Скованные намертво - Рясной Илья. Страница 54
На досуге Аверин занимался этой головоломкой. Он вычислил, что двое из них — Калач и Американец — пересекались в одно время в Краснодарском крае. Он начал тянуть краснодарскую нить. И однажды выяснил — Леха Ледокол тоже был там. Все они принадлежали к воровскому миру. Леха, тогда еще восемнадцатилетний пацан, только начинал делать карьеру в воровском мире. А кто тогда ходил в тех местах главным паханом?
Перед Авериным лежала шифротелеграмма. Список авторитетов преступного мира. Среди них вор в законе Щербатый — легендарный воровской авторитет. Пятнадцать лет назад он сгинул где-то в Ростовской области.
Аверин направил запросы по всем делам Щербатого. И ждал ответов.
Сам Леха Ледокол куда-то исчез. Он не напоминал о себе достаточно долго. Но возник снова и сдал ленинградскую бригаду, совершавшую разбои и убийства зажиточных коммерсантов. Питер слыл краем авторитетов, ни одного серьезного вора в законе, который выполнял бы свои функции, там не было. Жили бандиты не по воровским законам, а по «Понятиям» — своеобразному своду правил взаимоотношений между шайками. Банд, не знающих чура, развелось много.
— Меня чем порадуешь? — спросил Ледокол Аверина.
— Объявился один из твоих клиентов.
— Кто?
— Американец.
— Где? — возбужденно спросил Ледокол.
— А стоит говорить?
— Джентльменский договор.
— Леха, что у тебя было со Щербатым?
Впервые Ледокол потерял самообладание, побледнел. Потом собрался, встряхнул головой, засмеялся:
— Со Щербатым? Слышал о таком. Ничего. У меня с ним не было ничего… А, — он задумался, будто решаясь на что-то, потом махнул рукой. — Неважно.
— Что неважно.
— Ничего неважно… Где Американец?
— Его позвали разводным в Новосибирск. Спор большой. Две бригады делят банковские кредиты, которые направили на погашение задолженности ВПК.
— Когда развод?
— Через три дня. Место и время точно не знаю. Прошел шелест.
— Достаточно. Остальное узнаю сам… Ваши намерены эту стрелку прибрать?
— Не знаю. Видимо, смысла нет. Они без оружия. Мирный разбор.
— Все верно. Нечего трогать мирно собирающихся людей. Значит, Американец будет там. Большая хоть сумма, если он из-за бугра прикатил?
— Достаточная.
Воры в законе, являющиеся арбитрами в спорах между бандами и даже коммерческими структурами, получают до половины от суммы спора. И это не кажется чрезмерным. Таковы правила. Зато выплата долгов гарантируется авторитетом всего воровского сообщества. И мало кто отважится не выполнять их решения. Кому охота ставить себя вне закона? Единственно, что плохо для воров в законе в этой работе, — появляется масса недовольных, особенно когда, как и в гражданской жизни, решение принимается не по справедливости, а из мзды и взаимных услуг, которые оказывают более хитрые спорщики вору в законе. В таких случаях обиженные нередко призывают ЕГО — киллера с оптикой, или с тротилом, или просто со шнурком-удавкой.
— Американец — шакал, — будто прочитав мысли Аверина, произнес Леха Ледокол. — Не удивлюсь, если кому-то не понравится его справедливый суд.
— И?
— Не знаю. Посмотрим…
Американца расстреляли, когда он ехал в аэропорт. Убийцы врезали очередью по скатам. Разнесли вору в законе голову двумя выстрелами, прихлопнули двоих сопровождавших от принимающей стороны. Черный список убавился на одного человека.
Егорыч уже очухался после наезда и мероприятий по задержанию. Вымогатели сели железно — доказательств на них собралось выше крыши, но почему-то судья решила выпустить двоих из них под залог. Через день они заявились к Егорычу мириться. Начали названивать в квартиру. Егорыч позвонил Аверину. Тот прихватил пистолет, поднялся на два этажа, поставил их на колени, настучав по хребту рукояткой.
— Такова твоя поза по жизни, ублюдок, — сказал он Шкафу, тыкая ему пистолетом в лоб.
— Мы же хотели по душам. Мириться. Ущерб бы возместили. Еще бы денег нашли, — загнусил Шкаф.
