Короли Альбиона - Рэтбоун Джулиан. Страница 48

В результате я попала в Ковентри только в полдень, а могла бы поспеть и накануне вечером. Когда приближаешься к этому городу, еще издалека можно разглядеть высокий шпиль собора — он взмывает к небесам как игла, пронзая облака дыма, висящие над крышами домов. Город построен на возвышении, он нависает над окрестными полями и деревушками, но довольно скоро проступают и обширные трущобы у самых городских стен. С тех пор как Лондон стал проявлять враждебность к королевской партии, король, а вернее, королева превратила этот город в центре острова в столицу, где заседало правительство и собирался парламент. Сюда переместились все институты, управлявшие страной.

За высокопоставленными господами последовали тысячи бродяг, людей, не имеющих ни заработка, ни верных доходов, спившиеся ремесленники, жонглеры и фокусники, лудильщики-цыгане, шлюхи, попы-расстриги, наемники, ищущие себе господина, лошадники и все те, кто продавал этому сборищу провиант и напитки, в особенности крепкие напитки, до которых англичане большие охотники. В столь большом городе, как Лондон, эта масса могла бы рассосаться, многим бы даже удалось найти себе занятие, но Ковентри был прежде маленьким городком, едва ли с пятью тысячами душ населения, теперь же он разбух, и в этих трущобах уже не действовали ни закон, ни обычай, ни человеческие установления — это место превратилось в человеческие джунгли. Ковентри был окружен хибарами со всех сторон, словно желток внутри белка.

Этот выморочный пригород начинался с огромных дымящихся куч мусора, где отбросы пищи были перемешаны с дерьмом, и животным, и человеческим, по этим холмам ползали старухи с детьми, копались в них, просеивали в поисках пищи. Им годились и капустные кочерыжки, и заплесневевшая лепешка, рыбьи головы и даже скорлупа с остатками яйца, особенно жадно они подбирали остатки мяса копыта, свиные уши, коровьи хвосты и головы коз. Это и впрямь остатки — начался пост, и на сорок дней употребление мяса запрещено.

Дальше начиналось скопище лачуг, между ними почти не оставалось прохода, кроме нескольких дорог, которые с разных сторон света сходились к городским воротам. Волей-неволей приходилось идти по одной из этих дорог, где путешественника подкарауливали десятки нищих, пускавших в ход любые ухищрения в надежде хоть как-то прокормиться. Женщины, качавшие на руках младенцев (некоторые люди здесь промышляют тем, что сдают малышей в аренду), тянули меня за рукав и подставляли загрубевшие ладони; молодые люди в самом расцвете сил подвязывали себе совершенно здоровые конечности таким образом, чтобы они казались культями, и уверяли, что лишились рук и ног на службе у короля, а то и во французской кампании; другие рисовали язвы у себя на лице или симулировали слепоту.

Пробираясь к городским стенам, я натыкалась и на мошенников, торговавших талисманами и амулетами, медальонами для паломников и прочей чепухой, которая якобы защищает от всяких бед, видела я уличных аптекарей, предлагавших всем и каждому драконью кровь зеленого цвета, камни из головы ядовитой жабы, съежившиеся акульи желудки, изображения рук и ног из дерева и стеклянные глаза; а некоторые выкладывали на продажу высохшие ручки и ножки младенцев, уверяя, что это святые мощи; у одного человека имелся даже стеклянный сосуд с мочой ведьмы — если эту жидкость капнуть на затылок женщине, заподозренной в колдовстве, то поднимутся испарения и отвратительная вонь, которые и подтвердят, что она безбожная ведьма.

Торговля шла довольно бойко, но особенно успешно подвигались дела у высокого тощего человека со свисавшими до плеч светлыми волосами — он продавал отпущение грехов с подписью и печатью Папы Римского. Эти полоски пергамента гарантировали любому мужчине или женщине избавление от мук чистилища или сокращение пребывания в этом мрачном месте, где грешные души должны очиститься, прежде чем попасть в рай. Во всяком случае, таковы суеверные представления этого народа.

