Елизавета Петровна - Сахаров Андрей Николаевич. Страница 118

– Кто же это, дитя моё? – спросила смягчённая императрица.

– Это – мой жених, ваше величество, храбрый и отважный офицер гвардии…

– Фамилия?

– Мельников.

– Мельников? – не веря своим ушам, повторила Елизавета Петровна. – Тот самый Мельников, который помог Миниху, злоупотребляя моим именем, арестовать Бирона, который позорно шпионил за товарищами, обрекал их пытке и казни?

– Ваше величество, – твёрдо возразила Наденька, – мой жених всегда говорил, что солдат должен не рассуждать, а исполнять приказания начальства. Он делал всё, что ему предписывал долг присяги, и если он принесёт присягу вашему величеству, то будет и вам служить до последней капликрови.

Обдавая смелую девушку молниями разгневанных очей, императрица позвонила и обратилась к вошедшему камергеру:

– Я приказала арестовать и сослать в Сибирь всю семью Головкиных, между тем эту особу почему-то оставили в покое. Чтобы сейчас же этот недосмотр был исправлен! Да напомните, кстати, чтобы арестованному офицеру Мельникову, как было приказано, не давать никаких поблажек! Ускорить его дело! Разжаловать в солдаты, лишить чинов и дворянства и, побив батогами, сослать в дальний гарнизон!

– Ваше величество!.. – вскрикнула Наденька.

– Уведите её! – сурово приказала императрица и принялась расхаживать по кабинету из угла в угол. – Ты чего на меня уставилась?! – накинулась она на Жанну. – Недовольна? Не по-твоему я поступила?!

– Ваше величество, – тихо сказала Жанна, – к чему эта лишняя жестокость? Чем виновата бедная девушка! За что постигла её суровая кара? А Мельников… Да разве не права девушка, что он только исполнял долг присяги?..

Елизавета Петровна вспыхнула как порох.

– Ты, матушка, эту музыку со мной брось! – закричала она подбоченясь. – Мне гувернанток не нужно, выросла я из-под опеки…

У Жанны уже закипал на сердце резкий ответ, но тут дверь раскрылась, и в кабинет вошла заплаканная Оленька.

– Мне сказали, – грустно начала она, – что ваше величество хотели видеть меня после приёма.

Елизавета Петровна, ещё не успокоившаяся от гнева на Жанну, накинулась теперь на несчастную Ольгу.

– Ну да, хотела, – закричала она. – Да разве я тебя на казнь зову, что ты ко мне с такой похоронной мордой являешься? Надоело мне это, матушка! Все радуются, все стараются выразить мне свой восторг, а ты, дура, только нюнишь да нюнишь.

– Как же мне не плакать, ваше величество, когда я думаю, что мой Петя не дожил до этого светлого дня, до этой радости? – с мягкой укоризной ответила Оленька.

– Да скучно это, матушка! – уже мягче ответила императрица. – Петенька тут, Петенька там… Ну, умер и умер твой Петя, слезами его не воскресишь. Мёртвому – могила, живому – радости жизни. Он умер – его похоронили. Ты, слава Богу, жива – тебе надлежит озаботиться своим будущим. Ты что надумала?

– Я в монастырь пойду, – тихо сказала Оленька.

– Подумаешь, какая сласть в монастыре! Полно дурить, мать моя! Выходи-ка лучше ты замуж. Есть человек, который мне оказал большие и важные услуги. Он тебя давно без памяти любит и будет тебе верным мужем. Как нарожаешь штук шесть детей, так и забудешь и о монастыре, и о Петеньке. А человек он ловкий… Это – Ванька Каин! – обратилась она к Жанне с пояснением.

При этом имени Оленьку покачнуло.

– Я ещё не совсем здорова, ваше величество, – тихо сказала она, – и у меня в ушах звенит и разные несуразности кажутся. Позвольте мне уйти, ваше величество! – и, не дожидаясь разрешения императрицы, Оленька, шатаясь, вышла из кабинета.

Не помня себя, дрожа от гнева, Жанна подошла вплотную к императрице и скорее прошипела, чем сказала:

– Как вы решились, как вы осмелились, как вы дерзнули на такое святотатство – предложить Оленьке в мужья человека, предавшего на смерть её жениха? Как повернулся у вас язык выговорить это?

Императрица растерялась до такой степени, что даже не рассердилась.

– Но помилуй, что же тут такого… – начала она.

Однако Жанну теперь трудно было остановить: слишком много накипело у неё на сердце.

– Помните ли вы тот момент, – страстно крикнула она, – когда на коленях перед образом вы клялись Богу царствовать в законе, милости и правосудии? С чего же вы начали своё царствование? С крови, с жестокости, с несправедливости! Остановитесь, ваше величество, пока не поздно!

– Да ты совсем взбесилась! – крикнула Елизавета Петровна, выходя из того оцепенения, в которое её погрузил неожиданный взрыв Жанны. – Я прикажу тебя в сумасшедший дом посадить! Я тебя научу, как надлежит подданным разговаривать со своей императрицей! Или ты и впрямь ума решилась? Вообразила, что ты – не какая-то Очкасова, а Сам Господь Бог?!

– Я – не подданная вашего величества, – возразила Жанна, которая обрела всё своё спокойствие, – и не Очкасова. Как законная жена маркиза Анри де Суврэ, обвенчанная с ним в парижской церкви святой Екатерины, я – французская подданная и маркиза. Но я звалась своим девичьим именем потому, что не хотела забывать, что я – русская по рождению, что моя бедная родина ждёт от меня жертв и работы на её пользу. Я сделала всё, что могла, однако вы, ваше величество, доказали мне, как я ошибалась… Но к чему говорить об этом? Я теперь – француженка и на днях уезжаю на свою новую родину…

– Скатертью дорога! – отрезала Елизавета Петровна, поворачиваясь к Жанне спиной.

– Но, уезжая, я должна обратиться к вашему величеству с единственной просьбой, в которой, надеюсь, вы мне не откажете: отпустите со мной Оленьку. Ведь это я прислала сюда Столбина, из-за меня он погиб мученической смертью, и моя обязанность окружить несчастную заботами и довольством. Это всё, чего я прошу у вас, ваше величество!

– А очень она мне нужна! – не оборачиваясь, буркнула императрица.

Подавляя вздох мучительного разочарования, Жанна, маркиза де Суврэ, тихо вышла из кабинета императрицы, чтобы никогда более не возвращаться в него…

Через несколько дней дорожный возок увозил из Петербурга супругов де Суврэ и Оленьку.

– Я всё ещё не могу опомниться от всего пережитого и перечувствованного здесь! – сказала Жанна мужу.