Снова влюблены - Рэнни Карен. Страница 13

Путешествие в Эдинбург заняло почти месяц. Раздраженный неудобствами, граф преисполнился решимости найти дочь и вернуть часть своих богатств. От Жюстины он знал, что Жанна намерена покинуть Францию. Проследив ее путь, он убедился, что ей это удалось. Похоже, выживание — характерная черта всех дю Маршанов.

В Эдинбурге, однако, ситуация усложнилась. У тетки Жанны не оказалось. Его свояченица, как выяснилось, умерла годом раньше и не могла подсказать ему, где продолжить поиски. Модистка, тоже эмигрантка, рассказала, что Жанна устроилась на работу. Нашелся мужчина, сообщивший, что он отдал Жанне щетку, принадлежавшую его покойной жене. Еще одна женщина поведала, что подарила Жанне несколько своих платьев в благодарность за уход за больной дочерью. Все они были эмигрантами и жаждали поговорить о Париже или расспросить его о пропавших родственниках и друзьях.

Скрывая раздражение, граф как мог удовлетворял их любопытство. В награду за свою выдержку и долготерпение он в конечном итоге узнал адрес Жанны.

И теперь, стоя перед элегантным особняком, Николя гадал, что бы это значило. Может, она все-таки продала рубин? Или выскочила замуж за то короткое время, что пробыла здесь?

Провидение, прежде не жаловавшее графа, очевидно, решило вознаградить его за труды. Переходя через дорогу, он увидел Жанну, которая вышла через боковую дверь, держа за руку маленького мальчика. Она прошла в двух шагах от него, но была слишком занята, отвечая на вопросы ребенка, чтобы взглянуть в его сторону.

Заинтригованный, Николя последовал за ней. Не жена, а служанка, понял он, заметив корзинку, висевшую на руке у Жанны. При мысли о том, что член его семьи оказался в услужении, графа охватил гнев. Дю Маршаны управляли королями. Но его заблудшая и непредсказуемая дочь, кажется, снова пытается покрыть их имя позором.

Ее внешний вид также не соответствовал требованиям дю Маршанов. Волосы Жанны были убраны в строгий пучок, на лице застыло приятное выражение, полностью скрывавшее ее чувства. Ее мать, Элен, часто принимала подобную мину в его присутствии, особенно в последние годы.

Он почти настиг ее, когда сообразил, что в публичном месте Жанна может просто отречься от него. Когда он в последний раз видел свою дочь, она сидела в карете с искаженным от слез и гнева лицом и вопила, словно фурия, в которой не осталось ничего человеческого.

Жанна взяла ребенка за руку и вошла в небольшую лавку, где на окнах красовалась надпись «Чарлз Толбот, ювелир». Граф подождал, пока она снова появилась на улице, и двинулся следом. Держась в стороне, он с любопытством понаблюдал за ее встречей с мужчиной, явно случайной и ни к чему не обязывающей. Когда Жанна заспешила дальше, Николя решил, что нет смысла продолжать преследование. Было очевидно, что она скатилась до положения прислуги. Теперь, когда ему известно, где она живет, он найдет способ повидаться с ней. У него есть другое дело, более интересное, нежели слежка за собственной дочерью.

Он вернулся на Кинг-стрит и некоторое время понаблюдал за лавкой ювелира. Убедившись, что там никого нет, граф дю Маршан вошел внутрь и закрыл за собой дверь.

— Вы Чарлз Толбот? — обратился он к мужчине средних лет с уже наметившимся брюшком. У него было узкое, изрезанное морщинами лицо, тонкие губы и кустистые брови, придававшие ему неряшливый вид.

— Да. Чем могу служить, сэр? — поинтересовался ювелир. Его вызывающий взгляд не вязался с угодливым тоном.

— Меня интересует молодая женщина с ребенком, побывавшая здесь несколько минут назад. Что ей было нужно?

Ювелир тонко улыбнулся:

— Боюсь, сэр, это конфиденциальные сведения. Я не обсуждаю дела своих клиентов с посторонними. — Он склонил голову набок, продолжая нагло смотреть на посетителя. — Если только вы не собираетесь стать моим клиентом.

Граф стукнул тростью по полу, раздраженный этим образчиком демократии, но счел за благо промолчать, лишь выдавил улыбку, которую считал достаточно дружелюбной. Весь фокус в том, чтобы скрывать свои мысли и действовать, когда наступит подходящий момент.

