Межгалактическая тюрьма - Рыбачук Константин. Страница 27

О том, чтобы податься влево или вправо, не могло быть и речи. Вокруг меня было только пустое пространство, и, даже раскачавшись, я все равно не смог бы достигнуть положительного склона горы.

У меня оставался только один шанс выбраться из этой переделки живым. Правда, весьма мизерный. Однако я решил приложить все свои силы, чтобы реализовать этот шанс.

Планируя восхождение, мне удалось приметить небольшой карниз естественного происхождения, чуть выступающий из скалы. Снизу казалось, что он очень мал, но я прекрасно знал, как обманчиво бывает первое впечатление в горах.

Сейчас этот карниз нависал как раз над моей головой, приблизительно на высоте полутора метров от вбитого мной последнего крюка, на котором я, собственно говоря, и висел.

Ученые говорят, что в минуту опасности в человеческом организме открываются скрытые внутренние резервы, и думаю, что в этом они совершенно правы. Несколько раз в жизни мне доводилось испытывать это ощущение, и я на своем опыте убедился, что скрытые возможности человека поистине безграничны.

Рывком подтянувшись на одной руке, я сделал «выход». В нормальных условиях мне бы ни за что не удалось повторить подобный гимнастический трюк, но сейчас даже не было времени задумываться о таких вещах. Все силы, инстинкты, рефлексы и мысли были направлены на одно – выжить.

Опираясь правой рукой о крюк – мою единственную опору, я немного отклонился вправо, перемещая при этом центр тяжести. Потом, осторожно, чтобы случайно не нарушить равновесия, поднял левую руку с ледорубом и зацепился его острой частью, похожей на гвоздодер, за выступающий над моей головой карниз. Потянув на себя ручку ледоруба, я убедился в прочности зацепления и надежности каменного карниза.

Хвала Богу, что этот выступ оправдал мои ожидания, а не оказался еще одной скрытой ловушкой. Переместив центр тяжести влево и буквально повиснув на рукоятке ледоруба, я подтянул ногу и поставил ее на выступающую из скалы часть крюка. На миг показалось, что крюк под моей ногой угрожающе заскрипел и наклонился, готовый в любую секунду вырваться из своего гнезда. Стараясь не делать резких движений, я очень медленно распрямил ногу.

Теперь мое лицо оказалось на уровне карниза. Перехватившись руками, я подтянулся и перекинул свое тело на каменный выступ. Только теперь я мог перевести дух…

В горах еще не смолкло эхо обвала, вызванного падением каменной глыбы, но для меня за это время прошла целая вечность.

Сердце готово было вырваться из груди, перед глазами стояли темные круги, легкие работали, как кузнечные мехи, восполняя недостаток кислорода в организме. Я попытался приподняться, но руки и ноги предательски дрожали и совсем не хотели подчиняться моим мысленным импульсам.

После такого крайнего перенапряжения сил необходимо было некоторое время, чтобы мой организм пришел в норму. Я перевернулся на спину и, закрыв глаза, постарался полностью расслабиться и хотя бы на несколько минут отключиться от окружающего меня мира…

Скоро будет два месяца, как я нахожусь в горах Таджикистана вместе с археологической экспедицией.

Встретили нас очень тепло и радушно. Да и вообще, коллектив экспедиции, подобранный Моховым еще в Москве, оказался на удивление дружным и сплоченным. Сплоченным одной великой идеей – познанием мира…

Немного позднее Сергей Иванович объяснил мне, что археология – это наука, обобщающая знания о прошлой жизни на нашей планете и старающаяся дать ответ на извечный вопрос человечества: кто мы такие и почему живем именно так, а не иначе.

Еще он сказал, что каждый настоящий археолог в глубине души мечтает найти какой-нибудь факт или артефакт, проливающий свет на эту великую тайну бытия.

Мне очень понравилась компания «научных фанатиков», как иногда в шутку называл Сергей Иванович своих коллег. Сам он конечно же был главным «фанатом», успевая повсюду и находясь в самой гуще событий.

