Берсеркер - Саберхаген Фред. Страница 7

— Это все? Больше нет изображений?

— Нет. Их убила зложизнь. Теперь они уже не думают, что существуют.

Тон оператора, сначала торжественно-истеричный, стал более спокойным, даже поучающим. Возле него появилось объемное изображение картосхемы со звездами и планетами. Оратор что-то показывал на схеме. Марии почудилось, что в речи его слышны нотки триумфа. Он явно хвастал количеством звезд и планет на карте.

Хемпфил не заметил, как подошел к сцене совсем близко. Марии не понравилась игра отражений на его лице.

Доброжизнь внимательно наблюдал за маскарадом на сцене, наверное, в тысячный раз. Трудно было угадать, какие мысли скрывались под маской человека, никогда не видевшего других живых людей, у которых он мог бы научиться мимике.

Повинуясь какому-то импульсу, она взяла его за руку.

— Доброжизнь, Хемпфил и я живые, как и ты. Ты поможешь нам остаться в живых? Тогда в будущем мы тоже будем тебе помогать.

Мария вдруг представила картину: спасенный Доброжизнь трясется от страха в окружении людей, то есть зложизни.

— Хорошо. Плохо.

Он снял перчатку, сжал ее ладонь. Он покачивался вперед-назад, как будто она его притягивала и отталкивала одновременно. Ей хотелось закричать, броситься на бездушный металл стены, царапать и рвать, — за все, что эта машина сделала с ним.

— Все! Они у нас вот здесь! — Хемпфил сжал кулак. Он вернулся от сцены, где продолжался бесплотный трехмерный фильм.

— Видишь? Это звездная карта их завоеваний. Все звезды, планеты, даже астероиды. Это победная речь. Изучив карты, мы выследим их, мы до них доберемся!

— Хемпфил... — Она постаралась вернуть его к более насущным проблемам. — Сколько лет этим изображениям? В какой части Галактики они сделаны? А если они вообще не из нашей Галактики?

Энтузиазм Хемпфила несколько остыл.

— Все равно, стоит попытаться. Эту информацию нужно сохранить. Мы обязаны. — Он показал на Доброжизнь. — Он должен отвести нас в стратегический центр. Там мы спрячемся и будем ждать, пока на берсеркер не нападут крейсера. А может, удастся бежать на шлюпке.

Мария, успокаивая, как ребенка, гладила Доброжизнь.

— Он сейчас в замешательстве, сбит с толку, не знает, что делать. Как может быть иначе?

— Само собой. — Хемпфил помолчал. — Ты с ним справишься лучше меня.

Она ничего не ответила. — Ты женщина, он вполне нормальный молодой мужчина. По крайней мере, на вид, — продолжал Хемпфил. — Успокаивай его, утешай. Главное, постарайся убедить помочь нам. От этого зависит все. Пойди, погуляй с ним. Только недалеко.

И он снова повернулся к сцене, поглощенный звездной картой.

Что еще оставалось делать? Мария и Доброжизнь вышли из театра. Давно канувший в Лету гуманоид на сцене щелкал и жужжал, демонстрируя звездные завоевания своей империи.

Слишком многое произошло и продолжало происходить. Он вдруг почувствовал, что не может переносить присутствие зложизни. Он повернулся и бросился бежать по коридорам, переходам и лестницам, туда, где он всегда прятался еще маленьким, когда его одолевали непонятные страхи, приходившие из ниоткуда. В этой комнате машина всегда видела и слышала его, могла с ним разговаривать.

Он снова был в ней, в «комнате-которая-стала-маленькой». Потому что он отчетливо помнил время, когда она была гораздо больше, динамики и микрофоны, и сканеры зависали где-то над головой. Он понимал, что на самом деле выросло его тело. Тем не менее, комната ассоциировалась с образами тепла, еды, безопасности.

— Я водил единицы зложизни по кораблю, — признался он со страхом, предчувствуя наказание.

— Я знаю, Доброжизнь. Я наблюдал. Это была часть моего эксперимента.

Какое облегчение! Машина ничего не сказала о наказании! Ведь машина знала, что слова зложизни сбили его с толку. И он даже подумывал в самом деле отвести их к стратегическому центру и положить конец всем наказаниям, навсегда.

— Они хотели, чтобы я их отвел...

— Я наблюдал и слышал. Мужчина опасен. Он сильный, он задумал зло. Он будет бороться до конца. Такие, как он, наносят мне значительные повреждения. Я буду испытывать его до предела, до полного разрушения. Он думает, что внутри меня он свободен. Он будет вести себя свободно. Это важно.

