здесь торговали импортными шмотками, безделушками в ярких упаковках, свидетельствующих о столь же яркой жизни за бугром. Вещи переходили из рук в руки, шуршали деньги — как правило, рубли. Желающих вешать на себя статью о незаконных валютных операциях, чреватую долгой отсидкой, было немного. Хорошо продавались самогон, водка. Указ о борьбе с пьянством вошел в силу, водка в магазинах стоила червонец, на толкучке — пятнадцать, двадцать, зато свободно и никаких очередей.

Несмотря на будний день, народу на толкучке было полно. Покупатели возмущались грабительскими ценами, присматривались, приценивались. Не хочешь ходить в ботинках «прощай, молодость» — плати. Хочешь выглядеть более-менее пристойно — плати.

Толкучка — экологическая ниша для мелких стервятников, живущих за счет его величества дефицита. Простая логика: если кому-то плохо, то по закону сохранения энергии и вещества кому-то должно быть хорошо. Горбачевская экономика уже стала приносить первые плоды, какая-то гигантская корова слизывала с магазинных полок все — телевизоры, ткани, фотоаппараты. Дефицит и в более приличные времена не давал людям жить спокойно, теперь же он значительно расширил сферу влияния. Рос ассортимент товаров, перекочевывавших на толкучки из подсобок магазинов. Толкучка набирала силу. Толкучка дышала полной грудью. Толкучка радовалась пришествию новых времен. И фарцовщикам здесь было хорошо. Недоучившиеся студенты и работяги-прогульщики, школьники и солидные мужи становились членами этой закрытой гильдии. Цунами, что мутной волной обрушится на страну через три-четыре года, вознесет этих скользких, падких до грязных денег жучков в кресла директоров компаний и банков или опустит прямиком в братскую могилу, где покоятся те, кто пал в кровопролитных сражениях нарождающегося российского бизнеса. Они будут ворочать миллионами долларов, приобретать «шестисотые мерседесы» и недвижимость за рубежом, пускать с молотка или скупать за бесценок гостиницы, магазины, военные заводы. Они станут с одинаковой легкостью гнать за рубеж русское золото и нефть, откладывая добычу на зарубежных счетах, разворовывать миллиардные кредиты, черными тенями метаться по разоренным городам и селам, превращая все, к чему прикасаются, в дерьмо. Но тогда, в 1987 году, они тусовались на толкучках, ждали, когда придет партия панталон или ящик авторучек из Польши, и затравленно озирались, боясь попасться на глаза ОБХСС. Тогда ведь разговор был короткий — ответственность за спекуляцию.