Одураченный Фортуной - Sabatini Rafael. Страница 40

Это положило конец надеждам полковника сделать герцога беззащитным. Задача, трудности которой он начинал понимать, становилась вовсе невыполнимой. Поэтому Холлс начал сражаться с более зловещей целью. Он должен убить Бэкингема, прежде чем грумы взломают дверь, иначе все пропало. Это, несомненно, повлечет за собой его собственную гибель, либо от рук приспешников Бэкингема, либо от рук закона, но Нэнси, по крайней мере, будет избавлена от преследователя. Полковник изменил тактику, внезапно перейдя от защиты, которая ставила целью измотать силы. герцога, к нападению.

Бэкингему стало казаться, что он видит острие шпаги противника одновременно в нескольких местах. Свирепая атака вынудила его отступить. Однако при этом он шагнул в сторону, опасаясь быть прижатым к двери и приколотым к ней безжалостным клинком. Инстинктивный поиск пространства для отступления явился первым признаком ослабления уверенности.

До сих пор Холлс сражался почти полностью по академическим канонам. Но когда цель изменилась, он, поняв, что одними скоростью и энергией невозможно преодолеть защиту герцога, стал действовать более свободно. Полковник решил использовать прием, которому обучил его несколько лет назад итальянский авантюрист, служивший, как и он, наемником в голландской армии.

Шагнув влево, Холлс сделал выпад в третьей позиции, направив острие в горло противника, дабы заставить того повернуться и парировать. Это был ложный выпад — острие не должно было достичь цели. Прежде чем его клинок встретился с клинком герцога, полковник опустил шпагу "и одновременно пригнулся сам, опершись 9 пол левой рукой. Как он и рассчитывал, Бэкингем не успел повернуться вовремя, оставив на момент незащищенным левый бок. Холлс молниеносно сделал выпад вверх, целясь в сердце врага. Герцог еле успел оттолкнуть левой рукой клинок противника, который тем не менее проткнул рукав его камзола, поранив руку выше локтя.

Однако теперь смертельная опасность грозила Холлсу. Выпад должен был либо увенчаться полным успехом, либо оставить его на какие-то секунды во власти противника. Эти секунды наступили, но прошли, прежде чем герцог сумел справиться с судорогой, причиненной ранением руки. Он быстро оправился и нанес ответный удар, который на миг запоздал.

Пережив мгновения в непосредственной близости от смерти, оба выпрямились и сделали небольшую паузу, мрачно улыбаясь Друг другу. Затем, когда в дверь заколотили снова, Холлс атаковал герцога с удвоенным бешенством. По звуку ударов было ясно, что грумы обзавелись топором, которым теперь крушили дубовые бревна.

Холлс понимал, что нельзя терять времени. Бэкингем, напротив, сознавал, что его спасение заключается в выигрыше времени, поэтому ограничивался защитой. Дважды, несмотря на сильно кровоточившую рану, он использовал левую руку, чтобы отклонить клинок противника. Один раз герцог сделал это безнаказанно. Но при повторении Холлс, воспользовавшись преимуществом, внезапно бросился вперед, оказавшись грудь к груди с Бэкингемом, и схватил левой рукой правое запястье герцога, парализовав его. Однако, прежде чем он успел вырвать у него шпагу, его собственное запястье оказалось сжатым окровавленной левой рукой герцога. Полковник пытался вырваться, но с силой отчаяния, понимая, что если он ослабит хватку, ему конец.

Таким образом, они извивались в свирепой corps-a-corps note 79, раскачиваясь туда-сюда, пыхтя и рыча от напряжения, в то время как дверная панель трещала под ударами, а Нэнси в полуобморочном состоянии наблюдала из кресла за их борьбой.

Внезапно они с грохотом покатились по полу к кушетке под окном, к которой герцог прижался спиной, оказавшись в сидячем положении. Но он по-прежнему не выпускал правое запястье полковника. Холлс уперся ему в живот коленом, пользуясь им как рычагом.

Наконец пальцы Бэкингема начали разжиматься. Но в этот момент очередной удар сокрушил, замок, дверь распахнулась, и грумы ринулись в комнату спасать своего господина.

