Превыше всего - Рэнни Карен. Страница 12

Спасло ее от этой очередной глупости то, что Фрэдди и Джереми, покурив, решили отправиться в библиотеку. В столовую вернулся только Жак. Он постоял, дождавшись, пока Кэтрин сядет на один из двух стоящих у камина стульев, и, наполнив бокал, подошел к ней.

— Налить вам чего-нибудь?

Девушка отрицательно покачала головой, наблюдая за ним. С бокалом вина мужчина подошел к камину и сел на второй стул. Жак несколько мгновений задумчиво наблюдал за пламенем, затем повернулся к ней и улыбнулся. Это была странная улыбка — пополам с грустью. Так улыбаются люди, которые внезапно вспомнили о чем-то далеком и болезненном.

— Расскажите, пожалуйста, о себе, мадемуазель, — попросил он, усилием воли отгоняя грусть. — Интересно узнать, как английская девушка научилась говорить по-французски как настоящая француженка. Такое произношение в школе не приобретешь.

— Это нетрудно, если девушка эта наполовину француженка, — ответила Кэтрин и, заметив удивление на лице собеседника, улыбнулась.

— Тогда все понятно. Кто же из ваших родителей принадлежал к этой благороднейшей из наций? — спросил он с легкой усмешкой.

— Моя мама. Она жила в Вердене, но уехала из Франции еще в 1798 году.

— О, поступок ее был весьма своевремен, — заметил Жак. — В Вердене, вы сказали? Как ее звали?

— Лизетт де Бурланж. А почему вы спрашиваете?

— Верден не такой большой город, а у меня там был много друзей. Но уверен, вы что-то путаете. Де Бурланжи — большое и известное семейство. Если мне не изменяет память, им удалось сохранить большую часть своих имений даже в наполеоновские времена. Не можете вы ошибаться?

— Относительно имени моей матери? Вряд ли, — ответила с доброй улыбкой Кэтрин.

— Но стой за вами столь влиятельный клан, как де Бурланжи, вы бы вряд ли оказались в такой ситуации. — Жестом руки он как бы обвел Мертонвуд с его хозяином и ее проблемами.

— Мама никогда не рассказывала мне подробно о своей семье, мистер Рабиле. Возможно, она принадлежала к какой-нибудь обедневшей ветви де Бурланжей и не могла рассчитывать на какую-то долю их богатств. А потом, уехав в Англию, она порвала все связи со своей родиной и начала новую жизнь. Думаю, что и я не должна на что-то надеяться. Да и глупо было бы рассчитывать на людей, которые на протяжении двадцати лет ничем не напомнили о себе живущей за границей родственнице.

— Вам не хотелось бы поступиться своей гордостью, не так ли? — мягко спросил Жак, стараясь не обидеть девушку. — Но поверьте, мадемуазель, во время войны часто случается, что разумный человек совершает глупость, а сумасшедший вдруг проявляет мудрость. Не все так просто.

— Но я вовсе не желаю, чтобы мне протягивали руку, мистер Рабиле. В этом нет необходимости. Я вполне в состоянии сама справиться со своими проблемами.

— Сейчас — да. Но возможно, наступит день, когда вы не сможете сами, как вы говорите, справиться со своими проблемами. Пообещайте, что подумаете о возможности связаться с родственниками. Это не повредит вам и может принести пользу.

Кэтрин начала раздражать настойчивость собеседника, она хотела возразить, но он взглядом остановил ее. В его темных глазах промелькнули предостережение и тревога за ее будущее. Девушка коротко кивнула, и этого оказалось достаточно. Лицо француза приняло прежнее выражение. Он расслабленно откинулся на спинку стула, забросил одну ногу на другую и сделал глоток из своего бокала.

— А что вы скажете о себе, мистер Рабиле? Как так получилось, что вы стали работать на графа?

— Он предоставил мне независимость, прекрасные перспективы, что позволяет забыть о прошлом. Еще он подарил мне свою дружбу. По-моему, этого вполне достаточно, чтобы находиться на службе у графа.

— Вы странный человек, мистер Рабиле, — произнесла Кэтрин, не задумываясь над тем, что ее откровенность очень смахивает на жестокость.

— Почему вы так решили? — спросил озадаченный собеседник.

— Вы образованны и весьма начитанны. У вас манеры аристократа. И тем не менее вы находитесь в положении слуги.