Доброжизнь выбрался из противного, натирающего кожу защитного костюма. Сюда зложизнь не доберется, ему ничто не угрожает. Он присел, обнял основание консоли сканера. Когда-то машина дала ему предмет, мягкий и теплый... Он закрыл глаза.

— Какие будут приказы? — спросил он сонно. В этой комнате он всегда чувствовал покой.

— Прежде всего, зложизнь не должна знать об этих приказах. Второе: сделай так, как просит мужчина Хемпфил. Он не сможет нанести мне повреждение.

— У него бомба.

— Я наблюдал за ним и вывел бомбу из строя еще до того, как он проник в меня. Пистолет серьезного вреда не причинит. Ты думаешь, одна-единственная зложизнь способна меня победить?

— Нет. — Ободренный, улыбаясь, он устроился поудобнее. — Расскажи о моих родителях...

— Твои родители были хорошая доброжизнь, они посвятили себя служению мне. Во время великого сражения зложизнь убила их. Если эти единицы зложизни скажут, что хотят тебе добра, что ты им нравишься, не верь. Они лгут. Любая зложизнь изначально порочна, она таит внутри себя неправду. Твои родители были доброжизнь и каждый дал мне несколько клеток своего тела. Из этих клеток я создал тебя. От твоих родителей не сохранилось даже тел, чтобы ты мог их увидеть. Это было бы хорошо.

— Да.

— Две единицы зложизни искали тебя. Сейчас они отдыхают. Спи, Доброжизнь.

Он уснул.

Проснувшись, он вспомнил сон. Два человека звали его к себе на сцену. Он знал, что это его отец и мать, хотя выглядели они, как две зложизни. Сон кончился так быстро, что просыпающееся сознание не успело уловить его смысл.

Он поел, напился. Машина тем временем разговаривала с ним.

— Если мужчина Хемпфил захочет пробраться в стратегический центр, отведи его. Я его обезврежу, потом снова позволю бежать, чтобы он сделал новую попытку. Когда он перестанет реагировать на провоцирующие символы, я его дезинтегрирую. Но женщину оставлю. Ты и она произведете для меня много новых доброжизней.

— Да!

Он сразу понял, какая это отличная идея! Они отдадут клетки машине, и будут построены тела новых доброжизней. А Хемпфил, который наказал его, повредил его затылок металлической рукой, исчезнет вовсе, будет распылен на атомы.

Когда он снова присоединился к зложизням, Хемпфил насел на него, принялся кричать и угрожать. Наконец, сбитый с толку и немного испуганный, Доброжизнь согласился помочь. Он старался не выдать истинных планов машины. Мария была куда приятнее, особенно на этот раз. Он старался как можно чаще касаться ее.

Хемпфил хотел пробраться в стратегический центр? Доброжизнь хорошо знал дорогу, а скоростной лифт делал пятидесятимильный путь легким.

Внезапно Хемпфил что-то заподозрил.

— Какой ты вдруг стал послушный, — сказал он, повернувшись к Марин. — Я ему не верю.

Зложизнь подозревал его в неискренности! Доброжизнь рассердился. Машина никогда не лгала, и машинопослушная Доброжизнь тоже никогда не лжет!

Хемпфил мерил комнату шагами.

— Есть такой путь, чтобы машина нас не могла видеть? Мы можем туда добраться так, чтобы она не смогла за нами проследить?

Доброжизнь задумался.

— Кажется, есть такой путь. Но придется преодолеть несколько миль в безвоздушном пространстве. Нужны баллоны с воздухом.

Машина сказала: «Помогай Хемпфилу.» Он будет помогать. Если повезет, мужчину зложизнь дезинтегрируют у него на глазах.

Эта битва случилась во времена, когда люди на Земле еще охотились на мамонтов. Противник берсеркера оказался очень серьезным и нанес машине ужасную рану. Впадина имела две мили в ширину и почти пятьдесят миль в глубину. Целая серия ядерных взрывов, пробив уровень за уровнем, едва не достигла сердца машины: в последний момент волну остановил слой внутренней аварийной защиты. Берсеркер планировал восстановить поврежденные секции, но в космосе оставалось еще так много живых существ и многие из них были так сообразительны и упорны! Боевые повреждения накапливались быстрее, чем устранялись. Гигантская впадина теперь служила шахтой конвейера и до сих пор не была как следует обработана.