Любите ли вы Брамса? - Саган Франсуаза. Страница 5

Симон уже вообразил, что Поль, устав от этих взглядов, измученная ими, радостно повернется к нему – все-таки хоть какое-то развлечение! Но она ограничилась холодной улыбкой.

– Хотите подобрать шляпку для вашей дамы?

Симон что-то промямлил, и хозяин не без кокетства толкнул его в бок.

– Дорогой мсье, вы ждете Поль? Что ж, чудесно, садитесь и дайте нам сначала закончить дела.

– Он меня не ждет, – отозвалась Поль, передвигая подсвечник.

– Я поставил бы левее, – посоветовал Симон. – И немного назад. Так будет более броско.

Она сердито взглянула на него. Он улыбнулся. Он играл уже новую роль. Он был теперь молодым человеком, который зашел за своей возлюбленной в какое-нибудь шикарное заведение. Молодым человеком, обладающим бездной вкуса. И восхищение шляпника-гомосексуалиста, хотя сам Симон был равнодушен к таким вещам, станет, конечно, предметом шуток между ним и Поль.

– Он прав, – подхватил хозяин. – Так будет более броско.

– Да чем? – холодно спросила Поль.

Оба уставились на нее.

– Ничем. Совсем ничем.

Симон захохотал и с минуту смеялся так заразительно, что Поль отвернулась, боясь последовать его примеру. Хозяин обиженно отошел. Поль откинулась назад, чтобы получше оглядеть всю витрину, и вдруг плечом задела Симона, который успел незаметно приблизиться и поддержал ее под локоть.

– Смотрите, – мечтательно произнес он, – солнце.

Через еще мокрое стекло их пронизывало солнце – коротная вспышка тепла, которое в эти осенние дни было словно запоздавшее раскаяние. Поль как бы купалась в этом ярком свете.

– Да, солнце, – отозвалась она.

С минуту оба не шевелились, она по-прежнему стояла в витрине, выше его, спиной к нему и все же опираясь на его руку. Потом отодвинулась.

– Вам бы не мешало пойти поспать.

– Я голоден, – возразил он.

– Тогда идите завтракать.

– А вы не хотите пойти со мной?

Она заколебалась. Роже звонил ей и сказал, что, вероятно, задержится. Она рассчитывала забежать в бар напротив и съесть бутерброд, а потом отправиться за покупками. Но при этом неожиданном зове солнца она с отвращением представила себе изразцовые стены кафе и залы больших магазинов. Вдруг захотелось увидеть траву, пусть даже по-осеннему пожелтевшую.

– Я хочу видеть траву, – сказала она.

– Поедем на траву, – согласился он. – Я на старенькой машине. Ехать нам недолго…

Она настороженно подняла ладонь. Загородная поездка с этим незнакомым мальчиком, должно быть, получится ужасно тоскливой… Целых два часа с глазу на глаз.

– Или в Булонский лес, – поспешил предложить он. – Если вам надоест, можно по телефону вызвать такси.

– До чего же вы предусмотрительны!

– Признаюсь, сегодня утром, когда я проснулся, мне стало очень стыдно. Я пришел просить у вас прощения.

– Такие вещи случаются со всеми, – любезно сказала Поль.

Она накинула пальто; одевалась она элегантно, со вкусом. Симон распахнул дверцу машины, и она села, так и не вспомнив, когда сказала «да», когда согласилась на этот дурацкий завтрак. Садясь в машину, она зацепилась за что-то, порвала чулок и даже застонала от злости.

– Ваши подружки, видимо, ходят в брючках.

– У меня их нет, – ответил он.

– Кого, подружек?

– Да.

– Как же так получилось?

– Не знаю.

Ей захотелось подтрунить над ним. Ее веселила эта смесь застенчивости и дерзости, остроумия и серьезности, минутами просто смешной. Он сказал «не знаю» низким голосом, с таинственным видом. Она покачала головой.

– Попытайтесь-ка вспомнить… Когда началось это поголовное охлаждение?

– Я сам виноват. У меня была девушка, очень миленькая, но чересчур романтичная. Есть такой идеал юности для сорокалетних.

Ее вдруг словно ударили.

– А каков идеал юности у сорокалетних?

– Ну в общем… вид у нее был зловещий, гнала машину как безумная, судорожно стиснув зубы, проснувшись, первым делом хваталась за сигарету… а мне она объясняла, что любовь не что иное, как контакт кожных покровов.