— Мне показалось, что я узнал в ней свою родственницу, — сказал он, протянув визитную карточку. Это была одна из десяти оставшихся, но хозяину лавки незачем знать о степени его нищеты. По новой конституции, одобренной королем, Николя дю Маршан лишился титула, дома, земельных угодий и состояния. — Я недавно прибыл из Парижа, — добавил граф. — Полагаю, вам известно, что там творится. Многие потеряли своих близких. — Он сделал неопределенный жест рукой, предоставляя ювелиру домыслить печальную историю.

Взгляд ювелира не смягчился. Прирожденный торговец явно учуял выгоду. Отлично, пусть думает, что ему удастся чем-то поживиться.

— А какое мне дело до того, что творится во Франции? — поинтересовался Толбот, взглянув на карточку. — Граф?

Тон, которым был произнесен его титул, покоробил Николя. Конечно, Англия и Шотландия буквально кишат представителями дворянства. Однако их титулы не столь древние, как у дю Маршанов. Но этот бестолковый тип, очевидно, не видит между ними никакой разницы.

— Она хотела что-нибудь продать? Возможно, драгоценный камень?

Улыбка ювелира стала шире.

— Я не могу вам этого сказать.

Николя шагнул к прилавку, крепче сжав набалдашник трости. Когда-то его украшал золотой герб дю Маршанов.

Но его пришлось продать несколько месяцев назад, к тому же афишировать в Париже свою принадлежность к аристократии было опасно.

— Поверьте, вы не останетесь в долгу, — негромко произнес он. Тот, кто знал его в прошлом, предупредил бы этого болвана, что граф дю Маршан наиболее опасен, когда говорит тихо. Любой идиот может орать, но, чтобы выразить недовольство, не повышая голоса, требуется определенное искусство. — Я разыскиваю драгоценный камень, — сказал он. — Из числа тех, что мог предложить вам кто-нибудь из французских эмигрантов.

Смех, встретивший это замечание, резанул Николя по нервам, но он сдержался и изобразил приятную улыбку.

Дождавшись, когда ювелир перестанет смеяться, он снова заговорил:

— Я сказал что-нибудь смешное?

Ювелир выдвинул ящик своего рабочего стола. Вытащив горсть камней, он бросил их на прилавок. Сапфиры, рубины, бриллианты рассыпались по стеклянной поверхности, ограниченной деревянным бортиком.

— Выбирайте.

Граф потрогал сверкающие камни кончиком указательного пальца.

— Это стразы.

— Конечно, и далеко не лучшие образцы, позволю себе добавить. Ваши соотечественники пытались выдать их за настоящие. Я храню их забавы ради.

— А не для того, чтобы продать потом неискушенным клиентам? — осведомился граф, не сомневаясь в алчности ювелира. Она проглядывала в глазах Толбота, в том, как он перебирал поддельные драгоценности. — Я ищу рубин, ограненный в форме сердца, — продолжил он любезным тоном. — Рубин Сомервилей.

В глазах ювелира вспыхнул интерес, но этим все и ограничилось.

Граф выпрямился, устремив на Толбота надменный взгляд.

— Моя жена была дочерью герцога Сомервиля, — сказал он. — Она получила рубин в приданое.

— Мне он не попадался, граф.

Николя терпеливо продолжил:

— Он был украден. Полагаю, он здесь, в Эдинбурге.

— А при чем тут женщина, о которой вы спрашивали?

Вы считаете, что она имеет какое-то отношение к камню? — небрежно поинтересовался Толбот.

— Да, — неохотно признал граф. Ювелиру незачем знать, что он последовал за своей дочерью из Франции, узнав от бывшей домоправительницы, что она сбежала из монастыря. Жюстина была предана ему, как и раньше, и также искусна в постели. Единственное, что изменилось в ней с годами, так это роскошные рыжие волосы — в них появились седые нити.

И пожалуй, неожиданное неприятие боли. Кроме того, у нее появилась нездоровая тяга к религии. Как-то раз он застал ее за молитвой. Образ его любовницы, вымаливающей у Бога прощение за многочисленные грехи, казался бы забавным, не будь он таким пошлым.

— Эта женщина — закоренелая воровка.