Битва за небо - Сабайтис Максим. Страница 26

– Сергей Владимирович пришел, – сообщил Илья, задирая голову вверх. – Просит позвать Ксению на урок.

– Теперь понятно, отчего вы должны были сражаться только три минуты? – улыбнулся с потолка сэнсэй. – Умение точно рассчитать время – одна из сторон психотехнического мастерства. Профанам его вечно не хватает, потому они вынуждены спешить и делать все наспех. Илья, передай профессору, что Ксения сейчас подойдет.

– Он и так об этом знает, – пробормотал себе под нос Пашка, рассеянно вытирая лезвие вольта о штанину.

– Знает, – согласился Поликарп Матвеевич, спрыгивая на пол. – Но не стоит без нужды нарушать естественный порядок вещей. Умеренность – вот что отличает настоящего мастера от всяких недоучек из государственных колледжей. Пойдем, Павел, во двор – там сейчас Борис с молодежью занимается, поможем ему.

Сергей Владимирович ждал ученицу не в кабинете, а в обеденной комнате, за столом с неизменным тульским самоваром. Посторонний ни за что не связал бы этого мужчину пятидесяти пяти лет с психотехническими умениями, до того обыденно ухитрялся выглядеть профессор в клетчатом пиджаке и массивных квадратных очках. Ксения знала, что очки Сергея Владимировича – без диоптрий, с простыми стеклами – предназначены скрывать ту аномалию взгляда, которая есть у всех футуроскопистов, проживших больше половины века, но все равно видела в них атрибут профессорского звания, а не защитное средство.

– Доброе утро, Ксения! Ты погоду на завтра подсматривала или еще нет? – поинтересовался Воронин, стоило девушке приоткрыть дверь. – Синоптики с Пулковской обещают солнечные дни до конца недели.

– Доброе утро, профессор. – Ксения бесшумно прошла по скрипучим половицам, тихо отодвинула стул и присела напротив учителя. – Как вы и просили, я футуроскопией без вашего присмотра не занималась. А про погоду во вчерашних «Ведомостях» писали, нам Поликарп Матвеевич уже рассказал.

Сергей Владимирович осторожно снял очки и положил их на столешницу. Ксения почувствовала, как учитель читает ее Намерения, смотрит ауру, заглядывает куда-то в будущее. Когда-нибудь так научится и она, обязательно научится.

– Ты гадаешь, отчего наше с тобой общение сводится к одним только лекциям, – заметил профессор, заглядывая девушке в глаза. От его взгляда сразу закружилась голова, тело отяжелело. К счастью, этот эффект прошел, стоило Воронину отвернуться. – Думаю, пришло время тебе рассказать о футуроскопистах, точнее говоря, о том, как их обучают.

Ксения не смогла сдержать восторженного Намерения, хотя внешне, на физическом плане, отреагировала только сдержанным кивком. Сэнсэй вряд ли был бы доволен таким самоконтролем, но Сергей Владимирович проповедовал более свободный психотехнический стиль, а потому только улыбнулся.

– Футуроскопия, как ты уже знаешь, очень опасный дар. – Когда профессор начинал читать лекцию, его голос преображался, становился мягким, плавным и каким-то вязким. Слушатель тонул в произносимых словах, погружался в размышления на предложенную тему и – сам того не замечая – принимал высказывания Воронина за свои собственные мысли. Было ли это каким-то университетским профессиональным секретом или же врожденной способностью Сергея Владимировича, Ксения не знала, а спрашивать как-то стеснялась.

– Без контроля над собой футуроскопист может сгореть от перенапряжения, затеряться в будущих временах, сойти с ума или впасть в кому на неопределенный срок. Таким образом, единственным средством защиты для футуроскописта является самоконтроль и самодисциплина. Именно такие формы самоконтроля и самодисциплины, которые приняты в большинстве частных психотехнических школ.

В этом месте профессор ждал вопроса от ученицы – и дождался:

– Прошу прощения, вы сказали «частных психотехнических школ»? Но как же тогда быть с государственными учреждениями, с тем же Университетом, в котором вы преподаете?

Теперь уже Воронин мысленно похвалил Ксению за внимательность.

