Время таяния снегов - Рытхэу Юрий Сергеевич. Страница 68

Ринтын вышел на улицу. Повсюду были видны следы большой стройки. Высились недостроенные здания, по бокам улицы лепились временные бараки и ветхие, сколоченные на скорую руку домишки.

Невдалеке от большого каменного здания с вывеской “Столовая” стоял старый катер. Из его выхлопной трубы вился дымок. Ринтын остановился перед катером, стараясь разгадать его назначение. Может быть, это какое-нибудь историческое судно, совершившее знаменитое плавание? Название катера было старательно соскоблено и вместо него написано черной краской: “Улица Дежнева, дом 14”. Пока Ринтын читал эту загадочную надпись, открылась дверь капитанской рубки и оттуда вышла женщина. Она вела за руку маленькую девочку.

– Гуляй только на палубе! Не смей спускаться на землю! – строго сказала женщина.

Оказывается, катер был просто жильем! Такое можно было встретить только в Гуврэле!

Ринтын прошел через весь поселок. Здесь на склоне сопки пасся табун лошадей. Ринтын остановился. Вот они какие, эти самые кони, которых он видел только в кино!

Лошади мирно щипали чахлую северную травку и громко чавкали. Ринтын не решался подойти ближе и наблюдал за диковинными животными издали. Да, лошади, видно, очень сильны. Один даже самый маленький конь запросто может тащить нагруженную нарту и по заснеженной и по мокрой тундре и сколько хочешь времени.

Из стоящего поодаль домика вышел маленький кривоногий человек и подошел к лошади. Огромный зверь не обратил никакого внимания на человека. Человек спокойно взял лошадь за веревку, висевшую под подбородком, и повел за собой. Ринтын невольно двинулся следом.

За домиком он увидел некое сооружение, которое должно было изображать телегу. На раму, укрепленную на четырех колесах, были настланы доски. На досках разбросана охапка сена.

Ринтын приблизился к телеге. Маленький человек запрягал лошадь, кряхтел и ругался вполголоса. Судя по акценту, с лошадью возился земляк Ринтына.

– Откуда ты здесь появился? – спросил маленький человек, увидев Ринтына.

– Приехал сегодня,– ответил Ринтын.– Из Улака я, племянник дяди Кмоля.

– О, Кмоля я знаю! А куда путь держишь? Или грузчиком в порт завербовался?

– Нет,– ответил Ринтын.– Я еду учиться в Ленинград.

– Куда? – недоуменно переспросил человек с лошадью.

– В Ленинград.

– Но это ведь очень далеко!

Ринтын догадался, что его новый знакомый даже не может себе представить, где находится Ленинград.

– Ну, садись на телегу, до порта довезу.

Ринтыну впервые приходилось ездить на телеге, которую тащила настоящая живая лошадь. Копыта громко стучали по камням. На память пришла картина далекого детства. Новогодний вечер в Улакской школе. Он, маленький мальчик, еще дошкольник, сидит в первом ряду и слушает, как во время исполнения “Марша буденновцев” балалаечник-бухгалтер изображает цоканьем языка стук конских копыт…

По дороге новый знакомый Ринтына сказал, что его зовут Василием Корнеевичем.

– А как ваше настоящее имя? – спросил Ринтын.

– Что значит – настоящее имя? – сердито переспросил Василий Корнеевич.– Вот, посмотри паспорт.

Он расстегнул ватник и из нашитого на подкладку кармана извлек новенький паспорт. С фотографии на Ринтына глядело напряженное лицо с неестественно выпученными глазами. Рядом было написано: “Нутэринтын Василий Корнеевич, 1917 года рождения, место рождения – Сешан”.

Василий Корнеевич постучал ногтем по фотографии.

– Похож? Только глаза великоваты вышли. И все фотограф виноват. Наверное, бывший командир или тальман: поверни голову туда, поверни сюда, нагнись, обратно выпрямись. Замучил совсем. То залезет под кусок черной материи, то вылезет и так завернет шею, что из глаз искры летят. Но я терпел. Застыл без движения. Влез он снова под черное одеяло и вдруг кричит: “Ты что глаза закрыл? Немедленно открой глаза!” Я сижу с открытыми глазами и не думал их закрывать. Раскрыл я шире веки. А он опять: “Не щурься!” Рассердился я и вылупил глаза, как только мог. А фотограф удовлетворенно говорит: “Теперь другое дело!” Вот и пучеглазый получился,– со вздохом сказал Василий Корнеевич и спрятал за пазуху самодельный бумажник.– Наши узкие глаза для фотографии мало приспособлены.

Лошадь бойко бежала по улице и не пугалась встречных грохочущих автомашин и тракторов. Ринтын смотрел на нее во все глаза.

– Вот,– обведя рукой вокруг, сказал Василий Корнеевич,– строится форпост арктического флота на Чукотке.– И с гордостью рассказал обо всем, что построено здесь за последние годы. Свою речь он пересыпал мудреными русскими словами, коверкая иногда их так, что Ринтын еле сдерживал улыбку.

– А где вы работаете? – улучив минуту, спросил Ринтын.

Василий Корнеевич с явной неохотой ответил:

– В охране социалистической собственности, а днем по совместительству развожу продукты по магазинам.

– Вон там я живу,– показал Василий Корнеевич на маленькую сторожевую будочку возле приземистых складов, прилепившихся к склону крутой голой сопки. Возле будочки высились остроконечные горы кристаллической каменной соли, штабеля кирпича, рулоны толя…

– Все это я охраняю,– с гордостью сказал Василий Корнеевич и тихо добавил: – Конечно, не один.

Телега прогромыхала по мостику, проложенному над мутным потоком, от которого поднимался пахнувший мылом туман.

– Там баня,– сказал Василий Корнеевич.– Я тебя отвезу к младшему брату. Он работает сезонным грузчиком. Живет в общежитии. Там можно для тебя найти место.

Прошла неделя. Ринтын уже освоился с жизнью в Гуврэле. Целыми днями он один бродил по строительным площадкам или через дыру в заборе пробирался в порт и часами смотрел, как грузятся углем океанские пароходы. Огромный кран, как чудовищное животное, вгрызался в угольную кучу. Ковш с зажатыми зубами повисал над пароходным трюмом, раскрывался, и уголь поглощала ненасытная океанская громадина.

На многих кораблях с самого утра по радио транслировали пластинки. Разноголосая музыка гремела над бухтой, переплетаясь с грохотом лебедок, лязгом цепей и криками: “Полундра!”, “Майна!”, “Вира!”