ВОЗВРАЩЕНИЕ СКАРАМУША - Sabatini Rafael. Страница 54

— Об этом я себя и спрашиваю.

— Ради Бога, Андре, какая муха тебя укусила? До сих пор правильность твоих расчётов временами почти ужасала меня. Ты собираешься сдаться?

— Сдаться? — Андре-Луи устроил себе быстрое испытание совести. — Нет. Просто моё нетерпение растёт. Жду не дождусь дня, когда мы отправим всю эту свору в Консьержери.

— Тогда тебе остаётся только продолжать начатое. Клянусь, этот день недалёк.

Глава XXVII. СВАТОВСТВО

Гражданин представитель Франсуа Шабо вступил в своё убогое жилище на улице Сен-Оноре, полностью сознавая своё величие. Его представление о собственной значимости непомерно раздулось по сравнению с утром, когда он собирался в Конвент. Сейчас он чувствовал себя кем-то вроде Атласа, взвалившего на свои плечи Французскую Республику.

Богоподобный и агрессивный, он вошёл в жалкую комнату и предстал перед Жюли Бержер. И то, и другое оскорбило Шабо до глубины души. Вот он, величественный Олимп, вот она прекрасная богиня! Шабо отмахнулся от заискивающего приветствия любовницы, протопал в центр грязной комнатёнки и обвёл стены презрительным взглядом.

— Прокляни меня Господь, если я стану терпеть это и дальше.

— Что оскорбляет тебя, моё сокровище? — примирительно спросила косоглазая. Хотя Жюли и отличалась склочным характером, сейчас чутьё подсказало ей, что давать себе волю неразумно.

— Что меня оскорбляет? К дьяволу всё, я сказал! — Шабо упёрся левой рукой в бедро, вскинул голову и обвёл комнату широким жестом свободной руки. — К дьяволу всё это! И тебя к дьяволу! Ты знаешь, кто я? Я — Франсуа Шабо, депутат от Луары-и-Шера, диво интеллектуалов, кумир народа, величайший человек Франции в эту минуту. И ты ещё спрашиваешь, кто я такой!

— Я не об этом спрашивала, любовь моя, — слабо запротестовала женщина, смекнувшая, что мания величия у её сожителя разыгралась не на шутку. Учитывая нетрезвое состояние Шабо, можно было ждать от него неприятностей. — Мне прекрасно известно, какой ты великий человек. Неужели я могу не знать этого?

— А, ты знаешь? — Шабо оглядел тяжёлую сутулую фигуру, такую жалкую в чёрном выцветшем платье, бледное лицо, лишённое из-за косоглазия какой-либо привлекательности. Он заметил въевшуюся в кожу грязь, ужасное состояние каштановых волос, торчавших неопрятными прядями из-под просторного домашнего чепца. В его взгляде отразилась неприязнь. — Тогда как же ты можешь мириться с тем, что я живу в этой конуре? По-твоему, это жилище для представителя священного народа? Эти разбитые черепки, эта убогая мебель, этот грязный голый пол! Всё это оскорбляет моё достоинство. У меня есть обязательства перед собой и перед людьми, которых я представляю. Мой дом должно содержать достойно.

Жюли ядовито захихикала.

— Что ж, ты прав, дружок. Но достоинство стоит денег.

— Деньги! Что такое деньги?

— Грязь, как ты говоришь. Но очень полезная грязь. Она приносит с собой достаток, которого нам с тобой так не хватает. Что толку быть великим человеком? Что пользы, когда люди бегают за тобой по улицам, тычут в тебя пальцами, кричат: «Да здравствует Шабо!» Что толку во всём этом, мой драгоценный, если без денег мы живём, будто свиньи в свинарнике?

— Кто сказал, что у меня нет денег? — Шабо презрительно фыркнул. — Да у меня столько денег, что тебе и не снилось. Они к моим услугам в любое время, стоит только руку протянуть.

— Тогда, ради Бога, протяни руку. Дай мне взглянуть на это чудо, сделай милость.

— Уже сделал. У меня рука Мидаса.

— Чья рука? — переспросила Жюли, гадая, не зашло ли на этот раз его безумие слишком далеко.

Задрав подбородок и жестикулируя, словно какой-нибудь актёр Комеди де Франсез, Шабо принялся расхаживать по комнате и вещать. Он был многословен и безбожно хвастлив. По его словам, он владел флотилией в Средиземноморье, в его распоряжении были все средства банка братьев Фрей. Он должен лучше питаться, лучше одеваться, наслаждаться лучшим… Тут Шабо осёкся. Он едва не произнёс «лучшим обществом», но вовремя спохватился, вспомнив о ядовитом язычке сожительницы.