Холлс вырвал запястье, но было уже поздно. Отшвырнув державшую шпагу руку герцога, он отскочил и с рычанием повернулся к лакеям. Несколько секунд его рапира удерживала их на расстоянии. Затем дубинки переломили клинок, и слуги бросились на него. Полковник успел свалить Антуана ударом рукоятки шпаги, прежде чем получил дубинкой по голове. Отброшенный к столу, он покачнулся и рухнул без сознания.

Один из грумов занес над ним дубинку с явным намерением вышибить ему мозги. Но герцог остановил его.

— В этом нет необходимости, — заявил он, бледный и тяжело дышащий, но уже овладевший собой.

— Ваша рука, монсеньер! — воскликнул Франсуа, указывая на окровавленный рукав.

— Пустяки! Царапина! Займемся ею потом.

Бэкингем указал на распростертую на полу фигуру Холлса, из головы которого капала кровь.

— Унесите Антуана и возвращайтесь за Бобадилом. Он еще может мне понадобиться.

Они повиновались, подобрав тело товарища, которого Холлс оглушил, прежде чем свалился сам.

Герцог был недоволен лакеями. Замешкайся они еще чуть-чуть, и уже было бы слишком поздно. Но упрекнуть их в этом означало признаться в собственной слабости, чего этот гордый и тщеславный человек не мог себе, позволить.

Слуги послушно удалились, и Бэкингем, все еще бледный, но дышавший более ровно, повернулся к Нэнси со странной усмешкой на побелевших губах.

Глава двадцатая. ПОБЕДИТЕЛЬ

Нэнси пребывала в состоянии, в котором чувства, к счастью, становятся притупленными. Она сидела, откинув голову на спинку кресла, закрыв глаза и ощущая тошноту.

Все же при звуках мягкого голоса герцога, обращавшегося к ней, девушка открыла голубые глаза и устремила взгляд на красивого повесу, чья почтительность сама по себе казалась насмешкой.

— Дорогая Сильвия, — заговорил Бэкингем, — я несказанно удручен тем, что вам пришлось присутствовать при этом… неподобающем зрелище: Нет нужды заявлять, что это не входило в мои намерения.

Нэнси ответила почти машинально, однако ирония, звучавшая в ее словах, соответствовала гордой натуре и актерскому мастерству девушки, которые обнаруживали себя даже в этой отчаянной ситуации.

— В это, сэр, я охотно могу поверить.

Герцог смотрел на нее, удивляясь неожиданной для такого состояния силе духа. Это лишь усилило его восхищение. Он вздохнул.

— Ах, моя Сильвия, вы должны простить мне средства, к которым принудила меня любовь, особенно использование этого драчливого хвастуна. Постарайтесь не судить меня сурово, дитя мое. Вините не меня, а этот cos amoris note 80 — вашу несравненную красоту.

Нэнси выпрямилась, скрывая страх под маской возмущения, впрочем, вполне искреннего.

— Вы называете это насилие любовью? — с презрением осведомилась она.

Бэкингем стал защищаться с неподдельной горячностью.

— Не само насилие, а то, что толкнуло меня к нему, что побудило бы меня уничтожить весь мир, если бы он стоял между вами и мной. Я никогда ничего не желал в своей жизни так, как желаю вас, Сильвия. Именно благодаря силе моей страсти я. действовал столь неуклюже, что каждой попыткой повергнуть к вашим ногам свои восхищение и преданность, вызывал ваш гнев. Клянусь вам, дитя, что если бы это было в моей власти, если бы я был свободен, то сразу же предложил бы вам стать моей герцогиней. Клянусь всем, что для меня свято!

Девушка посмотрела на него. Униженная поза и волнующая искренность, звучавшая в голосе герцога, в другое время могли бы тронуть ее. Но сейчас они вызывали только омерзение.

— Есть ли что-нибудь святое для такого человека, как вы? — Нэнси с усилием встала, чувствуя дрожь и головокружение, однако полностью владея собой. — Сэр, ваши преследования сделали вас ненавистным и отвратительным в моих глазах, и вы уже не сможете это изменить. Говорю вам это в надежде, что хоть какие-то остатки мужского достоинства выбросят из вашей головы уверенность в победе, которую вы можете достичь, продолжая мне досаждать своим вниманием. А теперь, сэр, я прошу вас приказать своим наемникам отнести меня домой в том портшезе, в котором они меня доставили сюда. Если вы будете меня удерживать, то обещаю, что вам придется за все держать ответ.