Елизавета Петровна - Сахаров Андрей Николаевич. Страница 98

Тут уж Мельников не на шутку приуныл. У него было скоплено пятьдесят червонцев, и он считал эту сумму небольшим состоянием, а оказывалось, что это – просто капля в море нужных средств! Шесть тысяч рублей! Да если в их крошечной деревеньке урожай сам сто несколько лет подряд будет и если они с матерью себе во всём отказывать станут, так и то этой суммы ему в десять лет не скопить. А и скопить, так толку мало: разве хватит у него средств держать квартиру в семь комнат?

Выхода почти не было… «Почти» – потому что тот выход, на который ему намекали, он принять не мог.

Этот выход указывал ему капитан Ханыков. Следуя данному ему поручению, Ханыков всеми силами старался залучить Мельникова в число заговорщиков: это было важно уже потому, что рота Мельникова считалась одной из лучших во всём полку. Но вместе с тем нельзя было не считаться и с опасностью открытого посвящения Мельникова в заговор. Василий Сергеевич открыто держался правительства регентши и мог разрушить всё дело переворота. Поэтому приходилось заводить речь исподволь и понемножку.

Ханыков, знавший денежные затруднения товарища, не раз заводил с ним разговор о неблагодарности теперешнего правительства. Ведь вот он, Вася, выдающейся храбростью и сообразительностью значительно способствовал аресту опасного Бирона. Что толку от этого? Повысили не в очередь в чине – и только, но никакой материальной выгоды от этого для него не получилось.

– То ли дело было при великом Петре, – говорил Ханыков. – Сам-то он, батюшка, скромнее скромного был, а отличившихся за малейшую услугу щедро награждал. Да, сразу видно, что не его родная кровь нами теперь правит.

Затем, кинув несколько незначительных фраз, соблазнитель мельком рассказывал, что встретил недавно в Летнем саду царевну Елизавету и был снова поражён, насколько её высочество фигурой, манерами и повадкой напоминает своего державного отца. А доброта-то, доброта! И Ханыков принимался перечислять всех тех, которые в затруднительных случаях обращались за помощью к царевне и неизменно уходили от неё обласканные, утешенные и одаренные. Он намекал, что этот путь не закрыт и для него, Васи.

Мельников знал, что вокруг царевны что-то затевалось – ведь слухи о заговоре носились в воздухе и не тревожили пока ещё только одной правительницы Анны, – а потому понимал, куда клонит Ханыков. При других обстоятельствах Василий Сергеевич дал бы решительный отпор товарищу и наотрез предложил бы ему не заводить таких опасных речей. Но в данное время он был слишком подавлен личным несчастьем и, по большей части вздыхая, отмалчивался от какого-либо ответа.

Ханыков же объяснял себе его молчание и вздохи тем, что семена падают на благодарную почву, и с каждым разом становился всё откровеннее.

Отчасти он не ошибался: в душе Мельникова действительно происходил большой разлад. Натуре Василия Сергеевича была противна мысль о заговоре вообще, а о заговоре ради корыстных целей тем более. Но необходимость и безысходность – великие советчики.

«Неужели всё-таки придётся пойти этим путём?» – тоскливо думал Мельников, стоя на карауле.

Эта мысль так мучительно поглощала всё его внимание, что капитан даже и не заметил подошедшего принца Антона, как не расслышал обращённого к нему вопроса.

– Эй, капитан, капитан! – весело окликнул его принц Антон, дотрагиваясь до плеча молодого офицера. – Да ты и впрямь загрустил! Что с тобой?

Мельников вздрогнул, испуганными глазами посмотрел на принца Антона и вытянулся в струнку.

А принц тем временем продолжал с добродушной весёлостью:

– Когда молодой, цветущий здоровьем и стоящий на отличной дороге человек начинает задумываться и грустить, то этому может быть весьма немного причин: во-первых, плохой желудок, о чём не может быть и речи ввиду отличного цвета лица капитана, во-вторых – несчастная любовь.

– Капитан Мельников – счастливый жених, ваше высочество! – вставил Стрешнев.

– Значит, и эта причина отпадает. Остаётся третья: денежные затруднения. Но вылечить от подобной болезни всегда в наших силах. На, капитан, возьми и не грусти! – с этими словами принц Антон сунул капитану свёрток в пятьсот червонцев [74] и поспешно удалился со Стрешневым, не дожидаясь выражений благодарности окаменевшего от радости Мельникова.

С трудом дождавшись смены, Василий Сергеевич полетел к Наденьке. По счастью, он застал её дома и одну. Самого графа не было дома, а графиня очень благосклонно смотрела на юную любовь молодой парочки, внутренне не одобряла злобной суровости мужа и в отсутствие последнего всегда давала жениху и невесте возможность побыть наедине.

Захлёбываясь от восторга, Мельников выложил перед Наденькой объёмистый свёрток, вручённый ему принцем. Ведь здесь была большая часть той суммы, которую требовал её дядя для начала шитья приданого. Может быть, он переменит гнев на милость и удовольствуется этим, прикажет начать заготовку? Господи, хоть бы видеть, что предпринимается что-нибудь, что они хоть идут навстречу своему счастью!

Наденька, обрадованная не меньше жениха, выражала твёрдую уверенность, что дядя удовольствуется пока этой суммой, так как на него непременно должно произвести сильное впечатление то обстоятельство, что деньги исходят от принца Антона: ведь, значит, можно рассчитывать и далее на милость его высочества?

– Ты понимаешь, Наденька, – сказал ей Мельников, когда улеглись первые взрывы радости, – меня в этом случае радует не только то, что есть деньги, а также то, что достались они вполне честным путём. Ведь в последнее время я стоял перед тяжким соблазном, и не умудри Господь принца оказать мне эту милость сегодня, так не знаю, на какой дороге стоял бы я завтра!

Наденька встревожилась и принялась расспрашивать жениха. Его слова навели её на ужасную мысль: Вася, должно быть, собирался стать разбойником, о какой же другой дороге говорил он?

Когда Мельников рассказал ей о речах Ханыкова, Наденька пришла окончательно в ужас.

– Как? – вскрикнула она. – Ты говоришь, что он уже давно разговаривает с тобою об этом, и ты до сих пор не сказал никому ни слова? Да ведь замышляется преступление, а ты молчишь, покрываешь?