ВОЗВРАЩЕНИЕ СКАРАМУША - Sabatini Rafael. Страница 37
— Д'Антраг, вы были слишком резки, — послышался густой, мурлыкающий голос принца. — Неужели вы не могли проявить больше такта, глупец?
В следующее мгновение Алина услышала собственный голос, поразительно ровный и безжизненный.
— Не вините господина д'Антрага, монсеньор. Такие новости лучше всего сообщать быстро и ясно.
— Моё бедное дитя! — Мурлыкающая нотка в голосе Мосье усилилась. Мягкая ладонь легонько сжала её плечо. Его громоздкая оплывшая фигура склонилась над девушкой. Принц долго хранил молчание, но в конце конов нашёл необходимые слова. — Из всех жертв, принесённых во имя Трона, я считаю самой тяжёлой эту. — Такое заявление могло показаться чудовищным преувеличением, но Мосье поспешил объяснить свою мысль. — Ибо, поверьте мне, мадемуазель, я снёс бы что угодно, только бы боль и горе не коснулись вас.
— Вы очень добры, монсеньор. Вы очень добры, — произнесла Алина механически, и мгновением позже, устремив взгляд на д'Антрага, спросила: — Как это случилось?
— Прикажите позвать де Ланжеака, — распорядился принц.
Ланжеак, которого оставили ждать внизу, поднялся в комнату. В третий раз за этот день ему пришлось пересказывать события роковой ночи на улице Шарло, но на сей раз он чувствовал себя особенно неловко перед очевидным горем мадемуазель де Керкадью.
Слёзы не шли к Алине. Даже теперь она едва ли понимала, что произошло. Все её чувства восставали против необходимости поверить. Ей казалось немыслимым, что Андре — её Андре, ироничный, деятельный, полный жизни — мог погибнуть.
Но мало-помалу рассказ Ланжеака пробил брешь в её отрешённости, и страшная правда стала постепенно проникать в сознание девушки. На этот раз курьер придерживался вполне определённой версии. Он утверждал, что Моро убили на месте. Вероятность превратилась в определённость из соображений милосердия. Д'Антраг предположил, а регент согласился, что так мадемуазель де Керкадью будет меньше страдать. Зачем ей терзать себя догадками о том, как погиб Моро? Если он и уцелел в схватке, то лишь для того, чтобы погибнуть под ножом гильотины.
— Узнаю его, — тихо произнесла Алина, когда Ланжеак закончил рассказ. — Он пожертвовал собой, чтобы спасти другого. Такова вся его жизнь.
Но слёз по-прежнему не было. Они пришли позже, когда Алина и госпожа Плугастель, обнявшись, искали друг в друге силы, чтобы вынести это общее горе.
Графиня узнала новость от мужа. Не ведая о родстве, которое связывало её с Андре-Луи, граф сообщил чудовищную весть, не позаботившись о том, чтобы как-то смягчить её.
— Этот хвастливый дурак, де Бац, снова сел в лужу, как мы и предполагали. И его провал стоил нам нескольких человек. Но нет худа без добра. Теперь Алина де Керкадью избавлена от нелепого мезальянса, поскольку Моро убит.
Не получив ответа, господин де Плугастель повернулся к жене и обнаружил, что она потеряла сознание. Его изумление смешалось с беспричинным негодованием. Он долго стоял над супругой в хмурой задумчивости прежде, чем предпринял попытку вызвать помощь.
Когда госпожа де Плугастель пришла наконец в себя, граф раздражённо потребовал объяснений. Графиня прибегла к тому единственному, которое могла предложить. Она знала Андре-Луи с детства и сопереживает горю Алины, сердце которой будет разбито этим ужасным известием. На сём она отправилась к мадемуазель де Керкадью, то ли предложить поддержку, то ли искать её. Сеньор де Гаврийяк, сам сражённый горем, тщетно пытался успокоить обеих рыдающих дам.
Мосье удалился из гостиницы в ещё более мрачном настроении, чем пришёл. Вероятно, его состояние можно объяснить первыми словами, произнесёнными его высочеством, когда они с д'Антрагом вышли на яркое солнце зашагали в направлении шале.
— Похоже, она питала к этому проходимцу очень глубокую привязанность.
Элегантный как всегда д'Антраг едва подавил улыбку.
