«Кино» с самого начала и до самого конца - Рыбин Алексей Викторович Рыба. Страница 9

— На всякий случай. Вдруг в разных поездах поедем.

Так и случилось. Из поезда, в котором поехали мы с Олегом, Панкер и Цой, наших друзей вытолкали взашей злобные проводники, но мы не особенно волновались за Свина и Ко — в крайнем случае купят билеты — деньги на это у них были, их просто не хотелось так бездарно расходовать.

Мы доехали до столицы без особых приключений, замечательно выспались в пути, хотя и провели ночь в сидячем вагоне. Сухое вино, пиво, «Стрелецкая», а потом, уже в поезде, опять сухое — оказали благотворное снотворное действие, и нас во сне ничто не беспокоило. В Москве, прямо на вокзале, нас покинул Панкер — у него были какие-то свои дела в столице, и он обещал вечером позвонить на конспиративную квартиру и подъехать прямо туда.

Чувствовали мы себя превосходно. Впереди были наверняка интересные новые приключения, огромный незнакомый город, новые знакомства, концерт и, наверняка, выпивка в хорошей компании. В том, что компания будет хорошей, мы не сомневались — если не найдётся таковой в Москве, то и наша нас вполне устраивала. Мы не были отягощены никакими вещами, что нужно битнику на два дня? Пара пачек дешёвых сигарет, а они продавались на каждом углу, и крепкие ботинки для болтания по улицам в любую погоду. По словам Троицкого, гитарами и барабанами нас должны были обеспечить на месте, и поэтому мы прибыли налегке. Итак, в руках у нас ничего не было, лишь у Цоя на плече болтался какой-то предмет — нечто среднее между армейским вещмешком и маленьким надувным матрасом.

Мне нравится Москва, я люблю этот город. Мне нравятся широкие улицы, нравятся высокие дома, нравится сложный лабиринт метро, а ведь это камень преткновения любого приезжего, нравятся большие расстояния, нравится, что все дороги не параллельно-перпендикулярны, а закручены каким-то клубком, если не лентой Мёбиуса. Я люблю старый Арбат, по архитектуре не уступающий если не всем, то многим районам Петербурга. Мне нравятся зелёные арбатские дворики, и я могу гулять в них часами. Меня приводит в восхищение Красная площадь — я поднимаюсь к ней от Тверской, прохожу по брусчатке к храму Василия Блаженного и спускаюсь к Москве-реке по огромному асфальтовому полю. И то, что всё время приходится подниматься и опускаться, гуляя по холмам, пусть и залитым асфальтом и истыканным столбами и домами, мне тоже нравится.

Выйдя из здания Ленинградского вокзала, я иду через площадь, увёртываясь от машин, несущихся в разные стороны без всяких правил, от украинцев с огромными сумками, от встречающих и провожающих, от проституток, от таксистов, от грузинов с огромными усами, от люберов с огромными плечами, от зазывал, хватающих меня за руки и тянущих в экскурсионный автобус, я прохожу через площадь и ныряю под мост, приближаясь к огромному высотному дому. Он такой здоровенный, что я к нему приближаюсь, а он ко мне нет. Кажется вот он, за мостом, рядышком, но оказывается, нужно перейти ещё через одну улицу, миновать ещё один перекрёсток… Поворачиваю налево, и улица, поднимающаяся куда-то вверх, кажется мне после сумасшедшей плошади трех вокзалов замечательно милой и тихой. Я иду по ней мимо маленьких магазинчиков, мимо тихого сквера, поднимаюсь вверх и неожиданно вижу перед собой огромную серую, непрерывно движущуюся ленту, поворотный круг на гигантской сцене Москвы — Садовое Кольцо.

На троллейбусе с интересным номером «Б» — до Министерства Иностранных Дел. Иностранных дел у меня в министерстве нет и быть не может, я иду в магазин «Смоленский», перехожу через Садовое за два приёма — стою на островке безопасности и жду сигнала светофора. Кто-нибудь пробовал перейти Садовое Кольцо за один раз, не останавливаясь на середине? Можно, конечно, если бегом. Очень интересно бывает наблюдать за клерками, спешащими в министерство, как они степенно сначала ступают на ленту Кольца, потом, ближе к середине, ускоряют шаг, а светофор на противоположной стороне уже из зелёного стал жёлтым, и, растеряв всю свою солидность, тряся животиками и дипломатами с секретом, бегут неуклюже, словно ещё физически не сформировавшиеся мальчишки. Добежав до тротуара, замирают на миг, косят быстренько по сторонам маленькими глазками, не видел ли кто такой их легкомысленности, и исчезают за дубовыми дверями конторы.

