Любовь Орлова. 100 былей и небылиц - Сааков Юрий Суренович. Страница 33

Остается предположить одно: вдруг дожила бы «звездная» пара, хотя бы один из них, до сегодняшних измышлений на их счет: повели бы они себя так наступательно, как Кидман и Круз?

…Но что толку предполагать: в отличие от американских «звезд», Орлова и Александров вступили, оказывается (помимо того, что зарегистрировались в загсе), в чисто деловой союз. «Мужчина и женщина, пишет об этом союзе А. Нимко, – договорились». Тем более, объясняет она этот странный «договор», что «мужчину и женщину мучил страх. Страх остаться безвестными, в бедности, навеки в советском лагере. Или того хуже – в лагере исправительном».

Но о каком страхе «безвестности» могла идти речь в 33-м году? Александров был уже известный, хотя и работавший под началом Эйзенштейна, режиссер. Его – не успел он вернуться из Америки – принимал А. Горький, на даче у которого он запросто беседовал со Сталиным и ублажал слух вождя той же привезенной из-за океана и стоившей ему потом столько нервов «Аделитой».

Л. Орловой, конечно, и не снились такие «беседы» – она-то и в кабинет к своему непосредственному шефу, Немировичу, входила с трепетом. Но была восходящей звездой музыкального театра и любимицей не любимицей, но всячески – и не только, говорят, творчески – опекаемой тем же Немировичем-Данченко.

А насчет «бедности», которой, якобы, актриса и режиссер боялись не меньше, чем безвестности, то Орлова к этому времени жила уже в номере люкс «Националя», снимаемом в качестве квартиры ее неофициальным вторым мужем работающим в СССР немецким специалистом. И там же, в апартаментах «Националя», начала собирать свою дорогую коллекцию хрусталя, по поводу которой острил С. Образцов и которая так поразила скромную в этом отношении Ф. Раневскую, когда «Любочка» привела в «Националь» своего «Фея», как она называла актрису.

Что касается александровской «бедности» в 33-м, то, судя по тому, что режиссер даже во время съемок «Веселых ребят» не имел, как утверждал его директор, телефона, жил он, наверное, после возвращения из-за рубежа действительно в несколько стесненных условиях, во всяком случае, жилищных, разведясь со своей первой супругой Ольгой Ивановной. Но уж кто-кто, только не Александров в свои 30, со своим неизменным жизненным девизом «все будет хорошо!», стал бы бояться временного затруднения.

Так что «страхи», которые будто бы мучили встретившихся «Любочку и Грищеньку», и «договор», который они заключили между собой, – еще одна небылица, которую якобы умышленно приводит А. Нимко. Хотя бы для того, как она говорит, «чтобы было что опровергать». Вот и опровергаем по мере сил…

И наконец, страх № 3: «советский лагерь, а еще хуже – „лагерь исправительный“. Для него, конечно, были основания: первый, так и не разведенный с ней, муж Орловой, А. Берзин, только и делал, что сидел по лагерям, даже держал дома наготове все для этого необходимое. А ближайшее кинематографическое окружение Александрова, как известно, уже через несколько лет оказалось не только в „лагере“, но и было уничтожено: Б. Шумяцкий, В. Нильсен, бывший директор „Цирка“ и „Веселых ребят“ Ю. Даревский…

Но после ареста на съемках «Волги-Волги» В. Нильсена, когда Александрову предложили приостановить работу из-за исчезновения оператора-постановщика, он невозмутимо ответил: «Зачем? Снимать будет Б. Петров (2-й оператор. – Ю. С.). И сегодня и потом». Да и после ареста на съемках «Веселых ребят» Н. Эрдмана и В. Масса творческий процесс создания первого советского музыкального фильма не очень-то застопорился.

«Работа наша движется, – писал Александров из Гагр Эйзенштейну, несмотря на бури и волнения, возникшие вокруг нее».

