Екатерина I - Сахаров Андрей Николаевич. Страница 34
Княгиня Аграфена Петровна ухмыльнулась и только развела руками.
Государыня, не заметив, кажется, этого движения, предалась своей обычной откровенности и под влиянием её высказывала накипевшее на душе неудовольствие.
– Князь, я тебе скажу, сегодня поставил меня в неприятное положение относительно будущего зятя. Тот привёз с собою очень приятных, образованных кавалеров, а Александр Данилыч показал к ним явное презрение, да не удовольствовавшись этим, Дивьера за них обругал, и сам не зная за что. Да так скверно всё это пришлось… за обедом. Я уж готова была бросить всё и уехать, но удержалась только ради княгини Дарьи Михайловны. А она, моя голубушка, уж надо сказать правду, умеет быть и приятной собеседницей, и хорошей, гостеприимной хозяйкой. Та, видя, как муж набросился на людей ни в чём не повинных, постаралась уж лаской своей загладить как-нибудь нанесённую неприятность. А я, назло князю, дала позволение Дивьеру лично ко мне являться с докладом и тех молодых людей приняла в свою службу камер-юнкерами. И ты, княгиня, должно быть, их знаешь? Это дети старика Левенвольда, что у кронпринцессы был.
– Знаю, ваше величество, предостойные люди, особенно старший.
– А мне больше понравился младший. Он из себя виднее и ловчее старшего. Тот больше годен, кажется, для военной, а не для придворной службы, а младший…
– Младший, ваше величество, гораздо хитрее и, несмотря на свою смазливость, души самой чёрной и совершенно без правил. Картёжник страшный и мот. Да ещё за ним водится один не малый и едва ли не позорнейший порок…
– Какой же? – спросила с удивлением императрица.
– Позвольте мне уж не приводить его, ваше величество! Если я принуждена буду назвать этот порок младшего Левенвольда, то могу показаться в глазах ваших распространительницею самых грязных слухов. Мне и то неприятно, что ваше величество застали нас в объяснении с Анисьей Кирилловной и невольно должны были открыть её неказистое поведение.
– Да, правда, это мне очень больно, что в ком я больше всех была уверена, те и оказались способнее всех меня предать. Этого я Анисье никогда не прощу. В ней, стало быть, никогда не было ко мне ни привязанности, ни благодарности, ни чести.
– Я это вашему величеству давно уже говорила, да вы всё не хотели верить… вот и дождалися! – вмешалась подошедшая Ильинична.
– Когда же ты мне говорила?
– Да много раз, и не дальше как вчера по поводу шута довела до слуха вашего, что шпион этот с Анисьей в стачке…да, чего доброго, и сам-от Ушаков, кто его разберёт, кому больше норовит: вам или кому другому?.. Усердие едва ли нуждается в подслушивателе… А что он вам сказал, прикрывая своё воровство, будто за нами хочет подсматривать, это самое, государыня, извольте хорошенько рассудить, и… не его дело, енеральское. Да и потому неладно оно, что иное и понять-то в женских надобностях не удастся мужчине… а не только ещё заставить подсматривать да подслушивать.
Лицо Екатерины I снова покрылось облаком мрачного подозрения. Перед её мыслью не только выяснилась теперь справедливость представлений Ильиничны о неудобстве секретного надзора, но и Ушаков явно показывался вредным человеком. Странное, поразившее всех дам за обедом у князя Меньшикова поведение Ушакова тоже припоминалось теперь её величеству, возбуждая разные подозрения. Государыня задумалась.
Княгиня Аграфена Петровна и Ильинична тоже молчали, по выражению лица её величества судя, что в добром сердце Екатерины Алексеевны происходила борьба, направление и исход которой трудно было предвидеть. Но скорее всего можно было ожидать взрыва гнева, не разбирающего, как Божий гром, жертв своей ярости. А это расположило умных женщин самих присмиреть, чтобы не подать никакого повода к вспышке. Лицо императрицы горело, и глаза метали искры. Екатерине в это время представилось очень многое, невыгодное для людей, к которым она чувствовала симпатию. Прежде же всего, князь Меньшиков представился ей человеком, все побуждения которого были своекорыстны, а пути, выбираемые им для достижения желаний, ещё более способны оттолкнуть от него даже людей, питавших к нему сочувствие. Вопрос же о том, способен ли он быть признательным, разрешался в отрицательном смысле; так что государыня невольно содрогнулась. Услуги, оказанные князем, бледнели всё более и более. Екатерине I даже захотелось так поставить себя со светлейшим, чтобы он мог держаться лишь в пределах почтительной покорности и исполнения даваемых приказаний, без всяких советов и предложений.
Мало-помалу мысли монархини принимали всё более мрачное настроение. От князя Меньшикова они перенеслись на Анисью Кирилловну, и государыня была тем больше раздражена её поведением, что до того времени она была, можно сказать, самою приближённою к ней особою, заменяла секретаря и была нянькою дочерей её. Отчего тогда она не проявляла такого корыстолюбия? Какую цель имели распускатели лживых слухов? Вот вопросы, которые волновали Екатерину и которые она не могла разрешить. Наконец она выразила своё недоумение в следующих словах:
– Никак в толк не возьму – что этих мерзавцев заставляет под меня подыскиваться, подкупая даже мою прислугу на шпионство?
Княгиня Аграфена Петровна, давно и внимательно следившая за переменою в лице её величества, услыхав вопрос, подумала, что он обращён прямо к ней, и поспешила ответить:
– Честолюбцы эти узнаваемым ими нелепостям дают огласку, распуская их в народ посредством подмётных писём…
– Что?! Подмётных писем! Так старый чёрт Толстой и Головкин с зятем мне должны будут ответить за эти письма! О! Теперь я все понимаю… Попались! Сами, мерзавцы, дают против себя оружие… Княгиня Аграфена Петровна, перескажи мне, кто Анисью-то собирался слушать: граф Пётр Андреич, Гаврила Иваныч и Павел Иваныч?А других ещё не знаешь ты в согласии с ними?
– Не знаю, ваше величество.
– Что же они думают сделать, смущая народ подмётными письмами?
– Добиться, вероятно, заполучения в свои руки всей власти, которая теперь, как они думают, в одних руках князя Меньшикова…
– Неправда, что в его одних руках… Я спрошу тебя, разве князь без меня или без того, что я ему скажу, своею властью делает что-нибудь или распоряжается от своего имени?