Могли бы и не смотреть по сторонам — кому до них есть дело в этом безумном, бегущем по течению и против течения городе, городе, спешащем заработать ещё больше денег, спешащем на работу, на митинг, на модную выставку, с работы к жене, на концерт, на кладбище, в ресторан, в Ленком, в Дом кино, в ресторан, в ресторан, в ресторан… Никому нет до них дела, кроме меня, — я не спешу.

Я иду в «Смоленский» и покупаю большую, стыдливо вспотевшую бутылку водки. Потом, в булочной на Арбате покупаю десять пакетов картофельных чипсов, «прекрасный лёгкий завтрак», как написано на приятно блестящем целлофане упаковки. Я иду вниз по Арбату, потом — направо, на улицу Танеевых. Дохожу до небольшого деревянного домика — это резиденция Патриарха Всея Руси, но на этот раз я иду не к нему, а к моему хорошему доброму другу — Серёге Рыженко, который живёт как раз между резиденцией Патриарха и домом товарища Алиева. Серёга ужасно рад моему визиту, он вообще всегда рад гостям, и мы идём с ним гулять по Москве, прихватив из дома маленький железный стаканчик. «Тёплым летним днём мы гулять идём», — есть у Серёги такая песня.

Но тогда была холодная зима, с Серёжкой я ещё не был знаком и Москву так основательно не знал.

— Куда пойдём? — спросил прагматичный Олег.

— Поехали в центр, — сказал Цой.

— Поехали.

И мы поехали, путаясь в схеме-пауке московского метро, теряя в толпе друг друга и снова встречаясь, хихикая и удивляя собой невинных простоватых, как нам тогда казалось, москвичей, ещё не знакомых с панками и битниками. Довольно долго проплутав в подземных переходах станции «Проспект Маркса», мы наконец-то нашли выход на поверхность и вышли на неё.

— Пошли похаваем где-нибудь, — предложил Олег.

Мы были не против и довольно быстро набрели на какую-то столовую, где и получили скромный, но плотный завтрак: по два двойных гарнира — 16 копеек на брата.

В какой ещё стране большую глубокую тарелку макарон с мясным соусом вы можете получить за 16 копеек? Ну-ка, переведите в доллары — даже по курсу (рыночному) 1981 года — один к пяти. Сосчитали? Совершенно верно — три целых и две десятых цента. Был я в Америке, был, и уверяю вас, что в 1990 году там за 3,2 цента невозможно было купить тарелку макарон и, думаю, что в 1981 — тоже.

События разворачивались самым замечательным образом. Проглотив последнюю макаронину, Олег сказал:

— Похавать с утра — первое дело.

— Да-да, — сытыми довольными голосами ответили мы с Цоем.

— Давайте теперь найдём-ка где-нибудь лавочку и посидим, покурим, — предложил Цой.

Что за чудесный город — Москва! И лавочку мы тут же нашли, и стояла она не на тротуаре, а во дворике какого-то не то музея, не то института, в общем, там было красиво и никто не мешал нам отдыхать — нам просто явно везло в это утро.

— Сейчас начинается программа под названием «Волшебный мешок Цоя!» — громко и торжественно сказал Цой.

Мы с Олегом были заинтригованы этим заявлением и молча стали ждать начала представления.

Цой снял с плеча свой мешок и достал оттуда продолговатый предмет, завёрнутый в газету. Потом он достал плоскую квадратную коробку, завёрнутую в газету. Потом он достал короткий цилиндр, завёрнутый в газету. Потом он достал длинный узкий цилиндр, завёрнутый в газету. Потом он быстро развернул все газеты, мы увидели перед собой на снегу небольшой кусок балыка, коробку шоколадных конфет, гранёный стакан и бутылку коньяка.

Моя шариковая ручка бессильна описать то чудесное состояние, в котором мы пребывали следующие два часа. Хочу только отметить, что блаженство было вызвано не тем, что мы пили Коньяк и ели Балык и Шоколадные Конфеты, а тем, что всё это просто было вкусно так же, как и макароны. Мы не были снобами и смотрели на жизнь практически — ведь на самом деле макароны с мясным соусом не менее вкусны, чем коньяк и шоколадные конфеты.