Л. Орлова тоже, как известно, не обнаружила никакого желания соединиться в казахстанских степях – там, где она потом восхищалась сосланной аккуратисткой-немкой, – с А. Берзиным.

Так что, если советского «лагеря» актрисе и режиссеру было не избежать по определению, то оказаться в «исправительном» им не позволили бы собственные слишком осторожные для этого позиции – творческие и гражданские.

Число небылиц об актрисе особенно возросло с появлением «Цирка».

Говорили, что если после «Веселых ребят» ей где-то в Европе подтянули кожу на лице, то теперь, уж непременно в Нью-Йорке, Орлову «перетянули» полностью, использовав для этого за громадные деньги кожу шестилетней девочки-американки…

Вообще разговоры о возрасте актрисы сопровождали ее всю жизнь, во всяком случае творческую.

И начались они, как ни странно, с легкой руки того же доброго орловского «Фея» – Ф. Раневской. Которая как-то с присущей ей остротой выражений сказала, что она, старая дура, не воспользовалась счастливой возможностью в начале тридцатых годов, когда с появлением паспортов в них можно было поставить любую, по желанию получавшего, дату рождения.

А вот «Любочка» не упустила такого шанса, говорила Раневская. И скостила себе сразу 10 лет, обозначив годом своего рождения 1905, а не 1895, как было на самом деле, то есть будучи даже на год старше Раневской.

Но даже если следовать арифметике последней, то Любочка скостила себе не 10 лет, а всего лишь три годика, ибо родилась в 1902-м. Однако «Фей» стояла на своем.

– Фаиночка! – позвонил ей Александров в 1958 году. – У тебя в «Русском сувенире» чудная роль – сплошная эксцентрика. Ты сыграешь бабушку Любочки.

– Гриша, побойся бога! – ответила Раневская. – Мы же с Любочкой ровесницы. Ты подумал, сколько лет должно быть Любочкиной бабушке, доживи она до наших дней?

Александров больше не звонил. А что касается «бабушек», то, перефразируя Раневскую, можно ответить тому же «Отдохни»:

– Побойтесь бога! Вы подумали, сколько лет должно было быть в начале века Ф. Шаляпину, если, как вы утверждаете, с ним «дружили» бабушки десятилетней Любушки?

О бесстрашных попытках орловского омоложения – не паспортного уже, а физического – вспоминали даже в связи с болезнью, обрушившейся на теперешнюю любимицу публики Н. Гундареву. Ставшую, как утверждает пресса, жертвой своих слишком многочисленных попыток омоложения с помощью пластических операций. В связи с чем вспоминают, что тон всему, во всяком случае у себя на родине, когда никто из соотечественниц и не помышлял ни о чем таком, задала именно Л. Орлова. И когда она, в который раз «омолодившись», попыталась, будучи 70-летней, сыграть очередную «девушку», да еще разведчицу в последнем фильме Александрова, «Скворце и Лире», то «ехидные дамочки бежали на просмотр этой картины, чтобы убедиться, что никакие александровские ухищрения по омоложению супруги на этот раз уже не помогут» («Комсомольская правда»).

Тут небылица в том, что никуда «ехидные дамочки» в 1974 году не бежали, ибо картина вообще, как известно, не вышла на экран, и никто, кроме киношного и кагебэшного начальства в лице генерала С. Цвигуна, консультировавшего картину, не видел этого «шедевра». А 20 лет спустя, когда «Скворца и Лиру» показали наконец «ехидным дамочкам» 70-х, они сами пребывали уже в таком возрасте, что им было совершенно все равно, как 20 лет назад выглядела 70-летняя Орлова.

А «ехидные дамочки» 90-х сами пустились во все тяжкие со своим омоложением, и не только не уступали в этом первопроходчице Орловой, но и далеко ее превзошли. А некоторые, как Н. Гундарева и считавшая Орлову своим кумиром А. Пугачева, которую тоже едва спасли после ее швейцарского «омоложения», заплатили за это собственным здоровьем.