— То же самое я могу сказать и о вас, — пробормотал он с теплой улыбкой. Кэтрин покраснела. — Я француз, мадемуазель, и живу в стране, жители которой еще хорошо помнят о войне с Францией. Чем я должен был бы заняться здесь? Рыть канавы или убирать конюшни?! Я, по-вашему, залетел слишком высоко или, наоборот, опустился слишком низко? — Девушка попыталась что-то ответить, но Жак не позволил. — А, потом, мадемуазель, мы все в какой-то степени рабы. Пьяница — раб вина, игрок не в состоянии прожить без карточной колоды, обжора — оторваться от стола с яствами. Честный труд не может унизить. Лишь человек, который пытается получить что-либо, не прилагая никаких усилий, заслуживает всеобщего осуждения.

— И человек с такими убеждениями предлагает мне искать помощь у неизвестных родственников, вместо того чтобы обеспечивать себя честным трудом?

Глаза Жака — пожалуй, впервые за этот вечер блеснули по-настоящему весело.

— Сдаюсь, мадемуазель! — произнес он с галантным поклоном. Кэтрин искренне рассмеялась.

Они долго сидели у камина в спокойной, дружеской обстановке, пока тишину вдруг не нарушили донесшиеся из библиотеки возбужденные голоса. Кэтрин нахмурилась и с беспокойством посмотрела на Жака. Трудно было разобрать, кто громче кричал: граф или Джереми. И хотя нельзя было понять, о чем идет речь, но по тону можно было догадаться, что оба брата разошлись не на шутку.

Девушка поднялась и протянула французу руку. Жак вопреки правилам приличия не поцеловал руку незамужней женщины, а крепко пожал ее.

— Я думаю, что мне лучше побыстрее удалиться, мистер Рабиле, — произнесла она, пытаясь освободить свою руку.

— Но не раньше, чем вы назовете меня Жаком.

— Хорошо, Жак, — торопливо согласилась она. — А сейчас мне надо спешить, пока граф не вернулся из библиотеки и не обрушил свой гнев на нас.

— Я дал вам совет восстановить связь с вашими родственниками не только из-за денег, мадемуазель, — откровенно признался Жак. — Вам могут понадобиться защита и поддержка. Обещайте сделать это в случае необходимости.

— Что же со мной, по-вашему, может случиться?

— Существует тысяча неприятностей, которые подстерегают таких молодых девушек, как вы, мадемуазель.

— Я долгое время сама справлялась со своими проблемами, Жак. И я сомневаюсь, что когда-нибудь попаду в критическое положение.

— О, какая непреклонная гордыня! В чем, в чем, а в этом вы с графом очень похожи.

— Это нечестно, Жак, нанести мне на прощание такой удар… — тихо засмеялась Кэтрин и, растерянно улыбнувшись, направилась к выходу.

У самой двери она махнула французу рукой, поправила шелковистую каштановую прядь волос и вышла.

— Будь осторожна, Кэтрин, — прошептал он ей вслед. — Может быть, ты уже сейчас находишься в большей опасности, чем тебе кажется.

Кэтрин огорчилась, узнав утром, что Жак Рабиле уже уехал.

— Ускакал куда-то по делам графа, — быстро доложил один из конюхов, стараясь поскорее скрыться.

«Бедная крошка, — думал он, спускаясь по ступенькам крыльца. — Но уж очень хозяйственная».

Кэтрин, держа Джули одной рукой, другой осторожно высвободила ленточки своей шляпы из цепких пальчиков малышки и пошла вниз по тропинке через широкий луг в сторону мертонвудского леса. Работники наконец скосили высокую траву, и теперь идти здесь было сплошным удовольствием. Минут через десять она остановилась около небольшого холмика и, опустив довольную Джули на траву, расстелила захваченное с собой шерстяное одеяло. Кэтрин села, аккуратно расправив юбку, и посадила Джули поближе к себе. Малышка перевернулась и поползла к краю одеяла. Джули лишь недавно начала ползать и теперь ни минуты не сидела на месте. Она обнаружила в траве что-то интересное, и Кэтрин едва успела выхватить из цепких пальчиков камешек, который малышка уже тянула в рот.

— Не следует есть все, что попадается на глаза, Джули, — ласково сказала девушка, достала из кармана завернутое в салфетку сахарное печенье и, вновь усадив малышку, протянула ей лакомство. — Это куда вкуснее камешков, миленькая. — Малютка прислонилась к воспитательнице и принялась сосать печенье, пуская от удовольствия слюни. Кэтрин поджав под себя ноги, устроилась поудобнее и задумчиво посмотрела на лес.