Окольные пути - Саган Франсуаза. Страница 25

– Если бы я был мертв, мне было бы наплевать на это, – заявил Фердинан. – Кур ведь не ощипывают живьем! Да я готов спорить, что вы не умеете и убивать их! Хотите, покажу?

И Фердинан нагнулся, схватил одну из птиц, бегавших под ногами Дианы, что больше не изумляло ее, но заставило выкатить от ужаса глаза, когда он положил бьющуюся и визжавшую курицу на стол перед ними.

– Нужно взять за шею, вот так. И раз…

– Ах нет, нет! – закричала Диана. – Нет, нет… умоляю вас! Несчастное животное! Вы перебьете мне аппетит. Прошу вас, дорогой мсье!

– Тогда зовите меня Фердинан!

– Прошу же вас, дорогой Фердинан, – жеманно произнесла Диана, но голос ее дрожал.

– Оставь моих кур в покое, жирный дурень! – закричала Арлет.

Фердинан подмигнул и выпустил чудесным образом спасшуюся курицу, которая, пробегая, задела лапой пронзительно вскрикнувшую Люс.

– Ну уж ладно, бог с вами, будет лучше, если вы приедете после забоя свиньи, – сделал вывод Фердинан. – Эта скотина орет что есть мочи. Целых десять минут на километр вокруг только ее и слышно, а, Морис?

– Да уж, будь здоров, – подтвердил тот, просунув с мечтательным видом свою ногу между ногами Люс.

– Короче говоря, – сказала Диана с самым серьезным видом, – в сельской жизни есть… определенная, как бы это лучше сказать… жестокость, о которой горожане не подозревают…

– А в городе вы только и делаете, что давите друг друга автомобилями. Тут уж не из свиньи льется кровь, а из пешеходов!

Эту сентенцию выдал по-прежнему несимпатичный кузен Байяр, изображавший из себя великого путешественника.

– Вы слишком пессимистично смотрите на дорожное движение, – сухо сказала Диана. – Опасность тут незначительна…

– Вот уж нет! Я однажды попал в ваш Париж, совсем недавно, и четыре раза меня чуть не раздавили. Собственными глазами видел, как насмерть задавили одну женщину. Да еще рядом с Эйфелевой башней!

– Ну, этой женщине просто не повезло, – ответила Диана. – Уверяю вас…

– Я говорю только о том, что сам видел, – сказал зловредный кузен. – К тому же там не только раздавило эту бедную женщину, но при этом еще столкнулись десятки машин, ни пройти, ни проехать, мне пришлось пешком возвращаться домой. Это было путешествие так путешествие, могу вам доложить!

Воцарилась тишина. Лоик готов уже был встать на защиту достоинств Парижа, но, увидев налитое кровью лицо Дианы, отказался от этой затеи. А та продолжала:

– Ладно же, могу вас уверить, уважаемый мсье, раз уж вы рассказываете только то, что сами видели, то видели вы самоубийство и обыкновенную пробку, только и всего. А если в нашей столице вы могли разглядеть только это, то остается вас лишь пожалеть!

Очарованная собственной тирадой, она со строгим видом отвернулась, казалось, ее заинтересовали намерения блаженного поклонника Брюно, уже пять минут безуспешно дергавшего ее за рукав.

– Ну что еще? – спросила она с видом победительницы.

– Раз вы его не хотите, может, отдадите его мне? – спросил этот дегенерат.

Парень явно был одержимым!

– Вы совсем с… вы слишком перегрелись на солнце, – спохватилась она, видя суровый взгляд Лоика, напомнивший ей, что никогда не следует говорить с сумасшедшим о сумасшествии: такие советы обычно со строгим видом шепчут на ухо, чтобы не заговорить о своих мозолях с человеком, которому ампутировали ногу, о своих легких – туберкулезнику или о Франкенштейне – уродцу.

Но все же нужно признать, что в свое время бедняга Брюно добивался в Париже более блестящих побед… Сможет ли он оправиться от этого ужасного ступенчатого солнечного удара? Веселенькое дельце: приехать в Нью-Йорк с безумцем на руках… На руках!.. Да его придется тащить под мышки!.. А как покажешь его матери в таком состоянии? Конечно, можно будет придумать, что произошел несчастный случай, что у него трещина в черепе или что его зацепила немецкая пуля, когда он гонялся с ружьем за немецким самолетом… но полное отупение не спишешь на один лишь героизм.

