Битва за небо - Сабайтис Максим. Страница 1
Максим Сабайтис
Битва за небо
«…Зимой Россия напоминает текст. Много-много белого пространства, на котором точечками и черточками вычерчены таинственные символы, только на первый взгляд походящие на карту местности. Извилистые, присыпанные сажей тропинки, напоминающие о лабиринтах и минотаврах, грязные дороги, заслуженно считающиеся не то первой, не то второй государственной бедой…
Гости из Японии, с которыми я делился подобными размышлениями, понимающе качают головой. Их культура приспособлена к восприятию иероглифов, а потому даже в этой бытовой топографии они могут видеть какой-то тайный смысл. Когда дирижабли с изображением хризантемы на корпусе разворачиваются над моим домом, я обязательно вспоминаю своего старого друга Асикага Дзиро, который гостил у меня пять лет тому назад.
Удивительная все-таки вещь – дружеское общение так непохожих людей, говорящих на разных языках и дополняющих каждую реплику жестом или взмахом вольта!
Дзиро-доно полагает, что снежное изобилие должно навевать мысли о смерти. Когда мы говорили о погоде, он постоянно цитировал «Хакагурэ» и еще какие-то японские тексты, названий которых я, к прискорбию своему, не запомнил.
Наш суровый климат должен воспитывать в подростках дух настоящих самураев. Этот тезис повторялся с завидным постоянством. С одной стороны, с господином Асикагой нельзя не согласиться. Зимние тренировки на улице всегда отличались повышенной эффективностью. С другой стороны, нельзя забывать и о политике. А с точки зрения человека, увлеченного политикой, речь моего японского коллеги напоминает о проблемах на Дальнем Востоке. К счастью, это противоположный край планеты и Российской империи.
Поделился своими соображениями с Николаем. Ему скоро предстоят экзамены на право ношения меча, а потому еще один урок вольномыслия был не лишним. Николай выслушал мой монолог, выдержал положенную для ученика уважительную паузу и сделал весьма любопытное замечание:
– Россия – это не текст. Россия – это тест Роршаха. Воистину, умом не понять и аршином не измерить».
I
Дирижабль с хризантемой на борту, номером 213 на рулевых лопастях и надписью «Мусаши Тайхо», сделанной на пяти языках по сторонам подвешенной снизу гондолы, медленно терял высоту. Из разодранных в клочья газовых камер вырывалась подъемная смесь, насосы, поспешно перекачивавшие газ из поврежденных камер в резервные, неповрежденные, перегревались, выходили из строя, но не будь их – окончательное падение давно бы уже состоялось. Техника работала на износ, длила агонию воздушного корабля, пытаясь дать людям шансы на спасение, хоть какую-то надежду избежать падения в холодные и беспощадные воды Тихого океана.
Иногда казалось, что самое опасное уже осталось позади. Резервные камеры округлялись, обретали подъемную силу. Но стоило падению прекратиться, сверху пикировали две «эринии», дирижабли меньших размеров с «Джек Юнионом» на сигарообразных корпусах. И вновь стрекотали пулеметы, вновь скрещивались трассы на газовых камерах японского корабля. Японцы пытались отстреливаться, но пулеметные гнезда по правому борту были уничтожены, а турель на верхней боевой платформе заклинило на половине восьмого. И все же «эринии» осторожничали. Отсутствие тяжелого вооружения вынуждало их приближаться к падающему дирижаблю на расстояние эффективной пулеметной стрельбы. Меткий стрелок с крупнокалиберной винтовкой мог вести ответный огонь, расстреливая тяжи, системы управления рулями и прочие уязвимые элементы. На японском дирижабле снайперы были, об этом свидетельствовало легкое рыскание по горизонтали одной «эринии» и разбитые перископы переднего пулеметного гнезда. Вот почему нападающие сближались с «Мусаши Тайхо» только тогда, когда запасные камеры становились особенно уязвимыми.
– Как вы полагаете, Дмитрий Никанорович, они нас заметили или пока нет?
