Контакт - Саган Карл. Страница 50

Продолжая говорить, Луначарский разлил остатки вина по бокалам.

— Даже если Послание начнется заново и мы сумеем прочесть его, удастся ли перевод? Знаете, что говорил Сервантес? Он утверждал: читать перевод — все равно, что рассматривать вышивку с изнанки . Быть может, мы не сможем перевести Послание в точности. И тогда ошибок при изготовлении Машины не избежать. К тому же нельзя быть уверенным даже в том, что мы располагаем всей информацией. Возможно, что-то важное передается на других частотах, пропущенных нами. Знаете, Элли, я просто уверен, что люди сперва отнесутся очень осторожно к этой Машине. Но все-таки однажды настанет день и ее сооружение сделается необходимостью, если, конечно, мы получим введение и расшифруем Послание. А что намеревается предложить американская делегация?

— Не знаю, — медленно отвечала Элли, вспоминая, что сразу же после того, как были получены чертежи, дер Хиир начал интересоваться — возможно ли соорудить ее с учетом нынешнего уровня развития технологии и экономики. В этом отношении она ничем не могла ему помочь. Потом она припомнила, что последние несколько недель Кен казался ей очень занятым, иногда даже нервничал. Конечно, он отвечал за все это…

— Скажите, а доктор дер Хиир и мистер Китц остановились в том же отеле, что и вы?

— Нет, они остановились в посольстве.

Так было всегда. Природа советской экономики и необходимость закупать военные технологии, а не потребительские товары, ограничивали русских в твердой валюте. На Западе представителям Советов постоянно не хватало на карманные расходы. Им приходилось останавливаться во второразрядных и еще более худших отелях, даже в меблированных комнатах, тогда как их западные коллеги наслаждались относительной роскошью. Все это часто вызывало известные затруднения в отношениях ученых обеих стран. Оплата счета за такой скромный завтрак нимало не отяготила бы Элли, но была обременительна для ВГ, невзирая на его куда более высокое положение в советской научной иерархии. И теперь ВГ…

— ВГ, говорите прямо. Что вы хотите сказать? Что Кен и Майк Китц уже ухватились за это дело?

— Именно. Не правда ли, «прямо» — интересное слово: ни влево, ни вправо, а только вперед. И я опасаюсь, что в ближайшие дни мы будем свидетелями преждевременной дискуссии… сооружать ли нам то, что мы не имеем права сооружать. Политики считают, что ученые знают все. А на самом деле мы ничего не знаем. Подобная ситуация таит в себе опасность.

До нее наконец дошло, что ВГ считал себя персонально ответственным за раскрытие смысла Послания. И если дальнейшие работы завершатся полной неудачей, он не хотел быть даже косвенной причиной ее. Конечно, у него были и кое-какие менее личные мотивы.

— Вы хотите, чтобы я переговорила с Кеном?

— Если это удобно. Вы ведь часто встречаетесь, — непринужденно заметил он.

— ВГ, не ревнуйте! По-моему, вы заметили мои чувства к Кену, прежде чем я сама в них разобралась. Когда вы в последний раз гостили в «Аргусе», мы с Кеном уже пару месяцев в той или иной степени поддерживали отношения. Надеюсь, вы лично не против?

— Что вы, Элли? Я вам не отец и не ревнивый любовник. И желаю только огромного счастья. Просто я предвижу немало возможных неприятностей.

Он не стал пояснять, что имеет в виду.

Потом они вновь обратились к предварительной интерпретации некоторых диаграмм, покрывавших весь стол. Для разрядки переговорили о политике: о сомнениях Америки в пригодности принципов Манделы для разрешения конфликта в Южной Африке, о все расширяющейся словесной войне между Советским Союзом и Германской Демократической Республикой. Как всегда, и Эрроуэй, и Луначарский с наслаждением критиковали внешнюю политику собственных стран. Это было куда интереснее, чем критиковать чужую политику, даже если последнее сделать было проще. После привычных дебатов по поводу совместного участия в оплате чека Элли заметила, что ливень кончился, но еще падают редкие капли.

Вести о Послании с Веги уже успели добраться до последнего закоулка планеты. Люди, прежде не видавшие радиотелескопов и никогда не слыхавшие о простых числах, узнавали странную историю о гласе с небес, о необычных существах — не богах и не людях, — живущих где-то в ночном небе. Их дом — там, в небесах, его легко разглядеть даже при полной луне. И за неумолкающим остервенелым сектантским воем — теперь уже, очевидно, по всему свету — угадывались благоговение и изумление. Свершилось нечто важное, едва ли не чудотворное. И воздух был исполнен возможностей… ощущалось новое начало.

«Человечество поступает в высшую школу», — объявляла передовица одной американской газеты.

Во Вселенной оказались другие разумные существа. С ними можно было общаться. Скорее всего они были старше нас, возможно, и мудрее. И они послали нам целую библиотеку познаний. Все предчувствовали грядущее откровение века. Специалисты по всем вопросам начали волноваться. Математиков тревожили элементарные начала, которые они могли проглядеть. Религиозных лидеров смущало, что предложенные веганские ценности, какими бы чуждыми они ни были, неминуемо найдут последователей, в особенности среди неоперившейся молодежи. Волновались и астрономы: они не исключали возможности того, что при определении фундаментальных характеристик ближайших звезд могли наделать ошибок. Политические и государственные деятели выражали озабоченность тем, что высшая цивилизация может не одобрить известные на Земле системы правления. И все понимали, что познания веганцев никак не связаны с чисто человеческими институтами, историей земной цивилизации и биологией. Что, если иные из наших истин окажутся лишь недоразумениями, частными случаями, логическими ошибками? И эксперты с нелегким чувством начинали обращаться к основам.

Но за всем словесным беспокойством человечество угадывало новое приключение — предстояло заглянуть за угол, вступить в новый век; символическое значение события усиливалось приближением третьего тысячелетия. Политические конфликты никуда не исчезли, некоторые из них были не менее серьезными, чем не прекращающийся кризис в Южной Африке. Но во многих частях света шовинистическая риторика хирела, увядал младенчески самодовольный национализм. Человеческий род, миллионы крохотных искорок жизни, вдруг разом очутился перед беспрецедентной возможностью… а быть может, и перед лицом серьезнейшей опасности, угрожавшей каждому. И многим перед лицом сверхчеловеческой цивилизации с ее огромными потенциальными возможностями казались абсурдными мелочные, но смертельно опасные свары конкурирующих национальных государств. В мире повеяло надеждой. Но люди к ней привыкли, а некоторые путали ее с чем-то другим… смятением или трусостью.