– В государственных школах, как правило, слишком много людей, слишком много учеников, большая часть которых футуроскопией не обладает. Заниматься с начинающими футуроскопистами в таких местах трудно и даже опасно. Ведь на самом деле футуроскопия встречается не так редко, как утверждается Департаментом Психотехники. Иное дело, что спасти обладателя таких способностей нелегко, а развить их можно только под присмотром другого футуроскописта. Умение видеть варианты будущего, как правило, проявляется раньше прочих психотехнических способностей, когда подросток еще ничем не защищен. В таких случаях единственный способ спасти человека – запретить ему заниматься психотехникой. Любой психотехникой. Жестокая мера, но в таких ситуациях даже начальные упражнения активизируют футуроскопические возможности, и энергетика человека идет вразнос. Так что единственный способ вырастить нового футуроскописта – найти такого человека, у которого эта способность отчего-то развивается замедленно, а затем быстро обучить его всевозможным психотехническим методам самоконтроля. Когда ты попала в ловушку ближнего будущего, я всерьез опасался, что мы опоздали. А если футуроскописты не успевают поставить ученику должный самоконтроль – ученик обречен. Разучиться, например, улавливать Намерения практически невозможно, легче разучиться читать. А этого вполне хватает, чтобы спровоцировать неподконтрольную футуроскопию. Так что у тебя нет другого выхода, кроме как освоить нашу науку до конца.

– Можно еще вопрос? Вы сказали «нашу науку», подробно расписали все опасности на моем пути. Если футуроскопия настолько опасна, то сколько обученных футуроскопистов существует вообще?

Было видно, что профессор ожидал услышать совсем другой вопрос. Его лицо резко посерьезнело, рука моментально нащупала очки и водрузила их на переносицу.

– Вообще-то это информация считается секретной, – вздохнул Воронин. – От количества действующих футуроскопистов в стране зависит успешность ее внешней политики, но тебе, как будущему коллеге, открою страшную тайну. Нас мало. Нас очень и очень мало. Не считая тебя и еще нескольких потенциальных мастеров, в Российской империи живет всего пятьдесят четыре футуроскописта.

К Владивостоку подлетали поздно вечером, уже в темноте. Гражданский аэродром освещался дюжиной стационарных фонарей, не считая габаритных огней висящих возле причальных мачт дирижаблей и направляющего луча диспетчерского маяка. По сравнению с уже виденными аэродромами этот производил впечатление усталой провинции, этакого края света. Только, в отличие от провинциальных площадок, тут действительно был самый настоящий край света – с наблюдательной палубы «Вернадского», куда затащил меня мастер-наставник, был виден океан. Самый настоящий Тихий океан, миллионы тонн воды, ворочающейся волнами и течениями, вроде бы даже шумящей прибойным шумом.

– Не самый большой город на побережье, – заявил Дмитрий. – Здесь военно-морская база и торговый порт, но основные воздушные сообщения с Америкой через Магадан и Петропавловск-Камчатский. Вот там аэродромы не чета нашему – десятки километров и сотни причальных мачт. Грузоперевозки по воздуху выгоднее. Грузовой флот все равно большую часть времени простаивает из-за непогоды.

Мы снизились до двух десятков метров и сбросили на землю причальный канат. Рабочие ловко подхватили его и закрепили на причальной мачте номер восемнадцать. Заскрипела корабельная лебедка, подтягивая «Вернадского» к месту постоянной стоянки.

Мы с мастером-наставником переглянулись. Капитан воздушного корабля уже выходил прощаться с пассажирами, а потому сойти на землю мы могли в любой удобный для нас момент. Наши билеты даже позволяли нам провести эту ночь в своем номере и только утром, после завтрака, воспользоваться лифтом.

– Сейчас, сейчас, – успокоил меня Дмитрий Никанорович. – Только кормовой канат подтянем, чтобы не болтало по ветру. Не забудь, что у нас на сегодняшнюю ночь еще назначена встреча.

– Но уже так поздно! Господин Несвицкий наверняка спит и не сможет нас принять. – Мне даже на секунду показалось, что следовало сказать «еще так рано», ведь горизонт на востоке уже был светлее, чем на западе. – Дмитрий Никанорович…