Спрашивавший носил мундир действительного тайного советника, украшением которого служила лента Мальтийского креста первой степени. Это был худощавый мужчина пятидесяти с лишним лет, седовласый и сероглазый, привыкший руководить, но не являвшийся при этом тираном. Внимательный наблюдатель, из числа тех, что время от времени вводятся авторами ради озвучения авторского мнения, без сомнения, констатировал бы, что своего уровня некомпетентности действительный тайный советник еще не достиг, да и вряд ли достигнет, поскольку амбициозности в его поведении не отмечалось.
– Вряд ли, Платон Эдуардович. Заметить дирижабль, идущий на превосходящей высоте, да еще и на солнечной стороне, затруднительно. Оптический метод обнаружения… вряд ли. Ни британцам, ни тем более японцам сейчас не до этого. Психотехнический метод… тоже затруднен. Я, например, ничего не ощущаю. Для этого надо быть, по меньшей мере, гроссмейстером, а откуда гроссмейстеру взяться на дирижаблях такого класса?
Тот, кого назвали Дмитрием Никаноровичем, был много моложе обладателя Мальтийского креста. Ему недавно стукнуло тридцать семь, но по внешнему виду мало кто дал бы ему больше двадцати пяти. Просторные белые одежды с перекрещенными диагональными полосами синего цвета напоминали Андреевский флаг. Меч, крестовина которого высовывалась из-за левого плеча, не только отгонял возможную нечисть, но и свидетельствовал о том, что Дмитрий Никанорович является одним из психотехников, состоящих на государственной службе. Со времен Павла Первого, когда Мастерство появилось на свет, к «психам» старались относиться со всем возможным уважением, благо что польза от них была очевидна для большинства здравомыслящих людей.
– Похоже, нам доведется стать свидетелями нешуточного боевого столкновения, – заметил действительный тайный советник. – Или, может, наш славный капитан считает, что все обойдется и обе эскадры предпочтут обойти друг друга стороной?
Третий собеседник, авиационный капитан первого ранга, обладал запоминающейся внешностью кавказца, лучезарной улыбкой и выговором столичного жителя.
– Ваше высокоблагородие, видит бог, я не силен в предсказаниях. Все зависит от адмирала Куриты: если он сочтет, что способен победить британцев, сражение неминуемо. В эскадре Риковера слишком много тяжелых дирижаблей. С их скоростью бежать невозможно.
– Будем дипломатичны, капитан, – улыбнулся Платон Эдуардович. – Уклонение от боя. Бегство это… слишком сильно сказано.
Британские дирижабли пошли в новую атаку, но именно в этот момент японские авиаторы распахнули бомболюки и сбросили в океан свой балласт. Одна из «эриний», подлетевшая к беззащитному правому борту, чтобы уничтожить очередной набор газовых камер, внезапно оказалась ниже противника. Пулеметные очереди окатили нижнюю боевую платформу, но все находившиеся на ней стрелки были надежно укрыты за бронированными плитами. «Мусаши Тайхо» с неожиданной для израненного корабля грацией сделал поворот направо и оказался прямо над попавшимся в ловушку британцем.
Вторая «эриния» бросилась в отчаянную атаку, приблизилась к «Мусаши Тайхо» с той стороны, с которой располагались уцелевшие пулеметные ячейки, но помешать японцам уже не успела. Четыре бомбы, одна за другой, покинули нижнюю боевую платформу. Две из них прошли мимо, практически чиркнув стабилизаторами по защитной арматуре, но от двух других британский дирижабль увернуться не сумел.
Первая бомба взорвалась на верхней платформе, уничтожила пулеметное гнездо, семафор, убила четырех членов экипажа и распорола три секции газовых камер. Вторая бомба упала секундой позже. Капитан угодившего под бомбежку дирижабля, используя преимущество в скорости, пытался выскочить из-под неповоротливого, практически поверженного японца. Ему удалось вырваться вперед на половину корпуса. Бомба проскочила мимо изуродованной платформы и угодила прямиком в винтовую часть. Осколки лопастей распороли еще две секции, повредили рули управления, а один из них рассек пополам черную трубу, из которой немедленно повалил густой дым.