Ночь длинных ножей - Рясной Илья. Страница 10

— Второй, прием, — крикнул Алейников в рацию.

— Второй на связи… Вы куда?

— Преследуем дичь! Контролируйте местность… Может, засада…

«Урал» и БТР тормозили, из них выскакивали бойцы, занимали позиции.

— Стой! — приказал Алейников водителю.

«Уазик» немного занесло, он прошелестел шинами по влажной траве и застыл. Дальше — нельзя. В паре сотен метров впереди — зеленка, куда стремится пацан в синей футболке. Там могут ждать боевики.

Алейников выскочил из кабины, за ним устремился собровец. Подполковник дал длинную очередь в сторону убегающего.

Парень упал.

Когда к нему подбежали, он, обхватив коротко стриженную голову худыми, со вздувшимися венами, загорелыми руками, лежал, уткнувшись лицом во влажную траву.

Алейников приподнял его за шкирку, как котенка. И убедился, что тот жив и невредим.

— За что? — заскулил мальчишка — Я ничего не сделал!

Алейников рывком поднял его на ноги. Ему было лет шестнадцать, но от недоедания щеки впали, ключицы жалко выпирали, немножко раскосые, черные как смоль глаза были перепуганные, как у загнанного зайчонка, лицо вымазано в грязи, переднего зуба не было, поэтому он шепелявил. На футболке была нечитаемая застиранная английская надпись. Спортивные штаны тоже были линялые и старые.

— Руки за голову, змееныш… В машину! Быстро! Парень послушно бросился к «уазику», а собровец и водитель напряженно осматривались, сжимая автоматы и ожидая в любой момент выстрелов со стороны зеленки.

— Он что-то сбросил, — сказал водитель, когда парнишку затолкали на заднее сиденье.

— Где? — спросил Алейников.

— Вон там.

Алейников, всей беззащитной кожей ожидая выстрела из снайперки и ощущая себя так, будто выставлен в витрине магазина на всеобщее обозрение, кинулся в указанном направлении. Трава там была по пояс, найти в ней что-то — нереально. Он огляделся.

И едва не наступил на милицейскую рацию. Эта была старая жестяная увесистая коробка, убогая, но вполне годящаяся для того, чтобы подать радиосигнал. Частоты перенастроены, радиус действия до километра. Этого вполне достаточно.

— Сука, — собровец врезал по уху пленному, тот жалобно взвыл.

Все встало на свои места. Фугас, наверняка, заложен у полотна дороги. С рации сигнал должен был замкнуть радиоуправляемый взрыватель. И тогда «Урал» или «уазик» снесло бы с дороги. Новые потери. Война… А на войне как на войне…

— Двигаем отсюда. В темпе! — крикнул Алейников в микрофон рации.

«Уазик», подпрыгивая на кочках, устремился вперед и рванул вверх, будто устремляясь в высокое голубое небо, передние колеса оторвались от земли и опустились на асфальт. Машина пристроилась в хвост БТРу.

Отъехали где-то с пару километров — иногда боевики, не надеясь только на фугас, подрабатывают огнем из засады. «Уазик» остановился, съехав с дороги. Впереди замерли «Урал» и БТР.

— Глупо попался, — сказал Алейников, оборачиваясь к съежившемуся и затравленно озирающемуся на заднем сиденье худосочному парнишке. — Надо было лучше выбирать позицию.

— Я ничего не делаль! — По лицу пацана текли слезы.

— А рация?

— Не мой.

— Ах не твой… Леш, двигай вперед…

Водитель кивнул и включил зажигание. «Уазик» тронулся в направлении причудливо извивающейся метрах в пятистах правее трассы узкой речушки и остановился около стоящих стеной камышовых зарослей.

— Тогда тебе не повезло, — сказал Алейников, выходя из машины и с хрустом разминая кости.

— Почему? — опасливо спросил парнишка.

— Умрешь не за свои, а за чужие дела. — Алейников распахнул дверь, вытащил упиравшегося парнишку и сбил ударом в грудь с ног. Ткнул стволом «стечкина» в лоб. — Сколько тебе, змееныш, заплатили?

— Пять… Пятьдесят долларов, — стуча зубами, выдавил парнишка.

— Недорого твои услуги ценят. Кто?

— Махмуд — он мне деньги давал.

— Фамилия?

— Не знаю я их фамилий! Они из села Карый-су — Ясно, — кивнул Алейников, не упустив это самое «они» — . — Ногайский ваххабитский заповедник… А второй кто?

