Маркиз де Карабас - Sabatini Rafael. Страница 51

— Граф де Пюизе уполномочил вас давать подобные рекомендации?

По волнению, охватившему собрание, Кантэн понял, что многие из присутствующих не склонны возвращаться к этому вопросу, полагая, что барон уже ответил на него, о чем напомнил Кантэну и сам барон.

— Вы ответили, сударь, — возразил молодой человек, — что не имеете таких полномочий. Поэтому позвольте спросить, на каком основании вы их себе присваиваете?

— На основании собственного суждения. Что до остального, сударь, то принятие решения — за настоящим собранием, как было бы и в том случае, если бы сам господин де Пюизе занимал мое место.

— Но вы навязываете собранию решение, с которым господин де Пюизе никогда бы не согласился. Вы злоупотребили оказанным вам доверием.

— Позже я с удовольствием обсужу этот вопрос с вами наедине.

— Вы обсудите его сейчас и при всех.

По нетерпеливому, враждебному гулу в зале Кантэн понял, что большинство не на его стороне. Он снова порывисто вскочил на стул и обратился не к одному Корматену, а ко всем присутствующим:

— Господа! Тем временем, как господин де Корматен убеждает вас здесь подписать мирный договор с цареубийцами, сложить оружие и признать Республику, господин де Пюизе, от чьего имени он берет на себя смелость говорить, собирает в Англии подкрепление делу реставрации монархии. В любую минуту мы можем увидеть паруса кораблей, которые британское правительство по настоянию графа направило в Бретань. На из борту находится оружие, боеприпасы; прибывают английские солдаты и полки, составленные из французских эмигрантов, под командованием одного из принцев крови. Сообщил ли вам обо всем этом господин де Корматен, прежде чем стал убеждать вас в необходимости подписания мирного договора, что я открыто называю предательством?

Корматен снова вскочил и ударил рукояткой пистолета по столу.

— Утихомирьте этого Ромодона! [Ромодон — фанфорон, прикидывающийся храбрецом; от имени храброго, но хвастливого и наглого персонажа из поэмы Л. Ариосто «Неистовый Роланд»] — крикнул он. — Он в своем неведении истинного положения дел готов снова залить эту землю потоками крови!

Но сердитые требования дать высказаться эмиссару господина де Пюизе утихомирили самого Корматена. Кантэн страстно продолжал:

— Эта экспедиция рассчитывает встретить здесь армию из трехсот тысяч шуанов, преданных господину де Пюизе. Спросите себя, славные представители Бретани, Нормандии, Мена и Анжу, время ли сейчас распускать армию, которую господину де Корматену через меня было поручено держать в состоянии готовности?

— Да, господин де Шаретт сложил оружие, сбитый с толку точно такими же советами, которым теперь и вас убеждают последовать. Но Стоффле, как вы все слышали, отверг подобное предложение. Он по-прежнему находится в Вандее и готов соединиться с войсками, которые прибывают из-за моря под командованием самого господина Д’Артуа. Можно ли сомневаться, что с таким подкреплением ваши силы оставят далеко позади республиканские батальоны, чьи командиры согласились выслушать мирные предложения господина Корматена лишь потому, что они отлично сознают свою слабость? Неужели вы предадите короля Людовика XVII, все еще томящегося в Тампле [...короля Людовика XVII, все еще томящегося в Тампле... — Людовик XVII — второй сын Людовика XVI и Марии-Антуанетты, родился в Версале в 1785 г. Будучи заключен в Тампле, он, после казни отца, был провозглашен королем Франции принцами, находившимися в эмиграции. Умер в тюрьме в Париже в 1795 г.], делу которого вы поклялись служить до конца? Задайте себе эти вопросы, господа, и когда найдете ответ, доведите его до сведения господина Корматена.

Кантэн спрыгнул со стула, приведя зал в состояние крайнего возбуждения.

— Вы приперли его к стене, — сказал Кадудаль, схватив Кантэна за руку. — Ему понадобится поистине сатанинская хитрость, чтобы ответить на все ваши вопросы.

Сен-Режан улыбался Кантэну.

— Вы вылили на него целый ушат. И да поможет ему Бог, а выпить придется.

