Вечный кайф - Рясной Илья. Страница 17

— Он самый.

— Тут же Тюленину брали, — сказал я, включая поворот и обгоняя «БМВ», тащащийся, как больной «Запорожец».

— Мать-одиночка, — кивнул Арнольд.

Да, действительно была такая стерва с крашеными белыми волосами — мать-одиночка. Давала своей дочурке трех лет от роду героин для клиентов, отдав дозу, дочурка забирала деньги. А вторая дочь двенадцати лет стояла на стреме. Было Тюлениной лет тридцать пять, сама не наркоманка, нашла наилучший способ зарабатывать деньги. Помню, изъяли у нее три пейджера, два мобильника…

Да, еще одно место для экскурсий по местам сражений нашего ОБНОНа с наркоманией.

— Ох, пожалеет Тютя, что на свет родился, — мечтательно улыбнулся Арнольд, хлопнув кулаком о ладонь.

— Его еще найти надо, — сказал я.

— Чувствую, найдем, — кинул Арнольд. — И еще интуиция подсказывает, что хреново ему придется, — он вновь ударил кулаком о ладонь. — Вот так мы его.

Конноармейская улица располагалась на самой окраине. Шестнадцатиэтажный грязный дом гнилым одиноким зубом торчал среди приземистых бараков.

— Здесь, — сказал я, притормаживая. — Арнольд — со мной. Князь — стереги выход.

Мы вошли в подъезд.

— Пятый этаж, — проинформировал я. — На лифте поднимемся?

— Нет, на карачках, — возмутился Арнольд. — Конечно, на лифте!

— Тренироваться надо, — поддел я.

— В другой раз, — ответил Арнольд. Когда мы уже поднимались в лифте, ближе к пятому этажу я услышал приглушенный звук захлопывающейся двери.

— Не Тютя погулять вышел?

— А хотя бы и он, — сказал Арнольд. — Князь его внизу возьмет.

Мы остановились перед дверью. Я прислушался. За дверью шорохов не было. Я надавил на хлипкую дверь рукой. Она не поддалась.

— Что-то есть, — сказал я.

За дверью слышалось какое-то шуршание.

— Ну-ка, — я отступил на шаг и двинул ногой по двери. Ох, люблю я это дело — выбивание дверей. Ощущаешь себя терминатором, которого ничего не удержит. Дверь вылетела. Куда ей против меня?

Тютя лежал в прихожей. И скреб рукой по полу, размазывая собственную кровь.

— Они… — прохрипел он.

Он дернулся. И прохрипел послабее:

— Они!.. Быстрее!

Один пролет лестницы можно преодолеть в два прыжка. Кто не пробовал — попробуйте. Это нетрудно, когда очень хочется кого-то догнать. Можно даже и в один прыжок, если себя не жалко. А чего оперу себя жалеть?

Я выскочил из подъезда. Выглядел я, наверное, устрашающе. Глаза по полтиннику, в руке пистолет Макарова. На бабок, которые о чем-то ворковали на скамеечке, во всяком случае впечатление я произвел. И на Князя тоже. Он курил, прислонившись к скамейке. Заметив меня, выплюнул сигарету, подался вперед с естественным вопросом:

— Что?

— Кто выходил сейчас? — крикнул я.

— Два лба. Вон, — кивнул на выруливающую со двора белую «Ауди».

— В машину! Они пришили Тютю! — Я распахнул дверцу и метко воткнул ключ в замок зажигания. — Арнольд — займись Тютей, — крикнул я ему, вылетевшему из подъезда.

Арнольд кивнул, по дурной привычке отмолотив языком что-то вроде — «там уже все сделано до меня».

Я рванул машину с места на второй скорости — только кошки из-под колес разлетелись в стороны.

— Давай жми, — Князь передернул затвор пистолета.

А то мы без него не знаем. На дороге «Ауди» ушла далеко вперед и маячила где-то у светофора.

— Ну же! — хлопнул по панели ладонью Галицын.

Из моего драндулета я и так выжимал сколько мог. Я надавил на кнопку сигнала. Выжал газ. Мы бешеным мулом пролетели на красный свет.

Сперва те, в «Ауди», не усекли, что к ним прицепились.

А усекли, когда выехали на шоссе — прямое, ведущее из города.

— Ну же! — ерзал Князь.

Дальше все было просто. У «Ауди» мотор — не моему чета. У моей лошадки и в лучшие времена движок тянул лениво.

