Короли Альбиона - Рэтбоун Джулиан. Страница 36

Мы долго молчали, потом я вновь глубоко вздохнул.

— Она рассказала хорошую историю, верно? — пробурчал Али.

— Да, — подхватил я, но потом призадумался и спросил: — И все это правда?

— Чистая правда. Почему ты вдруг засомневался? — И приподнял бровь.

— Не знаю. Твою историю рассказывают несколько голосов. Сперва ты сам, потом письма князя и вот теперь Ума. Мне видится в этом какая-то уловка, вымысел.

— Вымысел? Что ты этим хочешь сказать?

Глава двадцать первая

Я еще раз огляделся по сторонам, присмотрелся к фантастическим драконам и прочим чудищам, украшавшим фронтон дома Али, и меня охватила дрожь. Хорошо, решил я, если число рассказчиков не превысит трех, я готов следовать за ним, но если явится еще и четвертый, если каждый из них сидит внутри другого, как в китайских коробочках… Я уселся поудобнее, потянул носом воздух, вспоминая запах духов, которыми пользовалась Ума.

— И что же ты сделал? — напомнил я.

Али отпил глоток лимонада и поглядел на меня, заслонив лицо позолоченной чашей.

— Дорогой Ма-Ло, — негромко сказал он, — вот уже десятый день ты приходишь послушать мою историю, но мне кажется, после столь занимательного рассказа Умы тебе вряд ли захочется вновь скучать со мной. Я не столь самонадеян, я понимаю, что мне недостает иприсущей ей красоты слога, и юного энтузиазма.

Я сообразил, что, усомнившись в подлинности этих приключений, я больно задел старика, и поспешил его уверить, что всецело поглощен его воспоминаниями и безусловно верю каждому слову.

— Что ж, хорошо. — Али поставил чашу, вытянул ноги, подставляя их длинным косым лучам солнца, сплел здоровые и иссохшие пальцы на впалом животе и откашлялся.

— Я отнес бедняжку в дом, — он продолжил рассказ точно с того места, на котором Ума остановилась, — усадил ее в кресло перед огнем, расшевелил угасающие поленья, подбросил новые дрова в очаг и пошел за горячим питьем для нее. Когда я уходил, в главном зале в доме олдермена Доутри никого не было, за исключением двух лохматых белых собачонок, вечно шнырявших повсюду и норовивших почесать свои яйца о ноги всякого, кто имел неосторожность сесть рядом с ними, но, вернувшись с кружкой горячего вина для Умы, я застал там целое собрание. Похоже, всех разбудил этот переполох.

Князь Харихара занял большое кресло во главе стола, и олдермен, как всегда, разозлился, потому что это было его место. Князь был одет в ночную рубашку, отделанную кружевами, и в бархатный колпак, украшенный кисточкой, — и то и другое он приобрел в Венеции. Длинные черные волосы и лоснящиеся щеки так и блестели при свете масляных ламп. Рядом с князем Аниш трясся от холода, кутаясь в бобровую шубу. На другом конце стола билась в истерике миссис Доутри, а олдермен стоял рядом с Умой, повернувшись спиной к очагу. Он был сильно напуган и зол, но тем не менее украдкой поглядывал на Уму — хотя я укрыл девушку шубой, она ухитрилась распахнуться почти до груди. Мне очень хотелось рассеять сомнения старого дурака: дескать, да, так оно и есть, это женщина, и под шубой на ней ничего не надето.

Князь перехватил меня, когда я проходил мимо с чашей вина для Умы.

— Значит, Эдди Марч сбежал?

— Похоже на то.

— Он не вернется?

— Думаю, что нет.

— Марч не вернется! — завизжала миссис Доутри. — Если он здесь появится, нас четвертуют!

Она не могла понять наш разговор, но ей достаточно было услышать имя Марча.

Князь, не обращая никакого внимания на вздорную женщину, продолжал:

— Итак, Али, мы лишились проводника, который должен был указать нам путь на север страны.

Я выразил полное согласие со словами моего высокого повелителя.

— Мистер Доутри попросил нас покинуть его дом до рассвета. Весь вопрос в том куда нам идти?

