Тень Ветра - Ахманов Михаил Сергеевич. Страница 12

Странные создания! Настолько странные, что лишь немногие из них были способны думать так, как думают тайят. Это, разумеется, не добавляло им конечностей и братьев, но хотя бы приближало к настоящим человеческим понятиям… И если этот человек – мужчина, если он мог сразиться с воином-тай и выиграть схватку, если такое происходило не один раз, то полагалось считать его почти своим. А если к тому же некий воин – из тех, что потеряли родичей, – признает его за брата, то…

… Каа ткнул Дика носом, напоминая, что время течет, что в животе пусто, а неразделанный саблезуб тухнет под жарким солнцем, так что прожорливые Ши и Шу – не говоря уж о благородном змее! – не смогут слопать ни куска. Дик, размышлявший о Чочинге и своем отце, поднялся, стряхнул с тела прохладные капли и свистнул игравшим неподалеку гепардам. Пробираясь меж камней, они стали спускаться к поселку, и Дик, оставив мысли о загадках человечества Земли и Тайяхата, предался сладким мечтам.

Он победил саблезуба! Великий подвиг, что ни говори… Такое не снилось ни Цору, ни Цохани, ни остальным парням, промышлявшим за водопадами крыс, жаб да рогачей… Наставник будет доволен, отец – горд, а Чия наверняка поплачет, поволнуется, а потом уведет его куда-нибудь подальше от Чиззи и остальных любопытных девчонок, чтоб расспросить о битве, разглядеть страшные клыки и коснуться ладошкой его ран… Эта мысль – о тонких теплых пальчиках Чии, о похвале Учителя и радости отца – будоражила Дика куда сильней, чем сознание собственной ущербности. “Сражайся так, словно у тебя четыре руки”, – говорил Чочинга, и был безусловно прав.

Само собой, брата ему не хватает, отец – один-единственный, мать-сита умерла, а вместо теита – тетушка Флори… Ну и что с того? Что с того, что он – ко-тохара, неприкаянный и несчастный? Так считают тайят, но у людей с Земли свои обычаи, а он все-таки земной человек! Хотя, говоря по правде, уже немного тай… Или совсем не немного? Насколько? На четверть или наполовину? И не превратится ли он в тайя совсем, спустившись в лес, в воинский лагерь Теней Ветра?

Не превратится, решил Дик, покосившись на свои руки. Хотя бы потому, что в Правобережье слово “ко-тохара”, заимствованное из тайятского, имеет совсем иной смысл. Так называют сына, старшего и единственного, наследника имени предков, – а разве он не последний мужчина в роду Саймонов? Ричард Саймон Две Руки, сын Филипа Саймона Золотой Голос и Елены Прекрасной! Неплохо звучит…

Дик ухмыльнулся и ускорил шаги.

Вечером, когда его спина согнулась под грузом славы, он не выдержал, сбежал из поселка вместе с Чией к пропасти – туда, где горный склон черно-бурой стеной обрывался вниз, к прозрачным озерным водам. Учитель хвалил его умеренно, в похвалах отца звучала тревога, а вот соседи восторгались искренне и от души. В основном тайя, хозяйки жилищ: во-первых, потому, что саблезуб, гуляющий в окрестностях Чимары, мог натворить всяких бед; а во-вторых, кабанье мясо считалось деликатесом, и каждый понимал, что Саймоны, со всей семьей и зверьем Наставника, не съедят его даже за месяц-Мысль эта была правильной, и когда Чулут, сын Чочинги, кликнул клич, три десятка мужчин тут же собрались за водопады, разделывать кабана. Этим они и занимались до самого вечера, подбрасывая лакомые кусочки Шу и Ши.

Вообще-то у Чочинги и его погибшего брата Чу было две дочери и два сына. Дочери давно хозяйничали в собственной хижине, и сыновья тоже были женаты – но Чулут, кузнец и оружейник, жил в Чимаре, а Чоч, великий мастер метать копья и рубить секирой, большей частью пропадал в лесах, поддерживая боевую семейную славу. Дик как-то видел Чоча и убедился, что сын Наставника – бравый воин: уши и пальцы целы, а Шнур Доблести свисает до колен.

Закат, пылавший над лесом, стал меркнуть, и на смену ему сквозь зубчатые горные вершины проскользнула луна – бледно-серебристая, с темным пятном у левого края, похожим на распластавшую крылья птицу. На западе – там, где солнце утонуло в зеленой лесной чаще, – зажглись самые первые и самые яркие искры Небесного Костра. Черная пропасть меж ними казалась бездонной, но Дик знал, что вскоре ее заполнят столпотворение звезд, калейдоскоп цветных огней и туманные призрачные спирали газовых облаков. Ночи Тайяхата были тихими, теплыми и чарующе прекрасными.

