Основание и Империя [Академия и Империя] - Азимов Айзек. Страница 39

Он не знал другой Вселенной, кроме двадцати миров.

Воздушная открытая машина Джорда Коммазона по праву считалась самым шикарным средством передвижения на всем Неотранторе. Не только потому, что Коммазон был самым крупным землевладельцем на Неотранторе, но еще и потому, что когда-то он был компаньоном и злым гением молодого принца короны, боявшегося и тихо ненавидевшего стареющего Императора, а теперь стал компаньоном и по-прежнему злым гением стареющего принца короны, которого боялся и тихо ненавидел старый император.

Джорд Коммазон из своей машины в перламутровой, отделанной золотом и люметроном обшивке обозревал свои владения: поля волнующейся пшеницы, уборочные машины, домики арендаторов – и обдумывал дела.

Шофер, сгорбленный и усохший, выруливал против ветра и улыбался.

Джорд Коммазон заговорил, прямо в ветер, уносивший слова в небо.

– Помнишь, что я говорил тебе, Инчни?

Седые тонкие волосы Инчни шевелились на ветру. Он улыбнулся, словно утаивая какой-то секрет от себя самого, и губы его вытянулись в ниточку, а вертикальные морщины глубже прорезали щеки.

– Помню, сэр. Я как раз об этом думал, – прошелестел шофер.

– Что ты надумал, Инчни? – вопрос звучал нетерпеливо.

Инчни не забыл, что на старом Транторе был молодым, красивым и знатным. Он помнил, что на Неотранторе он безобразный старик, живущий милостью Джорда Коммазона. Инчни тихо вздохнул и прошептал:

– Гости из Фонда, сэр, – неплохая вещь, особенно если учесть, что у них всего один корабль и один боеспособный мужчина. Можно сказать, что они полезная вещь, сэр.

– Полезная? – протянул Коммазон. – Возможно. Однако, они волшебники и могут обладать сверхъестественной силой.

– Вот еще! – фыркнул Инчни. – Расстояние искажает действительность. Фонд – всего лишь мир. Его жители – всего лишь люди. Если в них стрелять, они умирают.

Внизу блестящей лентой вилась река. Инчни выровнял машину по курсу и снова зашелестел:

– А эти убежали от другого человека, при упоминании о котором дрожит вся Периферия, ведь так?

– Ты что-то знаешь об этом? – с неожиданной подозрительностью спросил Коммазон.

– Не знаю, сэр, – улыбка исчезла с лица шофера. – Просто так спросил.

Землевладелец, немного поколебавшись, сказал напрямик и грубо:

– Ты никогда ничего не спрашиваешь просто так. Тебе когда-нибудь оторвут голову за настырность. Так и быть, расскажу. Этого человека называют Мулом, один из его подданных был здесь несколько месяцев назад с деловым визитом. Сейчас я жду другого посланца для… окончательного решения дела.

– А эти путешественники, не те ли они, кого вы ждете?

– У них нет положенных документов.

– Сообщали, что Фонд оккупирован…

– Я тебе этого не говорил.

– Это официальное сообщение, – холодно продолжал Инчни, – и если оно верно, эти люди могут оказаться беженцами, которых можно выдать человеку Мула в знак дружбы к нему.

– Да? – Коммазон сомневался.

– Сэр, известно, что друг завоевателя – его последняя жертва, а нам необходимо принять какие-то меры самозащиты. У нас есть психозонд, а у них – четыре фондовских головы. Мы имеем шанс узнать и о Фонде, и о Муле много полезного. Может быть, после этого дружба Мула не будет нам столь дорога.

Коммазон, нежась в слабом ветерке, вернулся к своей первой мысли.

– Что, если не верить сообщениям и предположить, что Фонд не оккупирован. Когда-то Фонду предрекали непобедимость.

– Эпоха пророков прошла, сэр.

– Все-таки, Инчни, что если Фонд не оккупирован? Подумай! Правда, Мул мне обещал… – он понял, что сказал лишнее и принялся заглаживать промах.

– То есть, хвастался. Но похвальба – одно, а победа – другое.

Инчни беззвучно засмеялся.

– Вы правы, сэр: не всегда слова и дела – одно и то же. Только очень уж отдаленная угроза этот ваш Фонд, расположенный на краю Галактики.

