Хранитель сердца [Ангел-хранитель] - Саган Франсуаза. Страница 13

Должна подчеркнуть, что я всегда оставалась в хороших отношениях с моими бывшими любовниками, и теперь при встрече со мной они с виноватым видом шептали: «Ах, Дороти, если бы ты только захотела…», скромно намекая на воспоминания, уже подернувшиеся для меня плотной дымкой тумана. Со временем моя память, увы, слабеет. Пол издали наблюдал за мной, дивясь азарту, с которым я развлекалась. Раз или два я поймала взгляд Льюиса – казалось, Глория серьезно осаждала его. Но я решила не беспокоиться о нем, мне хотелось немного развеяться. Я достаточно поволновалась за последние несколько дней. Я хотела шампанского, благоухания калифорнийской ночи и уверенно-успокаивающего смеха добрых, смелых, красивых голливудских мужчин, которые если и убивали, то лишь на экране.

Когда через час Пол подошел ко мне, я была слегка пьяна и счастлива, как жаворонок. Рой Дэдридж, король вестернов, печально объяснял мне, что четыре или пять лет назад я загубила его жизнь, и, вдохновленный своими чувствами и добрым десятком бокалов мартини, презри – тельно взглянул на Пола, на что тот, впрочем, не прореагировал. Пол взял меня за руку и отвел в сторону:

– Ты довольна?

– Безумно. А ты?

– Конечно. Видеть тебя смеющейся, даже издалека…

«Пол, несомненно, душка», – подумала я и решила завтра же выйти за него замуж, раз для него это так важно. Единственное, что удержало меня от того, чтобы сразу сказать ему об этом, – мое твердое правило не высказывать мысли вслух на вечеринке. Воспользовавшись тем, что мы стояли в тени магнолии, я ограничилась лишь нежным поцелуем в щеку.

– Как поживает наш маленький мальчик? – спросила я.

– Глория смотрит на него, как спаниель на мясо. Она не даст ему сбиться с пути. Кажется, его карьера обеспечена.

«Конечно, если он не убьет дворецкого», – быстро подумала я. Хотела пойти посмотреть, как там идут дела, но не успела: со стороны плавательного бассейна раздался вскрик, и я почувствовала на мгновение, как пишут в романах, что волосы мои встали дыбом, несмотря на прижимающий их лак.

– Что это? – хрипло вырвалось у меня.

Но Пол уже бежал к толпе, собравшейся вокруг бассейна. Я закрыла глаза. Когда я их открыла, рядом стоял бесстрастный Льюис:

– Это бедная Рена Купер. Она мертва, – спокойно сказал он.

Рена Купер была та самая журналистка, с которой он говорил часом раньше. Ужаснувшись, я взглянула на него. Рену, правда, не следовало считать символом человеческой доброты, но в ее вызывающей отвращение профессии она была из лучших.

– Ты обещал мне, – выдохнула я. – Ты же обещал!

– Что обещал? – спросил он, удивившись.

– Обещал никого не убивать без моего разрешения. Ты трус, и твое слово ничего не значит. Ты прирожденный убийца. Тебе нельзя верить. Мне стыдно за тебя, Льюис. Я в ужасе.

– Но… это не я, – сказал он.

– Скажи это кому-нибудь еще, – с горечью ответила я, покачав головой. – Кто же еще это мог быть?

Подошел Пол, ему было не по себе. Он взял меня под руку, спросил, почему я так бледна. Льюис спокойно стоял, наблюдая за нами, почти улыбаясь; мне хотелось отхлестать его по щекам.

– У бедняжки Рены еще один сердечный приступ, – пояснил Пол. – Десятый в этом году. Доктор ничего не смог сделать: она пила слишком много, а он предупреждал ее.

Льюис широко развел руками и одарил меня насмешливой улыбкой несправедливо обиженного праведника. Я вздохнула свободнее. И в то же время поняла, что остаток моей жизни, прочтя любой некролог в газете или узнав о чьей-либо смерти, я не смогу не подозревать его.

Вечер, конечно, пошел насмарку. Бедьяжку Рену увезла «скорая помощь», а вскоре разъехались и остальные гости.

Я пришла в себя, все еще несколько подавленная, только дома. Льюис с покровительственным видом подал мне содовой и предложил идти спать. Я покорно согласилась. В это трудно поверить, но мне было стыдно за себя. Мораль – странная штука, чрезвычайно многогранная. У меня никогда не будет времени твердо определить свои моральные принципы, пока я не умру – несомненно, от сердечного приступа.