Я расслышал в его голосе дрожь — усталость, тревогу, быть может, даже страх. Внезапно я понял, что силы князя на исходе: он оказался за тысячи миль от дома, лишился почти всех привилегий, привычных его сану, все вокруг казалось ему чужим и пугающим — люди и язык, погода и пища, а теперь он вдобавок связался с мятежником и заговорщиком. Сам-то я всю жизнь провел в дороге, и для меня не только Ингерлонд, но и Виджаянагара была чужой страной. Мне пришлось вспомнить об этом различии между мной и моими спутниками — ведь до сих пор князь Харихара и Аниш справлялись со всеми трудностями, теперь же они явно мечтали только об одном: вернуться к реке, переплыть на другую сторону моря и возвратиться домой, в тепло, покой, безопасность, исполненное достоинства существование.

Ума чихнула.

Я пустил в ход весь свой скудный запас английского языка, чтобы уговорить олдермена Доутри.

— Сэр, — сказал я ему, — нельзя требовать, чтобы князь и его свита покинули ваш дом до рассвета, однако, если вы предоставите нам отсрочку до вечера, я сумею найти в Лондоне людей, которые нас примут.

Он еще поворчал главным образом, чтобы угодить супруге и согласился, тем более что я предложил ему выкупить остававшиеся у нас специи и приправы, чтобы у нас были деньги на дальнейший путь. Олдермен предложил пятую часть их рыночной цены, но я, поторговавшись, выбил-таки треть их стоимости — сорок пять фунтов. Меня это устраивало: избавившись от тяжелой поклажи, мы могли нанять меньше мулов и меньше погонщиков и не так бросаться в глаза на пути. К тому же сорок пять фунтов — немалая сумма, нам бы хватило ее и на пищу, и на другие потребности в течение месяца, и у нас к тому же оставались маленькие мешочки с драгоценностями.

Но мне предстояло еще осуществить задуманный мной план, а Ума все еще сидела в зале, закутанная лишь в мою шубу. Хотя почти все присутствовавшие там знали, кем была Ума на самом деле, каждый из мужчин был убежден, что о ее тайне осведомлен только он, поэтому я счел полезным и впредь притворяться перед несведущими, будто она мужчина. Обменявшись с ней парой слов по секрету, я провел Уму по главной лестнице (ступени все еще были усыпаны разбитыми украшениями, обломками сундука и даже золотыми изделиями, которые никто не потрудился подобрать), а затем по маленькой лестнице на чердак, где она спала вместе с Марчем. Пока я любовался сквозь проделанную Марчем дыру в крыше рекой, серебрящейся под заходящей луной, извивающейся к югу, в сторону двойных башен Вестминстера, Ума сняла с себя мою шубу и переоделась в монашеское платье.

— Что ты собираешься делать? — спросила она. — Каких друзей надеешься здесь найти? — И, не дожидаясь ответа: — Не важно, я и сама знаю. Я пойду с тобой.

Усмехаясь, она натянула поверх монашеского одеяния красивую соболиную шубу, брошенную Марчем, а я надел свою меховую накидку из шкурок лисицы и мускусной крысы, все еще хранившую тепло и запах ее тела. Мы тихонько прошли через кухню и прилегавшие к ней помещения, через двор, вышли в ворота на улицу Ист-Чип, повернули направо на Кэндлвик, а затем миновали перекресток и вышли на Бадж-Роу. Впереди мы видели шпиль собора Святого Павла, высокую тонкую иглу с нанизанной на нее апельсинового цвета луной. Здесь мы свернули налево.

— Я знаю, куда мы идем, — промолвила Ума, сжимая мою руку. В ее голосе слышалось ликование.

— Да?

— Ты следуешь знакам.

— Каким знакам?

— Маленьким красным сердечкам. Она угадала. На каждом перекрестке или повороте красное сердечко, нарисованное, выведенное мелом или вырезанное из материи и подвешенное высоко на каком-нибудь здании, подсказывало мне, следует ли продолжать путь по прямой или же пора свернуть. Я бы не сумел разглядеть эти знаки в темноте, но я прошел по этому маршруту накануне, я всегда проводил подобного рода разведку, попадая в большие города, начиная с Венеции. Так мы с Умой продолжали путь, позади нас небо начинало уже светлеть, маленькие пташки в ветвях деревьев встрепенулись и запели, в отдалении лаяла собака. Мы свернули в боковую аллею, такую узкую, что по ней не проехала бы лошадь или даже ослик с тележкой. Мы покинули город торговли и политики, закона и порядка, общепризнанной религии и оказались в некоем параллельно существующем мире, в мире, где человек только и бывает самим собой, — в тайном мире братьев Свободного Духа.