Битва за небо - Сабайтис Максим. Страница 35

– Если бы я знал, что все так сложится, Николай задержался бы в Гатчине еще на месяц. – Сэнсэй был угрюм.

Таким Поликарпа Матвеевича Ксения еще не видела. Да и Воронин, казалось, принял эти слова как-то близко к сердцу. Обстановка стремительно пропитывалась ощущением того самого секрета, который так жаждал сохранить Сергей Владимирович. Ксении вспомнилась «Синяя Борода», сказка, которую читали ей водители на ночь. Костя, к тому времени уже научившийся читать, все время порывался озвучивать реплики Синей Бороды, чем постоянно веселил маму. Костя… Жив, и уже одно только это согревало душу.

Сегодня же напишу родителям, решила девушка. Пусть сходят в церковь и поставят свечи за здравие. Когда появляется надежда – жить становится легче. А Николай подождет. Что-то подсказывало Ксении, что их пути еще пересекутся, – может быть, интуиция. А может, тот самый фактор фатума, который они еще не проходили.

Нелегка жизнь подмастерья, в особенности такого, как я. Сразу после собрания Дмитрий погнал меня на стрельбище – посмотреть, как я управляюсь с огнестрельным оружием. Мне отчего-то казалось, что он просто ищет повод разрядить свое внутреннее напряжение – или путем расстрела безобидных мишеней, или посмеявшись над моей меткостью. По сравнению с его снайперскими способностями я классический мазила.

К счастью для меня, после самых первых выстрелов из кольта – Дмитрий заявил, что не будет обращать внимания на эти результаты, поскольку мне необходимо как следует пристреляться, – к нам присоединился один из заседавших у Платона Эдуардовича, Алексей Островский, капитан с гусарской внешностью и драматической фамилией. У него с Ледянниковым моментально завязалась нешуточная дуэль, из-за которой о моем существовании благополучно позабыли.

Расстреляв все переданные мне патроны и скептически оценив результаты стрельбы, я занял позицию наблюдателя, импровизированного судьи.

Островский стрелял навскидку, практически не тратя времени на прицеливание. Тем не менее пули ложились ровно, словно ими управляла твердая психотехническая воля. Я прикинул уровень мастерства, необходимый для сознательного управления пулей, – гроссмейстерский уровень, не меньше. Вот и получалось, что опытный стрелок, такой как капитан Островский, был в состоянии застрелить практически любого «психа». Конечно, у психотехников оставались более простые способы спастись – например, Дмитрий мог отбить пулю мечом, а уйти с ее траектории до того, как будет сделан выстрел, определив направление по Намерению стреляющего, – это было даже в моих силах. Но все равно, глядя на стрельбу Островского, я почувствовал себя донельзя уязвимым.

Стреляю так себе, фехтую, как и положено подмастерью, Воздушными Ловушками могу разве что сбить с толку. Выставляйте меня против любого специалиста в своей сфере – и можете смело ставить на него все свои деньги. Беспроигрышный вариант.

Дмитрий стрелял аккуратно, тщательно прицеливаясь и нейтрализуя тремор руки. Поначалу его результаты были чуть похуже, чем у капитана, – вместо неизменной «десятки» пуля уходила в сторону и прибавляла моему напарнику только восемь или девять очков. Однако после четырнадцатого выстрела Островский устал, сумма набранных баллов сравнялась, а я преисполнился зависти. Совершенно банальной и почти не скрываемой.

– Я пас, – признался капитан после пятнадцатого выстрела. – Признаю поражение и благодарю за соревнование.

В тот момент я стоял чуть поодаль от соревновавшихся, на таком расстоянии, чтобы не мешать, но при этом все видеть и слышать. Поражение капитана, на мой взгляд совершенно незаслуженное, что-то во мне изменило. Я с неестественной легкостью вошел в состояние стилевидения, сориентировал свой главный психотехнический талант на Островском и попытался понять, за счет чего он так метко стреляет.

Дмитрий, не поворачивая головы, бросил в мою сторону два патрона. Я распластался по каменным плитам в невероятном выпаде, но поймал оба. Да, со мной творилось что-то невероятное, какой-то резкий психотехнический прорыв.