– Раз уж вы не едите ваш паштет, почему бы вам не отдать его этому парню, – сказал Фердинан, затем прибавил, обращаясь к Арлет: – Мадам Диана нашла твой паштет таким вкусным, что не хочет ни с кем поделиться. Заметьте себе, женщины, ловко орудующие вилкой, мне завсегда нравились, – произнес он; с его стороны это было крайне легкомысленно, ибо и его соседка, и его жена своим телосложением напоминали скелеты.

«А может быть, ему просто нравятся их движения?» – подумал Лоик.

Оплошность Фердинана заставила Диану покраснеть – в этом ей помогло и красное вино, – и она решила на время стать социологом, спросив у усатого Фердинана, своего соседа, чем же он занимается зимними вечерами, когда снег и стужа не позволяют выходить в поле.

– Вы не скучаете вечерами, так, часов около шести, когда начинает смеркаться? У вас не бывает этакого небольшого сплина?

Но нет, сплин, похоже, не докучал Фердинану. Он даже засмеялся, глядя на Диану:

– Да знаете, вроде нет… Во-первых, нужно все починить. Все, что было сломано летом, грабли, другие инструменты… а уж тому, кому повезет заполучить в свою постель горячую дамочку вроде вас, зима не кажется длинной… даже слишком короткой, а?

Диана моргнула, положила на стол нож и вилку и издала сдавленный смешок. Конечно, в жизни ей приходилось слышать немало разных комплиментов. Объектом восхвалений служили ее элегантность, утонченность, ум, иногда даже ее обаяние, но впервые мужчина говорил о ней как о «горячей дамочке». Она была удивлена, но, по правде говоря, и очарована. В устах этого человека, неотесанного и неискушенного, комплимент звучал просто изумительно, потому что эта любезность и сдержанная чувственность были у него в крови. Конечно же, этот человек никогда и ни у кого не учился хорошим манерам! Вышеупомянутый комплимент страдал только одним недостатком: его ни в коем случае нельзя было повторить. Диана представила себе, какой вид будет у Лоика, если она скажет о себе как о горячей дамочке! Даже Лоик, хотя он такой сдержанный, не откажет себе в удовольствии рассказать об этом. Да к тому же в Париже!.. Она об этом и думать боялась.

Тем временем Арлет принесла пироги. Из четырех пирогов три были восхитительны, а один абсолютно несъедобен, казалось, в него попали все сгнившие яблоки, рассредоточенные по трем ящикам… Каким чудом? Случайно ли это? Этот вопрос терзал бедную Диану все последующие дни и ночи: ведь в последний момент она бросила все яблоки в кучу, в одну и ту же кастрюлю! Непостижимо. Когда она спросила об этом Лоика, он рассеянно ответил, что ему «на все плевать с высокой колокольни». Он выучился говорить на деревенском языке, а в Нью-Йорке или в Париже – один бог знает, куда их забросит жизнь, – это произведет плохое впечатление! Но каким же образом эти яблоки…

Под занавес торжественного обеда Арлет, по просьбе Фердинана, имела неосторожность поставить на стол свою знаменитую сливовую водку. После долгих «колебаний» и воспоминаний о губительном действии напитка на ее поведение и разум Диана все же согласилась пригубить капельку. Настойка показалась ей менее крепкой, чем в первый раз, потому, наверное, что Фердинан подбадривал ее.

И все же Диана Лессинг немного злоупотребила этой сливовой водкой, такой чистой и полезной для здоровья, потому что позже она обнаружила, что сидит, положив руки на плечи соседей, и распевает песенку «Нини – собачья шкура» вместе со своей «крестьянской семьей», как она назвала своих новых знакомых. Некоторые метрдотели из ночных заведений Парижа или Монако должны еще помнить, что стоило ей немного подвыпить, как ее голос становился хриплым, но необычайно сильным. Наверное, он так же звучал и в тот день, когда она правила лошадьми. Если бы в тот момент попался случайный прохожий, знаток и любитель Вагнера, он бы принял ее за валькирию, погоняющую своих боевых коней! Такое видение, при всем его анахронизме, могло бы нагнать страху. В общем, она под удивленным и восхищенным взором Лоика и гораздо менее восторженным, но все же доброжелательным взором Люс (становившейся все более и более рассеянной) продолжала петь «Девки из Камаре» и другие, не менее фривольные произведения.