ХIII

Потом был чудесный спокойный период. Три долгие недели прошли без инцидентов. Льюис снимался, Пол и я работали; часто мы обедали вместе у меня дома. Однажды в солнечный уик-энд мы даже отправились за пятьдесят миль в уединенное бунгало на побережье, принадлежащее приятелю Пола. Бунгало стояло высоко над океаном, на скалистом обрыве, и, чтобы искупаться, приходилось спускаться вниз по козьей тропе. В тот день штормило, и мы с Льюисом, бездельничая, в основном наблюдали, как плавает Пол. Как и все хорошо сохранившиеся мужчины его возраста, он старался изображать спортсмена, и это чуть было не закончилось катастрофой.

Пол плыл элегантным кролем футах в тридцати от берега, когда его ноги вдруг свело судорогой. Льюис и я, оба в купальных халатах, ели тосты на террасе, с которой открывался прекрасный вид на океан, лежавший футах, в двадцати пяти ниже. Я услышала, как Пол слабо вскрикнул, увидела, как он взмахнул рукой, потом огромная волна накрыла его с головой. Я вскочила и бросилась вниз по тропинке. Но Льюис уже скинул халат и прыгнул в воду с высоты двадцать пять футов, рискуя приземлиться на скалы. В две минуты он доплыл до Пола и вытащил его на берег. Пола рвало морской водой, я глупо шлепала его по спине, а когда взглянула вверх, то увидела, что Льюис совершенно голый. Бог знает, сколько голых мужчин видела я в своей жизни, но тут я почувствовала, что краснею. Наши глаза встретились, и Льюис опрометью бросился к дому.

– Друг мой, – сказал Пол немного позже, согретый и возвращенный к жизни грогом, – друг мой, у тебя есть голова на плечах. Этот прыжок… Если бы не ты, меня бы здесь не было.

Льюис хмыкнул, явно раздраженный. Меня поразило, что этот мальчик занимается или спасением человеческих жизней, или кладет им конец. В роли спасителя он определенно нравился мне больше. Я порывисто поднялась и поцеловала его в щеку. Все-таки, может, мне еще удастся превратить его в хорошего мальчика. Поздновато, конечно, если вспомнить Фрэнка, Лолу и так далее, но надежда еще оставалась. Однако чуть позже я стала менее оптимистичной, когда, воспользовавшись отсутствием Пола, я поблагодарила его за спасение.

– Знаешь, – холодно ответил он, – лично для меня нет никакой разницы, жив Пол или нет.

– Тогда зачем же ты рисковал своей жизнью, спасая его?

– Потому что ты любишь его, и ты бы страдала, если б он погиб.

– Если я правильно тебя понимаю, не будь Пол мо им другом, ты бы и пальцем не пошевелил, чтобы спасти его?

– Точно, – кивнул он.

Я подумала, что никогда не встречалась с таким представлением о любви. Во всяком случае, никто из моих кавалеров не предложил такого толкования чувства, которое я когда-либо кому внушала; им всегда хотелось и чего-то плотского.

– Но разве у тебя не возникло никакого сострадания к Полу, никакой привязанности после этих трех месяцев?

– Ты единственная, кого я люблю, – серьезно ответил Льюис, – и больше никто меня не интересует

– Ясно, – сказала я. – А ты думаешь, это нормально? Мужчина твоего возраста… привлекающий женщин, должен время от времени… я не знаю… я…

– Ты хочешь, чтобы я кинулся в объятия Глории Нэш?

– К ней или кому-нибудь еще. Это необходимо даже просто с точки зрения здоровья. Я думаю, что молодого человека, который…

Я замялась. Не знаю, что на меня нашло, но я начала читать нотации, как любящая мать. Льюис с ехидцей посмотрел на меня:

– Я думаю, что люди поднимают слишком много шума вокруг этого дела, Дороти.

– Тем не менее это одно из главных удовольствий в жизни, – слабо запротестовала я, отметив про себя, что я-то посвящала этому делу три четверти своего времени и мыслей

– Но не для меня, – возразил Льюис. И опять на мгновение я заметила его отсутствующий взгляд, похожий на взгляд дикого близорукого животного, который всегда так пугал меня. Я тут же прервала разговор