— Если всё как следует взвесить, то, возможно, и неплохо, что господин Моро убрался с дороги.
— А? Что? — Регент испуганно застыл на месте. Что это было? Слова графа или эхо его собственных мыслей?
Отношение господина д'Антрага к событию в Париже полностью совпадало с мнением, высказанным господином де Плугастелем.
— Если бы этот тип выжил, всё могло бы окончиться злосчастным мезальянсом.
— А! — Регент перевёл дух и двинулся дальше. — Я придерживаюсь того же мнения. Но мне хотелось бы, чтобы её горе не было столь острым.
— Мадемуазель де Керкадью молода. В таком возрасте горе быстро забывается.
— Мы обязаны приложить все силы, чтобы утешить бедное дитя, д'Антраг.
— Что ж, вы правы, монсеньор. В каком-то смысле можно сказать, что это наш долг.
— Долг, д'Антраг. Долг. Именно так. В конце концов Моро погиб у меня на службе. Да, да, долг, и никак иначе.
Глава XIX. УПЛАЧЕННЫЙ ДОЛГ
Милосердная версия Ланжеака о быстрой гибели Андре-Луи на улице Шарло, версия, которую предложил сострадательный д'Антраг в надежде, что она окажется истиной, ничего общего с истиной не имела.
Андре-Луи пришёл в сознание задолго до того, как его притащили в штаб-квартиру секции. Более того, большую часть пути туда он проделал на собственных ногах. Когда сознание его прояснилось и помимо чисто физиологических ощущений появилась способность рассуждать здраво, молодой человек тоже пришёл к выводу, который впоследствии высказал господин де Ланжеак: лучше бы с ним покончили во время потасовки. В этом случае неприятный процесс расставания с жизнью уже полностью завершился бы; тогда как теперь его ожидают все прелести крёстного пути на Площадь Революции. На этот счёт у Андре-Луи не было и тени сомнения. Как бы далеко ни распространялось влияние де Баца, барон не мог сотворить чуда и добиться освобождения человека, пойманного с поличным на таком преступлении.
Когда они добрались до штаб-квартиры секции, полночь давно уже миновала. В этот час там не было ни одного представителя власти, уполномоченного проводить допрос. Но Симон, ничуть не смущённый этим обстоятельством, открыл регистрационный журнал, напустил на себя надменный вид и официальным тоном потребовал, чтобы Андре-Луи сообщил ему имя, возраст и род занятий. Андре-Луи удовлетворил любопытство ретивого чиновника, но на остальные вопросы отвечать отказался.
— Может быть, вы и полицейский агент, но определённо не судья. У вас нет права меня допрашивать. Стало быть, я не буду вам отвечать.
Его избавили от пистолетов, денег, часов и документов и швырнули в тёмную комнатушку в подвале, где фактически не было окон. Трёхногий табурет и груда грязной соломы составляли всю обстановку этой убогой конуры. Здесь Андре-Луи и оставили до утра, предоставив ему размышлять о внезапном и малоприятном конце его деятельности на службе монархии.
В восемь часов его вывели из камеры и, оставив без внимания его требование принести пищу, увели под конвоем в составе шести национальных гвардейцев. Гражданин Симон возглавлял шествие.
Они перешли Луврский Мост и направились во дворец Тюильри. Там, в просторном вестибюле, гражданину Симону сообщили, что Комитет Общественной Безопасности не будет заседать до полудня, поскольку его члены заняты в Конвенте. Но, если дело не терпит отлагательства, ему следует обратиться к председателю Комитета, который в настоящий момент находится у себя в кабинете. Симон, которого с каждым часом всё больше распирало от сознания собственной значительности, громогласно заявил, что речь идёт о деле величайшей национальной важности. Секретарь повёл их небольшой отряд вверх по роскошной лестнице. Симон шагал рядом с секретарём, Андре-Луи с двумя охранниками по бокам — следом. Четырёх гвардейцев оставили внизу.
По широкой галерее они вышли в просторный зал с высокими потолками, позолоченной мебелью и обшитыми дамастом стенами, которые всё ещё хранили следы побоища, состоявшегося во дворце почти год назад.
Здесь секретарь покинул их и скрылся за высокой резной дверью. Он отправился доложить председателю о деле гражданина Симона.