Западня - Sabatini Rafael. Страница 31

После такого обещания все ее треволнения улетучились с обычной для них легкостью.

— Ты очень славный, Нед. Прости мне мои слова, я думаю, что все поняла насчет Теренса, бедного милого старого Теренса.

— Конечно.

Движимый желанием поддержать и утешить ее, как ребенка, Тремейн положил руку на спинку скамьи за спиной Юны, тихонько похлопав ее по плечу.

— Я знаю, что ты поняла. И ни слова Теренсу, ни одного слова, которое бы могло вызвать его подозрения, помни об этом.

— О, я буду помнить.

Капитан Тремейн все еще сидел, откинув руку на спинку скамейки — что сзади могло выглядеть так, будто он обнимает свою собеседницу, — когда за их спинами послышался хруст гравия. В быстро приближающейся высокой фигуре, несмотря на мрак, Тремейн узнал О'Моя.

— А вот и Теренс, — сказал он столь непринужденно, с такой явной и искренней приязнью, что гнев О'Моя, с которым он сюда спешил, моментально исчез, сменившись чувством стыда.

— Я везде искал тебя, дорогая, — сказал он Юне. — Маршал Бересфорд очень хотел засвидетельствовать тебе свое почтение перед тем, как отбудет, но живая изгородь из твоих кавалеров не оставила ему на это никакого шанса.

В его голосе ощущалось некоторое напряжение — не так-то легко оправиться от чувств, подобных тем, что переполняли О'Моя, когда он мчался по дорожке, завидев два силуэта, и руку молодого человека, покоящуюся на плечах леди — как ему показалось.

Леди О'Мой сразу поднялась, рассмеявшись звонко и беззаботно — и почему бы ей было не смеяться, разве Тремейн не снял с ее плеч полностью бремя забот?

— Тебе следовало бы жениться па дурнушке, — пошутила она, — тогда ты находил бы ее более доступной.

— И не заставал бы кокетничающей при лунном свете со своим секретарем, — полушутя-полусерьезно сказал О'Мой и, повернувшись к Тремейну, произнес уже более строго: — Чертовски неосторожно с твоей стороны, Нед. Уверен, вас видела не одна старая сплетница из числа гарнизонных жен. Хорошенькое дело, ей-богу, мы с Юной теперь станем темой досужих пересудов за чашкой чая.

— Прости, О'Мой, — сказал Тремейн, принимая этот сказанный в дружеском, как казалось, тоне упрек. — Ты, безусловно, прав. Нам следовало подумать об этом. Не все же знают о наших отношениях.

И опять он говорил так спокойно и естественно, что было совершенно невозможно заподозрить его в недобрых мыслях, и О'Мой вновь ощутил жгучие угрызения совести из-за своих нелепых подозрений.