Ни на секунду не останавливаясь, не отрывая взгляда от мишени, я зарядил кольт и сделал два выстрела. Оба попали в «яблочко» – я знал это уже тогда, когда по ушам ударил второй выстрел. Голова… голова закружилась от аномально большого выброса энергии, конечности моментально стали ватными. Конечно же, я упал – из моего распластанного положения это было совсем не больно.

– Что это было?

Мне показалось, что Дмитрий проорал эти слова мне прямо в ухо, хотя на самом деле напарник говорил тихим шепотом.

Что это было? Сильнее всего случившееся напоминало о неконтролируемой психотехнической вспышке, которая случилась незадолго до моего отлета с Ксенией. Казалось, между этими событиями существует какая-то связь.

Я успел подумать о том, что на том конце, с гатчинской стороны, тоже должно было произойти что-то похожее. С Ксенией, не иначе. Новый обморок после занятий футуроскопией, неконтролируемый выброс энергии…

Сознание меркло, уходило в серебристо-муаровый провал, все звуки стремительно отдалялись от ушей. Выстрел разорвал окутывавшую меня пелену, выдернул в нормальный мир: живого, с гудящей от перенапряжения головой и дрожащими руками. Вновь в глазах прояснилось, и я увидел, как стрелявший куда-то в воздух Дмитрий перезаряжает пистолет, чтобы выстрелить еще раз.

Всю дорогу до Цусимы Дмитрий выхаживал своего напарника. После таких ударов, какой получил Разумовский, многие вообще не вставали на ноги и до самой смерти катались в инвалидной коляске. Николаю то ли повезло, то ли он сумел как-то себя защитить. Осматривавшие юношу доктора в один голос говорили, что все последствия непременно исчезнут в течение двух-трех недель.

Из больницы Николая пришлось забирать с применением документа с подписью Несвицкого, донести носилки с напарником до каюты на «Зеноне» Дмитрию помог Островский. Он же по собственной инициативе приволок красочный шеститомник «Истории воздушного флота» – Николай тут же попытался читать, но буквы расплывались перед глазами, голова наливалась тяжестью, неудержимо клонило в сон.

К счастью, переселяться из каюты в гостиничный номер при цусимской военной базе не пришлось – по случаю образования Комиссии все номера оказались распределены между иностранцами, даже гроссмейстер Жуков, изучив ситуацию, предпочел остаться на «Бироне».

До прибытия представителей Британии, целых девять дней, российские дипломаты соревновались с японскими в совершенно непредставимых для прочих смертных вещах. Слушать бесконечные дебаты на двух языках – русском из уст японцев и японском в исполнении Костровицкого – приходилось всем официальным членам Комиссии. Возвращаясь на «Зенон», Ледянников моментально принимал «позу трупа» и как минимум полчаса восстанавливал потраченную энергию. Поправившийся до приемлемой степени Николай все это время сидел тише некуда, умело маскировал шум дыхания, а о перелистывании страниц даже и не думал.

– Мы спасены! – ворвался в каюту «психов» капитан Островский.

Дмитрий стремительно прервал медитацию – самосозерцание не позволило ему предсказать появление военного разведчика до того, как тот приблизился к двери, а Николай вместо того, чтобы по рекомендации мастера-наставника проявлять бдительность, увлекся главой о разработках братьев Райт, сумевших сложить свои психотехнические таланты и полученные при их помощи Воздушные Ловушки в первый психотехнический аэродвигатель, усовершенствованная версия которого так или иначе применялась на каждом дирижабле до сих пор.

– Жуков вместе с Эрнестом Измаиловичем добились того, что нас направляют в Сан-Франциско! Данные достоверные и ничуть не секретные. Мне об этом сообщил Спешинский.

Дмитрий с интересом посмотрел на коллегу. Алексей не обладал психотехническими способностями, не пил настоев на специальных травах, искажающих постоянно изливающееся из любого живого существа Намерение, но догадаться о том, что в следующую секунду сделает этот опоздавший родиться гусаром человек, раз за разом не получалось. Николай, который, по своим собственным словам, сумел считать информацию из головы Островского, утверждал, что сделал это под влиянием совершенно несвойственной ему силы – словно бы пришедшей из ниоткуда, а Спешинский незадолго перед отлетом на Цусиму что-то пробурчал про врожденный иммунитет к психотехническому воздействию.