Он сидел в траве у самого обрыва, а Чия стояла на коленях позади, крепко прижавшись к нему. Две ее ладошки лежали у Дика на поясе, а верхняя пара рук теплым полукольцом обхватывала ребра; подбородок девушки упирался в плечо, щека касалась его щеки, и твердые маленькие груди прижимались к лопаткам. Пожалуй, тетушка Флори сочла бы такую позу несколько вольной, но здесь, в тайятских землях, были свои понятия о нравственности. Чия обнимала его, потому что он был ей приятен, и физический контакт являлся в таком случае естественным и необходимым продолжением их дружбы. Дружбы, не более! Все остальное придет или не придет, смотря по тому, чем кончится дружба. Скорее ничем, подумал Дик, ведь у него нет брата, а Чия не может расстаться с Чиззи. В конце концов, кто он ей? Друг… Приятель… Неприкаянный с Правобережья… Почти калека… А Чиззи – сестра! И Чиззи нравятся Цор с Цохани, а еще – Сотанис и Сохо из Клана Звенящей Воды, из тех, что носят голубые повязки, украшенные бирюзой…

Жаль, что у него нет брата!

– Было страшно, Ди? – шепнула девушка. Чия не любила звать его дневным именем, словно оно подчеркивало ущербность Дика и обидную разницу меж ними.

– Страшно? Нет… пожалуй, нет. Не хватило времени пугаться. Дрался, думал, как пришибить эту тварь, а потом… – Дик наморщил лоб, припоминая, – потом разозлился и вроде бы впал в цехара…

– Без огня и ножа? – в ее голосе прозвучало удивление. – Разве такое бывает?

– Бывает. Учитель как-то сказал, что нож и огонь – луна и солнце, серебряное и золотое, холодное и жаркое… И все это мы носим с собой, всегда, в собственном сердце… Конечно, если глядеть на клинок и пламя, быстрее войдешь в транс, но умелый воин и без этого обойдется.

– Ты будешь умелым воином, если захочешь, – сказала Чия, помолчав. – Только вернись из леса, Ди… вернись… И пусть Четыре звезды озаряют дорогу, которой ты возвратишься ко мне.

Путь в никуда, подумал Дик, но вслух ничего не сказал, а только погладил хрупкие пальчики Чии.

– Ну, говори! – потребовала она. – Говори же! Значит, ты не испугался, и это хорошо… Это правильно… Ведь даже женщины знают – от саблезуба не убежишь, надо драться или лезть на дерево. Или на скалу… А разве за водопадом мало больших камней? И к чему было драться? Ты мог бы…

– Не мог, – он покачал головой. – Не успел бы добежать. А если б успел, так погибли бы Шу и Ши, а с ними – змей Учителя… Что ж ты думаешь – они стали бы драться за меня, а я – прятаться? Хорошо? Правильно? – Тут Дик чуть-чуть передразнил Чию и со вздохом добавил:

– Цор бы смеялся… Сказал – вот ушли человек, змей и два шестилапых охотника, а вернулся один пинь-ча…

– Да, Цор смеялся бы, – в свой черед вздохнула Чия. – И Цохани, его умма, тоже бы насмешничал и хохотал… Они не любят, когда я с тобой провожаю солнце.

– Обоим уши оборву! – с чувством пообещал Дик. – Две жабы, а мнят себя орлами… Вот Сотанис и Сохо хоть и не моего клана, а люди как люди… Серьезные и первыми в драку не лезут… Оч-чень положительные юноши!

– Ты так думаешь? – с сомнением спросила Чия.

– Уверен! На твоем месте… То есть я хочу сказать – на вашем месте, твоем и Чиззи, я постарался бы с ними подружиться. Они не сбегут в лес – ну, может, сбегут, да ненадолго. Знаешь, Сотанису нравится резать дерево и шлифовать камни, а Сохо учит ловчих зверей, здорово учит! Они у него на задних лапах бегают… Сам видел!

Девушка промолчала. Над ними, расправив широкие крылья, взмыл орел и вдруг метнулся вниз, к утопавшим во тьме лесу и озеру, стремительно превращаясь в расплывчатый темный силуэт. Несет послание, мелькнуло у Дика в голове. Чия, будто очнувшись, шепнула ему в ухо:

– Не хочу слушать о Цоре, о Сохо и Сотанисе… Говори про другое!