— Твоя душа по жизни должна быть в пятках. Еще раз заявишься, я тебя или самолично отправлю за кольцевую могилу рыть. Или Рудика подключу, чтобы он из вас дурь выбил. Надо вас, отморозков, лечить.
Рудик был тем самым авторитетом, которому устроили шмон по последнему делу и который сдал отморозков, убивших Денисенко. При упоминании о нем лица вымогателей стали кислыми.
Пинками Аверин спустил их с лестницы. С Егорычем сели пить пиво.
— Ну, а выйдут они через год. Забуреют в зонах. Придут рассчитываться, — сказал Егорыч. — Им тогда уже будет плевать на твоего Рудика, и на тебя.
— Нет, с годами поумнеют, — сказал Аверин. — Поймут, что нельзя наступать на одни грабли. Пока случаев, чтобы выжидали, точили нож пять лет, а потом выходили и резали свидетелей, я не припомню.
— А, — махнул рукой Егорыч. — Вот такая жизнь. Они владеют нашим страхом. Мы, простые граждане, их боимся, Слава. У нас нет ни стволов, ничего. У нас, обычных людей, только милиция и суд, которые отпускают их после задержания. Это правильно?
— Не правильно.
Аверин мог много сказать по этому поводу. В США, например, сразу после такого визита к потерпевшему вся компания тут же очутилась бы снова на нарах. Сидели бы они там, если бы приблизились к нему даже на расстояние меньше пятидесяти метров. А в Китае бандиты с грустью размышляли бы в кутузке — что им будет, двадцать лет тюрьмы, если повезет, или расстрел. В России можно все. Россия — бандитский заповедник. Страна непуганых киллеров…
Аверин на полтора месяца с группой сотрудников МВД засел в Новгородской области — проверяли работу УВД. Жизнь в области протекала в лучших традициях сюрреализма. В некоторых районах на бескрайней Новгородчине осталось по семь-восемь тысяч жителей. Целые города были под угрозой вымирания. Многие городки целиком работали на предприятия ВПК, но поддерживать оборонную мощь у государства не хватало ни средств, ни желания. В совхозах люди зарплату не получали, испытывая нужду в деньгах, зацепляли трактором телефонный кабель и продавали прибалтам-контрабандистам — двести долларов километр. Так что связь с районами постепенно пропадала. На заводе, где выпускали электронику, разворачивался цех по производству жвачки. Расползалась проказой нищета. Страна замирала, останавливалась, она тяжело болела. Зато с бандами царил полный порядок. В киллерах, разборках недостатка не наблюдалось. Пусть до Москвы трехсоттысячному Новгороду было далеко, но соответственно масштабам страсти там кипели нешуточные.
— Это же надо умудриться так поставить, — сказал вечером в гостинице за рюмкой полковник Шаповаленко из оргинспекторского управления, руководивший комиссией. — Смотри, государство наше родненькое сегодня ни негров, ни Кубу не кормит, недоразвитым странам не помогает, союзников на три буквы послало. На оборону денег почти не тратим. Где новая техника в армии? Кукиш вам, а не техника. Где здравоохранение, культура? Фиг вам, а не здравоохранение и культура. Где пенсии? Накрылись пенсии. Север не осваивают, на БАМ, Афганистан деньги не расходуют. Квартиры гражданам не строят. Всю собственность, которая еще остается, распродают — а это не миллиарды, а триллионы «зелени». И ни шиша нет — в долгах, как в шелках. Зато только и слышно, что при красных очереди за колбасой стояли и шмотья, видиков и прочих радостей не было.
— Так ведь не было, — вставил слово Аверин.
— Не было, точно… Но если бы все те расходы, которые сегодня порезали, да на благо народное пустить лет десять назад — мы бы при коммунизме за год жили и каждой семье по вилле бы построили. Икру бы ложками жрали, а япошки и американцы нам бы зад лизали. Представляешь, поганый америкашка лижет наш русский зад, поскольку ты ему платишь за это его погаными долларами. Двести миллиардов на западные счета ухнули, демократы сраные, мать их растак, — полковник ругался долго и со знанием дела, потом опрокинул стакан водки. — В два раза производство упало… Экономисты хреновы. Нам бы Кремлем заняться, а не этими несчастными киллерами, грабителями и разбойниками.