Первое время Лена очень беспокоилась о здоровье отца, помня о недавней болезни и видя, сколько сил и энергии тратит он, полностью отдаваясь своей работе. Несколько раз она предостерегала отца, но ученый, слушая дочь, лишь виновато улыбался, обещая в будущем не перегружать свой организм.

Эти разговоры происходили обычно вечером, но уже следующим утром Сергей Иванович забывал о своем обещании. Его можно было видеть то тут, то там, и где бы он ни появлялся – работа закипала с еще большей силой.

Можно сказать, что я тоже влился в этот дружный коллектив археологов, помогая своим новым знакомым на раскопках, дежуря на кухне и участвуя в заготовке продуктов. Иногда мне начинало казаться, что знаком с этими людьми уже давным-давно.

Перелопачивая тонны земли в поисках какой-нибудь старинной безделушки и радуясь, как ребенок, когда находка заслуживала внимания, я стал понимать этих людей, жертвующих материальным благополучием, удобствами и размеренностью жизни ради великой цели.

И все же был один человек в лагере, не вписывающийся в дружный коллектив археологической экспедиции.

Это был научный представитель Таджикистана. Ввиду того, что раскопки проводились на территории суверенной державы, экспедиции навязали этого научного представителя. Его звали Ибрагимов Батыр Кекил-оглы Баевич. Однако все его называли просто Батыром, из-за труднопроизносимого отчества.

Батыр был молодым человеком, не старше меня. Несмотря на его имя, богатырем его можно было назвать с большой натяжкой. Ростом он не вышел, а заметно выделяющееся брюшко и дряблые мускулы говорили о том, что все свои научные степени он получил, не выходя из кабинета.

Не знаю, за какие заслуги или, наоборот, прегрешения его послали в эту экспедицию. Но с первых же дней я со всей отчетливостью понял, что из него археолог, как из меня – балерина.

«Кабинетный работник», как в шутку прозвали его археологи, с деловым видом совал свой нос в любые дела, раздавая налево и направо глупые советы и рекомендации.

Первое время люди его слушали, думая, что, если Батыр – таджик и к тому же научный работник, он может знать что-то такое, чего не знают представители другой державы. Но это продолжалось недолго.

Очень скоро археологи разобрались, кто перед ними находится, и перестали даже делать вид, что слушают его советы.

Казалось, «кабинетного работника» нисколько не смущало такое отношение. Он продолжал корчить из себя большого начальника и корифея археологии, хотя даже ни разу не спустился в раскоп, не говоря уже о том, чтобы помочь своим коллегам. От дежурства на кухне он тоже отказался, оправдывая это перенесенными инфекционными болезнями. Изредка Батыр удостаивал нас чести и лично отправлялся на машине за продуктами в ближайший поселок. Однако, как стало ясно намного позднее, и это он делал, исходя из личных корыстных интересов.

Свое мнение об этом человеке я составил еще во время знакомства. Его походка, фигура, лицо с хитрыми, бегающими глазками вызывали у меня чувство явной антипатии.

«Хитрый, злобный, трусливый шакал, готовый служить за кость с хозяйского стола», – такое впечатление сложилось у меня в мозгу в тот миг, и события, произошедшие в будущем, полностью подтвердили это предположение.

Несколько раз Батыр подкатывался к Лене, стараясь произвести на нее впечатление своими рассказами о прелестях жизни в восточной стране и весьма недвусмысленно намекая на свое неравнодушное отношение к девушке.

Но Лена очень быстро поняла, что собой представляет этот «восточный муж», как он сам себя называл, и оградилась от него ледяной стеной молчания. Еще пару раз он пытался заговорить с ней, но все было напрасно.

Последний раз, случайно находясь неподалеку, я оказался невольным свидетелем и участником инцидента между Батыром и Леной.

Лена готовила обед, а Батыр, слоняющийся без дела по лагерю, подошел к палатке, где у нас хранились продукты, чтобы, как он говорил, произвести учет. Мы замечали, что после его ревизий продуктов становилось меньше, но решили не заострять на этом внимание.