Анна Иоановна - Сахаров Андрей Николаевич. Страница 100
XXI
Пятого октября государыня, садясь за обед, по обыкновению, с семейством герцога, вдруг почувствовала тошноту, головокружение и затем упала в обморок. Её перенесли в опочивальню где, усилиями докторов, она была приведена в чувство и затем уложена в постель; появилось обильное кровохарканье, которое доктора сочли одним из самых опасных признаков.
Растерявшийся герцог не знал, что делать. Найдя в соседней с опочивальнею комнате дворца случайно бывшего там президента коммерц-коллегии барона Менгдена, он распорядился послать его за обер-гофмаршалом графом Левенвольдом, который, вероятно, находился поблизости во дворце, а потом и за фельдмаршалом Минихом. Первым явился обер-гофмаршал.
– Государыне дурно, – встретил его Бирон, в волнении перебегавший от одного окна к другому, – что делать?
– Я не знаю, – отвечал ошеломлённый обер-гофмаршал, заключивший по волнению герцога о близости кончины государыни, – надо послать за министрами.
– Пошлите за Бестужевым и Черкасским, а сами поезжайте к графу Остерману и узнайте обо всём от него подробно.
На подъезде Левенвольд встретил возвращающегося барона Менгдена и с ним фельдмаршала.
– Отправляйтесь скорее к кабинет-министрам князю Черкасскому и Бестужеву, – на бегу передал приказание Левенвольд Менгдену, – а я еду к вице-канцлеру.
Андрей Иванович не был застигнут врасплох. Зная через свою Марфу Ивановну истинное положение больной государыни, он, не вставая с кресел, успел всё обдумать и приготовиться.
Граф Левенвольд наскоро передал о случившемся и о недоумении герцога, что теперь должно предпринять.
– Первее всего, – отвечал оракул, выказывая крайнее смущение от неожиданного известия, – первее всего надлежит озаботиться о наследии престола, о преемстве императора Иоанна, о чём императрица изволила заявлять неоднократно.
– Но император в пелёнках, кто же будет править? – с нетерпением перебил Левенвольд.
– Править? – с недоумением переспросил Остерман, как будто этот естественный вопрос никогда не приходил ему в голову, – править могла бы и мать его величества, при помощи совета из тех же лиц, которые теперь занимаются управлением.
Этот ответ передал Левенвольд герцогу на ухо по возвращении во дворец.
– Что за совет! сколько голов, столько и разных мыслей будет! – сердито проворчал герцог, уходя в опочивальню государыни.
В это время вошли кабинет-министры Бестужев и князь Черкасский, предуведомлённые и настроенные как следует. Услужливый барон, сообщая Бестужеву о трудном положении государыни, не преминул высказать напрямик необходимость поддержания Бирона.
– Если герцог не будет правителем, – говорил он, – то мы, немцы, тогда пропадём. Нельзя ли как-нибудь стороною попросить об этом императрицу, а то самому герцогу за себя просить неловко.
Бестужев обещал, сознавая, что и сам он, хотя и не немец, а без покровительства герцога пропадёт.
Собравшиеся Левенвольд, Миних, Бестужев и Черкасский, сгруппировавшись в кружок, тревожно перекидывались между собою отрывистыми фразами, не сводя глаз с двери, откуда должен был прийти герцог с вестями о государыне.
Через несколько минут вошёл герцог.
– Императрица пребывает в страшном беспокойстве от своей болезни, – начал он и потом, подумав, продолжал, перебиваясь и путаясь: – Я предлагал её величеству объявить наследницею принцессу Анну Леопольдовну, но государыня решительно отказала, говорит, что не только наследницею, но и правительницею её не назначит… Наследником своим она желает иметь внука, а о том, кому быть правителем, надобно подумать нам…
Наступило молчание. Положение присутствующих было затруднительно: герцог молчал, так как предлагать себя, как бы ни был он бесцеремонен, всё-таки считал неуместным. Миних молчал, выжидая, какой ход примут обстоятельства, молчал так же и Левенвольд. Обязанность первого голоса должна была лежать на кабинет-министрах, но они без головы своей, вице-канцлера, не могли высказывать свого мнения.
