Черный Лебедь - Sabatini Rafael. Страница 47

Этой ночью де Берни тщетно ждал, что мисс Присцилла выйдет поговорить с ним. После событий минувшего дня он чувствовал необходимость объясниться с нею. Но девушка, очевидно, не имела такого желания, потому как минуты шли за минутами, а портьера все не приподнималась.

Де Берни понял, что это не случайно, и с тяжелым сердцем стал теряться в догадках. Быть может, он ее чем-то оскорбил? Быть может, заключив ее в свои объятия, он переступил рамки дозволенного? Но это же было необходимо, ведь они играли роль мужа и жены!

И если ее отсутствие объяснялось только этим, значит, им тем более нужно было обо всем переговорить. В конце концов француз не выдержал и осторожно позвал девушку. Ему пришлось сделать это трижды, прежде чем портьера наконец приподнялась.

— Вы меня звали? — спросила девушка. — Что-нибудь случилось?

Поднявшись на ноги, он длинной рукой отбросил назад плащ и встал перед нею.

— Разрешите и мне задать вам этот же вопрос. Если вы не возражаете, давайте присядем и поговорим! Перемена в вашем поведении привела меня к мысли, что…

— Вам угодно мне кое-что сообщить?

И она услышала, как де Берни глухо и довольно странно усмехнулся.

— К сожалению, таков уж, видно, мой удел! Но на сей раз я сообщу вам нечто более важное, чем обычно.

Мисс Присцилла присела на подушку де Берни, которую он предложил ей, как всегда. А сам сел рядом.

— Скажите честно, если б я вас не позвал, вы бы сами не пришли? Вы, наверно, сердитесь на меня?

— Сержусь? С чего вы взяли? — сказала она.

Но в голосе девушки прозвучали холодные настороженные нотки.

— Быть может, причина тому — недопонимание? А может, вам показалось, что я вел себя слишком дерзко… тогда как…

— Хватит, — прервала его она. — Недопонимание здесь ни при чем. Я слышала, что вы сказали майору Сэндзу. Вы играете роль — специально для Лича. Я вас хорошо поняла.

Голос девушки звучал все так же холодно и высокомерно.

— Вы простите меня? — спросил де Берни, сбитый с толку.

— Ну, конечно. Вы блестяще справились с вашей ролью, господин де Берни.

— Как?

— Так хорошо, что на какой-то миг я даже поверила вам. Я действительно на секунду поверила в то, что ваши печаль и внимание совершенно искренни.

— Уверяю вас, это правда, — возразил он.

— Но… не настолько, чтобы я имела глупость поверить вам до конца.

— О Боже! — воскликнул француз. — Неужто вы хотите сказать?..

Он вовремя сдержался и не произнес слов, которые готовы были сорваться с его уст: «Неужто вы хотите сказать, что я расстроил вас только потому, что моя нежность показалась вам притворством?»

— Вы собирались что-то добавить? — спросила девушка.

— Да, но об этом лучше промолчать.

— Но если вы скажете, — настаивала она уже более мягко, — быть может, тогда нам удастся понять правду и друг друга?

— Бывает правда, которую лучше не знать, — она как плод с Древа познания добра и зла.

— Но ведь мы с вами не в Раю, господин де Берни.

— Как раз в этом-то я и не уверен. Еще никогда прежде не был я так близок к вратам Рая, как в последние дни.

Наступила тишина, она длилась так долго, что де Берни стал опасаться, уж не оскорбил ли он девушку всерьез. Но, глядя на белый прибрежный песок, сверкающие воды лагуны и на черный силуэт «Кентавра», она как бы невзначай спросила:

— Господин де Берни, в вашем раю тоже принято играть роли?

На сей раз он понял как никогда, что имела в виду девушка. Ей хотелось получить от него откровенное признание — вряд ли подобное желание можно было выразить более понятными словами. Наконец, проведя рукой по влажному лбу, он неторопливо и тихо ответил:

— Поймите, Присцилла, я могу быть спасен лишь в том случае, если сумею ограничивать свои желания.

— Значит, вы думаете только о себе?

— Быть может, как раз только в этом я и не ощущаю себя эгоистом.

Между ними снова воцарилась тишина — безнадежная для нее и мучительная для него. Затем, следуя чисто женской логике, мисс Присцилла вернулась к тому, с чего начала:

— Значит, сегодня вы не играли? Да?

Голос девушки звучал ласково.

— Но разве могло быть иначе? Я — это я, а вы — это вы. Единственный мост, которым судьба может нас соединить, — притворство.

— Судьба — может быть. Но вы… вы же не строите мостов?

Де Берни ответил строго:

— Вряд ли найдется такой мост, который выдержит мою поступь. Слишком тяжкий груз ношу я на себе.

— Но разве вы не можете избавиться от него хотя бы частично?

— А разве человек может избавиться от своего прошлого? От своей натуры? Все это теперь давит на мои плечи непосильным бременем.

Девушка медленно покачала головой и прильнула ближе к нему.

— Ваша натура не такая уж и обременительная. Я успела ее изучить. А прошлое… Что такое прошлое?

— Настоящее наследие, то, что мы имеем в настоящем. Оно — частица нас самих.

Мисс Присцилла вздохнула:

— Какой же вы упрямый! А вам не кажется, что ваша смиренность не что иное, как разновидность гордости?

— Гордости? — как бы возражая ей, переспросил де Берни и, помолчав немного, наконец сказал: — Быть может, вы и правы… Я оттого горд и упрям, что хочу сохранить в себе хоть немного чести, чтобы быть достойным той призрачной надежды, которую вы на меня возлагаете.

— А что, если надежда эта не призрачна? — мягко спросила она.

— Она должна быть таковой, — решительно ответил француз и слегка отстранился от нее, чтобы избежать соприкосновения с ее нежной, теплой рукой. — Позже, дней через несколько, когда вы снова окажетесь в своем кругу и ваша жизнь потечет по привычному руслу, это приключение покажется вам неправдоподобным кошмаром и пробуждение от него будет для вас сладостным и приятным. Вам придется забыть все, что с вами было, чтобы ничто не могло нарушить безмятежность вашего пробуждения.

— Шарль! — вдруг произнесла мисс Присцилла и положила свою руку на руку француза.

Его пальцы сомкнулись, и он крепко пожал ее маленькую ручку. Потом, не отпуская ее, он встал и поднял девушку.

— Я буду помнить вас, Присцилла, я никогда не забуду вас и уверяю, это воспоминание всегда будет облегчать мне душу. Все, что вы дали мне, я сохраню как бесценное сокровище до конца моих дней. Но не давайте мне больше ничего, не надо!