Поль расхохоталась.

– Ну а дальше что?

– Когда я ушел, она все-таки плакала. Я вовсе этим не хвастаю, – поспешно добавил он. – Все это противно.

В Булонском лесу пахло мокрой травой, медленно увядавшим лесом, осенними дорожками. Симон остановился перед маленьким ресторанчиком, быстро обежал вокруг машины и открыл дверцу. Поль вся напряглась, чтобы выйти из машины как можно грациознее. Уж раз она пустилась на приключения, надо держаться.

Симон первым делом заказал коктейль, и Поль бросила на него суровый взгляд.

– После такой ночи полагается пить чистую воду.

– Но я прекрасно себя чувствую. И кроме того, это для храбрости. Ведь должен же я сделать так, чтобы вы не слишком скучали, вот я и стараюсь быть в форме.

Ресторан был почти пустой, а гарсон – хмурый. Симон молчал и продолжал молчать, когда заказ уже был сделан. Но Поль и не думала скучать. Она чувствовала, что молчит он неспроста, что он, конечно, разработал план беседы за завтраком. Должно быть, у него уйма каких-то своих скрытых мыслей, как у кошки.

– Более броско, – жеманно произнес он, передразнивая владельца магазина, и Поль от неожиданности даже расхохоталась.

– Оказывается, вы умеете прекрасно передразнивать людей.

– Да, неплохо. К несчастью, у нас с вами слишком мало общих знакомых. Если я покажу вам маму, вы скажете, что я презренная личность. А все-таки рискну: «Не кажется ли вам, что пятно атласа здесь, чуть правее, создаст теплоту, уют?»

– Хоть вы и презренная личность, но похоже.

– А к вашему вчерашнему другу я еще не присмотрелся. И кроме того, он неподражаем.

Последовало молчание. Поль улыбнулась.

– Да, неподражаем.

– А я? Я лишь бедная копия десятков молодых людей, слишком избалованных, у которых благодаря родителям имеется какая-нибудь необременительная профессия и которые заняты лишь тем, чтобы занять себя. Так что вы в проигрыше – я имею в виду сегодняшний завтрак.

Его вызывающий тон насторожил Поль.

– Роже сегодня занят, – сказала она. – Иначе я не была бы здесь.

– Знаю, – отозвался он, и в голосе его прозвучали озадачившие ее грустные нотки.

Во время завтрака они беседовали о своих занятиях. Симон изобразил в лицах целый судебный процесс по поводу убийства из ревности. Во время судоговорения он вдруг выпрямился и, тыча пальцем в сторону Поль, которая не могла удержаться от смеха, воскликнул:

– А вас, вас я обвиняю в том, что вы не выполнили свой человеческий долг. Перед лицом этого мертвеца я обвиняю вас в том, что вы позволили любви пройти мимо, пренебрегли прямой обязанностью каждого живого существа быть счастливым, избрали путь уверток и смирились. Вы заслуживаете смертного приговора; приговариваю вас к одиночеству.

Он замолчал, выпил залпом стакан вина. Поль не пошевелилась.

– Страшный приговор, – с улыбкой произнесла она.

– Самый страшный, – уточнил он. – Не знаю более страшного приговора и притом неотвратимого. Лично для меня нет ничего ужаснее, как, впрочем, и для всех. Только никто в этом не признается. А мне временами хочется выть: боюсь, боюсь, любите меня!

– Мне тоже, – вырвалось у Поль.

Вдруг ей представилась ее спальня, угол стены против кровати. Спущенные занавеси, старомодная картина, маленький комодик в левом углу. Все то, на что она глядела каждый день утром и вечером, то, на что она, очевидно, будет глядеть еще лет десять. Даже более одинокая, чем сейчас. Роже, что делает Роже? Он не вправе, никто не вправе присуждать ее к одинокой старости, никто, даже она сама…

– Сегодня я, должно быть, кажусь вам еще более смешным, чем вчера, просто нытиком каким-то, – негромко произнес Симон. – А может быть, вы думаете, что молодой человек решил, мол, разыграть комедию, надеясь вас растрогать?

Он сидел против нее, в светлых глазах мелькала тревога, лицо у него было такое гладкое, предлагающее себя, что Поль захотелось прикоснуться ладонью к его щеке.