Все эти вопли и визги, монотонный напев и выкрики торговцев звенели у меня в ушах и казались ничуть не лучше громкого скрипа трущихся друг об друга черепиц. Этот нестройный шум терзал мой слух, а зрение, обоняние, даже осязание страдали от соприкосновения с окружавшим меня убожеством.

Наконец над покрытыми соломой лачугами и полотняными шатрами показались Южные ворота, двойная башня с подъемным мостом посредине. Мост был опущен, над ним напоказ были выставлены черепа и наполовину обглоданные головы тех, кто имел несчастье не угодить властям. Я остановилась в испуге: ворота, ведущие к мосту, были закрыты, и их охранял десяток вооруженных мечами и арбалетами солдат. Но не успела я призадуматься, каким же способом мне попасть в город, как прозвучал сигнал трубы и за спиной у меня раздался тяжкий грохот копыт по булыжной мостовой, скрип колес, свист бичей, звон упряжи и доспехов.

Деваться мне некуда. Прямо на меня едет отряд солдат в шлемах с открытыми забралами — мне хорошо видны их лица, — в кольчугах, нагрудниках, в металлических поножах, прикрепленных к доспехам таким образом, что колени могут сгибаться. У пояса — большие мечи, в руках — тяжелые копья. С седел свисают на ремнях щиты. Огромные боевые кони с трудом выдерживают эту ношу, исходя потом и передвигаясь мелкой рысью. Конников всего двенадцать, но они занимают так много места, что толпа расступается, жмется к стенам жалких лачуг с продавленными крышами, угрожающими придавить обитателей. Ага, теперь понятно, для чего им понадобилось расчистить дорогу — они везут за собой чудовищных размеров пушку, ее с трудом тащит целое стадо мулов. Ствол пушки сделан из нескольких железных труб, сваренных вместе и укрепленных бронзовыми ободьями. За ней на отдельной повозке везут каменные ядра, далее следует фургон с бочками пороха. Конечно, эта колесница несколько уступает в размерах той, на которой Джаггернаут совершает переезд из Пуритского храма в Ориссу, но она также крушит и давит всех, кто попадается ей на пути, с тем лишь отличием, что паломники, бросающиеся под колесницу Джаггернаута, аватары Вишну, добровольно приносят себя в жертву, а несчастные, погибающие на моих глазах у стен Ковентри, вовсе не желали подобной смерти и принимают ее в ужасе и мучениях.

Но меня Джаггернаут выручил, он прибыл как раз вовремя, чтобы открыть мне ворота в город. Представьте себе, как движется в бурных волнах гигантский ствол рухнувшего дерева — он словно тянет за собой взбаламученную воду, и вслед за ним плывет всевозможный мелкий мусор. Так и здесь: стражники старались как можно скорее закрыть ворота, отсечь людской поток, но, пока опускались черные зубцы решетки, человек тридцать успели проскочить вовнутрь, и я в их числе.

Я приостановилась, пытаясь сориентироваться, и, подражая остальным, метнулась в боковую улочку и побежала между высокими домами с щипцовыми крышами, которые нависали над проходом, заслоняя и небо, и солнечный свет. Пробежав немного, я вновь огляделась. Я попала в какое-то темное, холодное место, я мгновенно замерзла, кажется, солнце никогда не согревает плиты, на которых я сейчас стою. Вокруг почти нет людей. Здесь совсем тихо, и я наслаждаюсь спокойствием этого места, столь отличающегося от сумасшедшего дома, где я только что побывала. Я убеждаюсь, что за мной никто не гонится, и все же не следует забывать, что я проникла сюда незаконно, что власти вряд ли отнесутся ко мне благожелательно. Боковыми узкими улочками я продолжаю удаляться от ворот и караулящей их стражи. И вот я уже вижу прямо перед собой высокий шпиль, вонзающийся точно игла в серое небо. На самом верху его венчает золотой крест. Я иду в эту сторону.

Пройдет всего час, и я окажусь в темнице.