Но они не учли изобретательности Корматена, а также отчаяния, которое тут же заставило его пустить его в ход. Он с презрительным видом выпрямился и, прекрасно владея собой, если не считать бледности, отчего его глаза казались почти черными, ждал, пока в зале наступит тишина.

— Вы несправедливы ко мне, — пожаловался он, когда наконец добился, чтобы его услышали, — если полагаете, будто у меня нет ответа.

— В таком случае — отвечайте! — крикнул кто-то. — Отвечайте, и покончим с этим. Какие приказы вы получили от графа де Пюизе?

— Позвольте мне ответить по-своему.

Высокий смуглый мужчина с властными манерами, Пуаре де Бовэ, офицер, отличившийся в Вандее, снова прервал его:

— Король? Что в ваших прекрасных прожектах говорится о короле? Или вы вообще не берете в расчет его величество?

— Вы оскорбляете меня подобным вопросом! — гаркнул Корматен и, от волнения глотая слова, ответил: — Достигнута договоренность, что королю будет возвращена свобода после подписания договора и в сроки, каковые для этого покажутся наиболее приемлемыми.

— Почему вы не сказали об этом раньше? — требовательным тоном спросил Бовэ. — Чего стоит эта договоренность? Каким образом удалось ее достигнуть? Выражайтесь точнее.

— К чему? — горячо воскликнул Кадудаль. — К черту его договоренности! С меня довольно! Он признался, что говорил, не имея на то полномочий от графа Жозефа. А значит, что бы он ни сказал, не имеет никакого значения. Кто желает, пусть остается. А я ухожу.

Эти слова завершили дело, начатое Кантэном. Многие тут же направились к выходу, и Корматен понял, что конференция провалилась. В бешенстве стуча по столу и крича до хрипоты, он потребовал, чтобы его выслушали. Сперва по его адресу сыпались насмешки, но в конце концов ему удалось добиться своего. Окончательно потеряв рассудок перед опасностью крушения всех своих планов, он взволнованно взывал к рассудку остальных:

— Немного спокойствия! Немного спокойствия, господа! — молил он.

Он чуть помедлил и наклонил свою элегантную голову к Буарди, который, бледный и встревоженный, что-то шептал ему на ухо, прикрывая рот рукой. Затем откашлялся и снова заговорил:

— Ваше недоверие, ваша предубежденность, ваша готовность прислушиваться ко всем, кто порочит мое имя, вынуждают меня открыть то, что я хотел на время сохранить в тайне, ибо подобные вещи опасно высказывать даже среди своих.

Он нервно жестикулировал, неуклюже держа перед собой руки, то сжимая, то разжимая пальцы.

— Я сказал, что мы должны признать Республику. Но... но это — чистая формальность. Не более. Мы соблюдаем ее, делая про себя определенные оговорки, всегда оправданные в тех случаях, когда действуют по принуждению.

Объяснение Корматена всем показалось настолько нелепым, что на него со всех сторон посыпались гневные вопросы и взволнованные, возмущенные восклицания.

Корматен нервно вытирал платком лоб и губы. Наконец восстановилось относительное спокойствие, и он смог продолжить:

— Разве я неясно выражаюсь? Неужели надо объяснять, что такой шаг дает партии роялистов время собраться с силами и подготовиться к победоносному продолжению борьбы? — И пылая яростью, добавил срывающимся голосом: — Вы вынудили меня быть до конца откровенным с вами. Возможно, вы хоть теперь поняли, насколько я далек от того, чтобы обмануть доверие господина де Пюизе?

— Если бы то, о чем вы говорите, было правдой, вы вдвойне предали бы его. Он никогда не одобрил бы подобных действий.

— И почему же? В конце концов, целесообразность...

Корматену не дали закончить. Кадудаль прервал его возгласом гнева и отвращения и с угрозой потряс в воздухе кулаком.

— Сударь, от имени каждого честного человека, от имени роялистов Бретани и Вандеи я запрещаю вам продолжать.

Он круто развернулся и, сердито расталкивая соседей, порывисто вышел из охваченного возбуждением зала. Окончательно сокрушенный выходкой простого землепашца Корматен бессильно опустился на стул, а тем временем многие вслед за Кадудалем шумно покидали зал заседаний. Примечательно, что начало исходу положили люди незнатного происхождения, именно они подали дворянам пример, уйдя с конференции, на которой соображения чести были столь беззастенчиво попраны.