Но хотя он и не произнёс этого слова, Жюли догадалась, что у него на уме, и улыбка её тут же стала злобной и хитрой. Она села и впилась ему в лицо неприязненным взглядом, а потом произнесла фразу, подействовавшую на депутата, словно ушат холодной воды. Приподнятое настроение оставило Шабо в тот же миг. Он замер, охваченный паникой.

— Так значит Фреи подкупили тебя, а? Они хорошо заплатили тебе за отмену указа против корсаров? Так вот, какая у тебя флотилия, дружок!

Глаза Шабо вылезли из орбит. Он зарычал, словно раненый зверь. На мгновение женщина съёжилась от страха, полагая, что любовник сейчас бросится на неё. И правда, таково было первое побуждение Шабо. Сдавить мерзкую шею руками, пусть никогда из глотки этой твари больше не вырвется ни единого поганого слова! Но благоразумие победило. Надо заткнуть ей рот другим способом.

— Что ты несёшь, Иезавель? [14]

— Я знаю, что. — И Жюли расхохоталась сожителю в лицо, поняв, что ей ничего не угрожает. — Знаю, что. Ты думаешь, если я косоглаза, то и читать не умею? Или, по-твоему, я недостаточно образована?

— При чём здесь умение читать? Что ты прочла?

— Речь, написанную кем-то для тебя, должно быть, теми же Фреями. Ха-ха! Тебе не терпится, чтобы люди об этом узнали, не правда ли? О том, как чужеземные евреи вложили тебе в уста слова, чтобы ты мог обольстить представителей и народ. О том, что тебе хорошо заплатили за грязную работу. Ты, патриот! Ты! — Склочный нрав Жюли Бержер проявился во всей красе. Злоба полилась из неё грязным потоком насмешек.

— Заткнись, ведьма! — Шабо побагровел. Но Жюли видела, что он больше не опасен. Она знала о его малодушии, эта женщина, от которой у него не было секретов, и видела, что страх отрезвил и обуздал её любовника.

— Не буду молчать! Почему я должна молчать?

— Если я услышу ещё хоть слово, я выкину тебя обратно на улицу. И зачем только я тебя там подобрал!

— Выкинешь? Чтобы я рассказала людям, как ты продался австрийским евреям?

Шабо с ненавистью посмотрел на сожительницу.

— Шлюха! — С этим грязным словом его внезапно покинули силы, и депутат тяжело опустился на стул. Он оказался в ловушке. Он согрел на груди змею. Эта женщина могла погубить его. Она обладала для этого достаточной властью. Он должен успокоить её, выиграть время. Неразумно угрожать с пустыми руками тому, кто держит оружие.

А Жюли тем временем бушевала. Презрительно брошенное грязное оскорбление только подлило масла в огонь. Её пронзительный голос — таким голосом природа почему-то всегда оделяет сварливых женщин — поднялся до визга. Он летел через открытые окна на улицу. Соседи останавливались послушать, улыбались и пожимали плечами. У гражданина представителя Шабо очередная любовная сцена с его пассией. Нацией он, возможно, и правит, но с этой женщиной не справится никогда.

Шабо порывался остановить Жюли.

— Успокойся, дорогая! Ради Бога, немного потише. Ш-шш! Тебя услышат соседи. Послушай меня, моя голубка. Послушай! Я умоляю тебя, детка.

Но только когда у Жюли кончилось дыхание, и произошла неизбежная коротенькая заминка, Шабо представилась наконец возможность вставить слово. Он ухватился за неё и быстро заговорил. Он убеждал, что она заблуждается. Всё совсем не так, как она полагает. Он представил ей доводы, которые братья Фрей и Андре-Луи недавно приводили ему. Он, Шабо, добился отмены закона из чувства долга. Награда, обещанная ему, заслужена; он может принять её с лёгким сердцем. Его совесть останется незапятнанной.

Жюли слушала и фыркала. Потом, усмотрев возможные выгоды в собственной покладистости, перестала фыркать.

— Я поняла. Поняла, любовь моя. Ты прав. Мы должны лучше жить, лучше питаться, лучше одеваться. Посмотри на меня. Я хожу в лохмотьях. Дай мне десять луи, я пойду и куплю себе платье. — Она подошла к Шабо и протянула руку.