— Уходят! — ярился Галицын.

— Считай, ушли, — я сбросил скорость. — По «02» надо звонить. Номер засек?

— Да, — Князь протянул пачку сигарет с записанным номером.

Это только в кино из полицейской машины связь с дежурным и всеми постами. С моей рации можно только за километр связаться точно с такой же рацией.

Оповестив по телефону-автомату дежурного, мы вернулись на Конноармейскую. Я поднялся на этаж. «Скорой» еще не было.

— Клиент скорее мертв, чем жив, — сообщил Арнольд. — Чем его? — спросил я. — Финарем. Вон лежит.

— Князь, ты лбов этих опознаешь? — повернулся я к Галицыну.

— Лбы как лбы. Точнее, один — лоб. Второй — мелкий… Узнаю.

— Найдем мы их, — заверил с неубывающим оптимизмом Арнольд. — Дурак, — нагнулся он над трупом Тюти. — Лучше бы ты тогда от нас не бегал…

Совсем без проблем жить скучно. А когда их перебор — жить становится тяжко. Еще один труп по этому делу. Правда, у нас за него голова не должна болеть. Тютей должен заниматься убойный отдел да опера из отделения. Но не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что это убийство — звено в цепочке, которую мы тянем. Тянем-потянем, вытянуть не можем. Ох, нелегкая это работа — из болота тащить бегемота…

— А может быть, этот? — спросил Женя Рыжов — опер из убойного отдела, тыкая пальцем в очередную фотографию.

— Нет, — покачал головой Галицын.

Он сидел за столом и просматривал уже четвертый по счету альбом. Там были приятные, средней противности и просто отвратные морды представителей преступного мира нашего города. И Арнольд должен был высмотреть тех, кто выходил из подъезда дома на Конноармейской. Вообще опознавать мельком виденных людей по фотографиям — занятие малоперспективное. С недавнего времени начали создавать видеотеки преступных рож, но пока достаточно скудные.

— Этот похож, — сказал Арнольд, указывая на отъевшуюся ряху.

— Алексей Стахов, — кивнул Рыжов. — Провел год в сизо за наемное убийство. Освобожден за недоказанностью.

— Похож, но не он. Процедура продолжилась.

— И этот похож, — Арнольд ткнул в другую фотокарточку.

— Обвинялся в изнасиловании, — сказал Рыжов. — Освобожден за недоказанностью.

— Не он… А вот этот?

— Обвинялся в разбое. Освобожден за недоказанностью, — зачитывал данные Рыжов.

— Да что ж они все освобождены-то? — возмутился Галицын.

— Так дела расследуют. И так судят.

— И так подмазывают, — поддакнул я.

— А кому надо сажать бандита? — хмыкнул Рыжов. — Бандит — часть социально-экологической ниши. Как волк. Охраняется государством.

Ту «Ауди» мы установили. Она была зарегистрирована на вечно пьяного алкаша из пригорода. Он вообще не понимал, кто мы, что мы и о какой «Ауди» говорим. Получив от нас бутылку водки, он припомнил, что какой-то житель гор попросил оформить машину и доверенность. В нотариальной конторе установили, что машина по генеральной доверенности передана некоему жителю Ингушской Республики. Ох, эти доверенности. Одно время стало модным регистрировать иномарки на жителей районов, пострадавших от Чернобыля, — там для них дикие льготы. Потом подсчитали, что в одной такой радиоактивной деревне на старичков и старух приходится по пять-шесть иномарок, а на одну старуху был зарегистрирован спортивный «Мерседес» за две сотни тысяч долларов. Естественно, все машины эксплуатировались по доверенностям. Чудны дела в нашей стране.

— Он — не он, — покачал головой Галицын, разглядывая очередную морду. — Нет, не он…

Он пролистнул страницу и покачал головой:

— Тошнит от этих лиц.

— Прервемся, — кивнул Рыжов.

— Вот он, — вдруг неожиданно воскликнул Галицын.

Рожа, на которую он указал, еле влезала на карточку.

— Только волосы сейчас покороче, — сказал Князь.

— И как узнал? — спросил с сомнением Рыжов.

— Губа нижняя оттопырена. Глаза свинячьи… Точно, он.

— Долматов Евгений Павлович, — сказал Рыжов. — Срок за разбой. Обвинение в убийстве…

— Освобожден за недоказанностью, — поддакнул я.

— Угадал.

— Чего тут угадывать, — улыбнулся я. — Это система… Что на него есть?