Западня - Sabatini Rafael. Страница 65

Первым вновь был вызван сержант Флинн, и вопросы ему стал задавать сам сэр Теренс.

— Вы сказали, насколько я помню, что стояли в дверях караульной комнаты, когда прибыл капитан Тремейн без двадцати двенадцать ночи.

— Да, сэр, я услышал, как подкатил экипаж, и вышел посмотреть, кто это приехал.

— Вполне понятно. Ну и вы видели, куда направился капитан Тремейн? Он пошел по коридору, ведущему в сад, или поднялся по лестнице в кабинет?

Сержант на мгновение задумался, а Тремейн впервые за утро почувствовал, как у него забился пульс. «Что ж, наконец эта ужасная неопределенность кончится», — подумал он.

— Нет, сэр. Капитан Тремейн повернул за угол и стал не виден мне.

Сэр Теренс от нетерпения цокнул языком.

— Но ведь вы должны были слышать — стал он подниматься по лестнице или прошел дальше.

— Боюсь, я не обратил на это внимания, сэр.

— Но даже если специально не обращать внимания, кажется невозможно было не понять, куда он пошел. Звук шагов по лестнице существенно отличается от звука шагов по ровному полу. Постарайтесь вспомнить.

Сержант снова задумался, но тут вмешался председатель. Раздражение, которое сэр Теренс даже не пытался скрыть, вызывало у сэра Харри досаду, а кроме того, эта настойчивость опровергала его ощущение того, что идет честная игра.

— Свидетель уже сказал, что он не обратил внимания. Стоит ли заставлять его напрягать свою память? Едва ли суд станет учитывать ответ свидетеля, после того, что он уже сказал.

— Хорошо, — резко ответил сэр Теренс. — Пойдем дальше. После того, как тело графа Самовала унесли со двора, мой дворецкий Маллинз подходил к вам?

— Да, сэр Теренс.

— Что у него была за депеша? Пожалуйста, сообщите суду.

— Он принес мне письмо и передал, что его нужно как можно скорее переправить утром в канцелярию генерал-интенданта.

— Он что-нибудь говорил про то, когда ему дали это письмо?

— Только то, — ответил сержант после секундного размышления, — что он нес его мне, когда увидел мертвого графа Самовала.

— Это все, о чем я хотел спросить, сэр Харри, — подчеркнул О'Мой и оглядел своих коллег — членов суда, словно спрашивая, сделали ли они соответствующие выводы из слов сержанта.

— Есть ли у вас какие-нибудь вопросы к свидетелю, капитан Тремейн? — спросил председатель.

— Нет, сэр, — последовал ответ.

Следующим вызвали рядового Бейтса, и сэр Теренс приступил к допросу его.

— Давая показания, вы сообщили, что капитан Тремейн приехал на Монсанту между без двадцати и без четверти двенадцать?

— Да, сэр.

— Это совпадает с утверждением вашего сержанта. Теперь скажите суду, где вы находились следующие полчаса — до того момента, как услышали, что сержант созывает караул?

— Прохаживался перед служебным крылом, сэр.

— Вы обращали внимание на окна?

— Я бы этого не сказал, сэр.

— Почему?

— Почему? — с удивлением переспросил солдат.

— Да — почему? Не повторяйте мои слова. По какой причине вы не обращали внимания на окна?

— Потому, что они все были темными, сэр.

Глаза О'Моя блеснули.

— Все?

— Все до одного, сэр.

— Вы уверены в этом?

— Абсолютно уверен, сэр. Если бы хоть в одном из них зажегся свет, я бы не смог этого не заметить.

— Вполне понятно.

— Капитан Тремейн... — начал председатель.

— Мне нечего спросить у свидетеля, — ответил тот.

На лице сэра Харри отразилось удивление.

— После того заявления, которое он только что сделал?

И он снова предложил обвиняемому задать вопросы свидетелю. Его голос, как и лицо, стал серьезным и печальным, казалось, он не предлагал, а просил. Но Тремейн — чудом сохранявший внешнее спокойствие, хотя находился в полном отчаянии, видя, какую яму себе вырыл этой ложью, — отказался.

Рядового Бейтса отпустили и вызвали Маллинза. Членов суда охватило уныние. Уже все казалось ясным, и они мысленно поздравляли себя с избавлением от жестокой необходимости вынесения приговора своему брату офицеру, уважаемому всеми, кто его знал. Но теперь что-то скверным образом менялось. Показания, добытые сэром Теренсом у часового, явно противоречили версии капитана Тремейна.

— Вы рассказали здесь, — обратился к свидетелю Маллинзу О'Мой, справляясь по своим записям, — что в ту ночь, когда умер граф Самовал, я послал вас с письмом к сержанту караула — со срочным письмом, которое следовало отослать рано утром. И вы шли с этим поручением, когда увидели обвиняемого, стоявшего на коленях у тела графа Самовала. Так или нет?

— Так, сэр.

— Вы можете теперь сообщить суду, кому было адресовано это письмо?

— Оно было адресовано генерал-интенданту.

— Вы прочитали надпись на конверте?

— Я не уверен, читал ли я, сэр, но хорошо помню, как вы мне сказали об этом.

Сэр Теренс известил суд, что ему больше нечего спрашивать, и председатель вновь предложил обвиняемому задать свои вопросы свидетелю, чтобы опять услышать его твердый отказ.

Тут поднялся О'Мой и объявил, что у него самого есть заявление суду, которое он считает необходимым сделать в связи с последними показаниями обвиняемого относительно его действий на протяжении получаса, проведенного им в доме в ночь дуэли.

— Вы слышали от сержанта Флинна и моего дворецкого Маллинза, что переданное мной ночью 28-го письмо предназначалось генерал-интенданту и было срочным. Если обвиняемый будет настаивать на своем, то можно пригласить самого генерал-интенданта для подтверждения моего заявления, что это письмо имело отношение к пришедшему из штаб-квартиры сообщению о необходимости отправки палаток в Третью дивизию сэра Томаса Пиктона в Селорику. Соответствующие бумаги — документы, с которыми предположительно работал в обсуждаемые полчаса обвиняемый — находились в это время у меня в кабинете в другом крыле дома.

И под возникшее среди членов суда шевеление и шепот сэр Теренс сел, но немедленно опять был поднят председателем.

— Минуту, сэр Теренс. Обвиняемый, нет сомнения, пожелает задать вам вопросы в связи с вашим заявлением. — И он очень серьезно посмотрел на Тремейна.

— Я не имею вопросов к сэру Теренсу, сэр.