— Магомед. Он из Ереминской… Он это… Он черняшку в вену колет… И продает.

— Значит, опием приторговывает. А ты?

— Я пробовал… Один раз…

Алейников схватил его за руку. — по коже шла дорожка От уколов.

— Крепко ты завис на наркотиках.

— Когда есть, колюсь…

— Эти двое на кого работают?

— Не знаю… Поговаривают, на Абу.

— В миру Серегу Синякина, — кивнул Алейников. Глава местных ваххабитов и боевиков Сергей Синякин при вступлении в партию правильного ислама, как положено, принял арабское имя и теперь обижается, если его кличут старым, умершим именем. Все сходится. По оперативной информации, фугасами балуются в районе именно с подачи Синякина.

— Тебе все деньги отдали?

— Двадцать долларов. Остальное после отдадут.

— Где?

— В кафе…

— Из тебя щипцами каждое слово тянуть? Я могу.

— Завтра часов в шесть в кафе «Лейла» в Ереминской они будут. Они там часто бывают. Мы там встретимся.

— Пока живи…

Алейников убрал в кобуру пистолет. И посмотрел на перепуганного, не знающего иной жизни мальчишку. И вдруг ясно осознал, что этот сопливый, не умеющий толком читать, выросший как дикий сорняк, никому не нужный пацан есть не кто иной, как его, Алейникова, смерть. Смерть, с которой он опять чудом разминулся на пыльных дорогах Чечни.

Глава 7

ГУМАНИСТ

— Смотрите… Это наша боль! — вызывающе кричала чеченка, показывая на ребенка, у которого была по колено оторвана правая нога — наступил на мину…

Лагерь беженцев в Ингушетии. Миссия работала здесь уже неделю. Ее сотрудникам приходилось бывать и в окрестных поселках, посещая раненых, отлеживающихся у родственников, разговаривая с потерпевшими.

Они привезли груз с медикаментами и необходимыми для беженцев вещами. Военных, как и следовало ожидать, визит иностранцев не обрадовал, но сотрудники миссии привыкли к настороженности. Гражданин самой могущественной державы в мире Майкл Грэй давно не обращал внимания на косые взгляды, скрытые, а то и явные угрозы. Он делал свое дело.

— Да, — кивал Майкл сосредоточенно, глядя на ребенка с оторванной ногой.

— Они хотят одного — чтобы чеченец был мертвым чеченцем, — громко, как на митинге, кричала хорошо поставленным голосом чеченка. — Их не устраивают живые чеченцы. Мирные чеченцы. Или те, кто с оружием защищает свободу.

Майкл согласно кивал. Везде, во всех горячих точках мира он слышал одно и то же. Албанские повстанцы, бойко торгующие наркотиками и постепенно заваливающие ими всю Европу, не уставали убеждать его в своих лучших побуждениях. Партизаны Востока, отрезающие врагам головы и потрошащие внутренности, воодушевленно твердили о светлых идеалах. Майкл разучился верить в слова. Ему вообще в последние годы пришлось много чему научиться и пришлось избавиться от слишком многих иллюзий, которые искажают для человека картину мира, и мешают насладиться ее бесконечной мерзостью.

Майкл с кривой улыбкой вспоминал не такие давние времена, когда сам был восторженным щенком и смотрел на мир широко открытыми наивными глазами. И свято верил в то, во что должны верить порядочные люди. Общество, в котором он жил, не требовало слишком многого. Надо лишь верить в то, что живешь в самой правильной и свободной стране из тех, которые только создал господь. Нужно признавать, что лучшие люди те, кто богаче. И что мир делится на хороших и плохих парней, притом плохие вообще не имеют права называться людьми. Он знал наперечет все свои права, декларированные самой совершенной в мире американской Конституцией, и готов был выполнять свои обязанности добропорядочного гражданина своей страны. Он не нюхал кокаин, не водился с неграми и не угонял чужих машин. Он вырос в маленьком городке, где еще витал дух истинной старой Америки.

Он знал множество полезных вещей. Он отлично помнил, кто забросил решающий мяч на бейсбольном чемпионате в тысяча девятьсот лохматом году, и считал это важнейшим событием столетия, но не знал и знать не хотел, кто написал Мону Лизу и изваял Давида. Он читал, послушно пугаясь, Стивена Кинга, воспоминания звезд кино, но не представлял, что был такой писатель, как Джек Лондон, писавший о мятущихся душах, о людях, продирающихся сквозь ледяные пустыни, выживающих силой духа и презирающих бездушный окружающий мир. Мятущиеся души — это не по ведомству среднего американца.