– Есть еще принц, – почти неслышно пробормотал Коммазон.

– Он тоже ведет переговоры с Мулом, сэр?

Коммазону не удалось скрыть самодовольную улыбку.

– Не так активно и успешно, как я, но становится все более раздражительным и несдержанным. Можно подумать, что в него вселился демон. Если я захвачу этих людей, а он решит забрать их себе для собственных нужд – надо отдать ему должное: он не лишен некоторой проницательности – я не готов с ним ссориться, – землевладелец нахмурился и его тяжелые щеки обвисли от огорчения.

– Вчера я мельком видел чужестранцев, – небрежно сказал седой шофер.

– Мое внимание привлекла женщина: у нее необычная внешность. Решительная мужская походка и удивительно бледная кожа, контрастирующая с чернотой волос. В голосе шофера прозвучала неожиданная теплота, и Коммазон обернулся к нему с удивлением.

– Никакая проницательность не откажется от разумного компромисса, – продолжал Инчни. – Принц отдаст вам всех мужчин, если вы оставите ему женщину.

Лицо Коммазона просветлело.

– Вот это мысль! Вот это идея! Поворачивай назад, Инчни! Если все получится, как задумано, мы обсудим вопрос твоей свободы, Инчни.

Дома, обнаружив на рабочем столе в кабинете капсулу с секретным сообщением, Коммазон испытал чувство, близкое к суеверному страху.

Сообщение было передано на длине волны, известной лишь немногим. Прочитав его, Коммазон широко улыбнулся: Фонд действительно пал, а человек Мула направлялся на Неотрантор.

Туманное представление Байты об императорском дворце не соответствовало действительности, и, увидев настоящий дворец, она в глубине души почувствовала разочарование. Комната была тесная, отнюдь не роскошная, даже скромная. Императорский дворец был скромнее резиденции мэра на Термине, а Дагоберт IХ…

Байта составила для себя определенное мнение о том, каким должен быть император. По ее представлению, император не должен напоминать чьего-то доброго дедушку. Он не должен быть худым, бледным и увядшим. И самое главное, император не должен подавать чай своим гостям и беспокоиться об их удобстве.

А Дагоберт IХ делал все, чего делать не полагалось.

Похохатывая, он наливал чай в чашку, которую Байта держала в оцепеневшей руке.

– Что вы, голубушка, это для меня удовольствие. Мне надоели придворные церемонии. А сколько лет у меня не было гостей из дальних провинций! Я стар, и этими делами ведает мой сын. Вы не знакомы с моим сыном? Милый мальчик. Возможно, несколько упрям, но он еще молод. Хотите ароматную капсулу? Нет?

– Ваше императорское Величество, – начал Торан.

– Да?

– Ваше величество, мы не хотим быть вам в тягость…

– Полно, вы мне не в тягость. Вечером будет официальный прием, а до тех пор можно наслаждаться свободой. Постойте, забыл, откуда вы? Как давно у нас не было официального приема! Вы сказали, что вы из провинции Анакреон?

– Мы из Фонда, Ваше Императорское Величество.

– Да-да, из Фонда, я вспомнил. Даже нашел на карте. Это в провинции Анакреон. Я там никогда не был. И в последнее время не получал сообщений от вице-короля провинции. Как там дела? – беспокойно спросил император.

– Сир, – пробормотал Торан, – у меня нет жалоб.

– Похвально. Вице-король также достоин одобрения.

Торан беспомощно взглянул на Эблинга Миса, тот напористо заговорил:

– Сир, нам сказали, что для посещения библиотеки Императорского университета на Транторе требуется ваше разрешение.

– На Транторе? – переспросил Император без гнева. – На Транторе? Ах, Трантор! Вспомнил. Мечтаю вернуться туда с армадой кораблей. Вы будете со мной. Вместе мы одолеем мятежника Джилмера. Вместе возродим Империю!

Его сутулая спина распрямилась, голос набрал силу, взгляд на мгновение стал жестким. Потом воодушевление императора прошло, и он тихо сказал:

– Ба-а, Джилмер умер – я вспомнил. Да, да, Джилмер умер. Трантор умер… что-то я хотел сказать… так откуда вы?

Магнифико шепнул Байте:

– Неужели это император? Я думал, что императоры мудрее и сильнее простых людей.

Байта сделала ему знак замолчать.