Наконец было решено обоим министрам ехать к вице-канцлеру и посоветоваться у него на дому. Дорогою, сидя в одной карете, министры, естественно, начали разговор о злобе дня.
– Кому быть регентом? – первый спросил Бестужев, желая выведать мнение своего коллеги.
– Кому же, как не его светлости курляндскому герцогу, – отозвался князь Черкасский, зная, что каждое его слово будет передано герцогу, и желая заранее заискать расположение его светлости, – он и теперь всеми делами правит.
Бестужев, разумеется, согласился.
Оба кабинет-министра передали вице-канцлеру поручение герцога.
– Дело о наследии требует великого поспешения, – решил оракул, передавая коллегам заранее написанный им манифест о назначении преемником принца Иоанна Антоновича, – в интересах пользительности для всех подданных необходимо подписание его её величеством немедленно же. Соболезнуя, что не могу сделать ничего персонально, я прошу передать его светлости, чтобы по подписании тотчас же было сделано распоряжение о приводе к присяге всей армии и народа.
Окончив одну часть поручения, министры перешли к другой и завели речь о том, кому правительствовать в малолетстве государя, но об этом сюжете оракул не желал высказывать своего суждения. Заключив из поспешности присылки от герцога таких посредников, каковы были министры, что его предложение о правительстве принцессы Анны Леопольдовны и назначении подле неё совета не нравилось его светлости, вице-канцлер не хотел больше вмешиваться в это опасное, как он выражался, приключение, а потому и стал отклоняться обыкновенными своими отговорками относительно своего иностранного происхождения и своей готовности согласиться с мнением большинства.
– Это дело не другое что, – порешил он, – торопиться незачем… Надобно подумать… Да и её величество здравствует и, может, ещё не скоро покинет нас, сирых.
Как ни бились кабинет-министры, а никакого другого ответа не получили – с тем и воротились во дворец.
По приезде их в прежнем апартаменте снова началось совещание тех же лиц: герцога, Левенвольда, Бестужева и князя Черкасского, – только фельдмаршал, не желая участвовать лично, отошёл от кружка к окну, как будто наблюдая за проходившим по улице военным караулом. Герцог, понимая, что его дело может выиграть только при жизни императрицы, продолжал настаивать на необходимости немедленного решения вопроса о регентстве, а потому тотчас же предложил на общее обсуждение мнение вице-канцлера относительно правительства принцессы и назначения при ней совета.
– Принцессу, – добавил он, – её величество решительно не желает, да и совет, по моему мнению, дело невозможное.
С этим мнением, конечно, согласились все.
– Слышите, граф, какого мнения господа министры о правительстве? – обратился герцог к фельдмаршалу, желая непременно притянуть его к своей стороне.
– Нет, не слыхал, – ответил Миних, подходя к кружку и невольно принимая участие в совещании.
– Они не желают учинить так, как делается в Польше, чтобы в совете сидели многие персоны.
Миних не высказал ни слова.
– Да кому же и быть регентом, кроме вашей светлости! – буркнул вдруг Бестужев и сам испугался, сам тотчас стал оговариваться и находить затруднения, продолжая говорить уже по-немецки: – Конечно, покажется странным в других государствах, скажут, что обошли отца и мать императора…
– Пожалуй, что в других государствах будет не без ненависти, – заметил со своей стороны герцог, стараясь всеми силами принять равнодушный вид, тогда как сердце его судорожно сжималось.
Князь Черкасский стал шептать на ухо Левенвольду.
– Да что вы шепчете, говорите вслух, – оборвал тот, и князь поневоле начал, в не совсем связных словах, высказывать своё мнение о необходимости предоставить правительство герцогу.
Очередь оставалась за фельдмаршалом Минихом. Ясно сознавая, что долее уклоняться от подачи своего голоса было бы слишком опасно, ввиду неизвестности будущего положения здоровья императрицы, фельдмаршал согласился с мнением товарищей, развив это мнение и подкрепив его практическими доказательствами с обыкновенной своей ясностью.