Почти как люди - Саймак Клиффорд Дональд. Страница 4

Допустим, что все наоборот, сказал я себе, допустим, что торговля в упадке, что строительные компании обанкротились, что заводы начали выбрасывать рабочих на улицу — так ведь пока окончательно не подопрет, в газете не появится об этом ни строчки.

Я сложил газету и отодвинул ее в сторону. Открыл ящик, вытащил пачку заметок, которые набросал накануне во второй половине дня, и начал их просматривать.

Лайтнинг, редакционный рассыльный, вышел из тени и остановился около моего стола.

— Доброе утро, мистер Грейвс, — сказал он.

— Это ты свистел? — поинтересовался я.

— Угу, видать, это был я.

Он положил передо мной на стол корректуру.

— Ваша статья для сегодняшнего номера, — сказал он. — Та самая, в которой вы объясняете, почему вымерли мамонты и другие крупные животные. Я подумал, что, может, вам захочется взглянуть на нее.

Я пробежал глазами корректуру. Какой-то остряк из отдела литературной правки, как водится, состряпал для нее разухабистый заголовок.

— Раненько вы сегодня, мистер Грейвс, — заметил Лайтнинг.

— Нужно подготовить материал на две недели вперед, — сказал я. — Я уезжаю в командировку.

— Слыхал, слыхал, — оживился он. — По астрономической части.

— Что ж, пожалуй, это близко к истине. Загляну во все большие обсерватории. Должен написать серию статей о космосе. О дальнем. Всякие там галактики и тому подобное.

— Мистер Грейвс, — спросил Лайтнинг, — как, по-вашему, они дозволят вам хоть чуток посмотреть в телескоп?

— Сомневаюсь. Время наблюдений расписано до минуты.

— Мистер Грейвс…

— Что еще, Лайтнинг?

— Как вы думаете, есть там люди? На этих самых звездах?

— Понятия не имею. Этого никто не знает. Но, очевидно, где-нибудь все-таки должна существовать жизнь.

— Такая, как у нас?

— Нет, едва ли.

Лайтнинг потоптался немного и вдруг выпалил:

— Вот черт, чуть не забил. Вас тут хочет видеть какой-то тип.

— Он здесь?

— Ага. Ввалился сюда часа два назад. Я сказал ему, что вы еще не скоро будете. А он все-таки решил подождать.

— Где же он?

— Прошел прямехонько в комнату радиопрослушивания и плюхнулся в кресло. Сдается мне, что он там заснул.

— Так пойдем посмотрим, — сказал я, поднимаясь со стула.

Мне следовало бы догадаться сразу. Такой номер мог отколоть один-единственный человек на свете. Только для него одного ничего не значило время суток.

Он полулежал в кресле с детски-наивной улыбкой на лице. Из многочисленных приемников неслось невнятное бормотание департаментов полиции, патрульных автомашин, пожарных депо и других учреждений, стоящих на страже законности и порядка, и под аккомпанемент всей этой тарабарщины он деликатно похрапывал.

Мы стояли и смотрели на него.

— Кто это, мистер Грейвс? — спросил Лайтнинг. — Вы его знаете, мистер Грейвс?

— Его зовут Кэрлтон Стирлинг, — ответил я. — Он биолог, работает в университете, и он мой друг.

— А на вид никакой он не биолог, — убежденно заявил Лайтнинг.

— Лайтнинг, — сказал я этому скептику, — со временем ты поймешь, что биологи, астрономы, физики и прочие представители этого ужасного племени ученых такие же люди, как и мы с тобой.

— Но ворваться сюда в три часа ночи! В полной уверенности, что вы здесь.

— Это он так живет, — объяснил я. — Ему и в голову не придет, что остальная часть человечества может жить иначе. Такой уж он человек.

Что правда, то правда, таким он и был.

У него были часы, но он ими не пользовался — разве что засекал по ним время, когда ставил опыты. Он никогда не знал, день сейчас или ночь. Проголодавшись, он без особой щепетильности любыми средствами раздобывал себе что-нибудь съестное. Когда его одолевал сон, он забивался в какой-нибудь уголок и проваливался на несколько часов. Закончив очередную работу или просто охладев к ней, он уезжал на север, к озеру, где у него была своя хижина, и бездельничал там денек-другой, а то и целую неделю.

Он с такой последовательностью забывал приходить на занятия, так редко являлся читать лекции, что администрация университета в конце концов махнула на него рукой. Там уже даже не притворялись, что считают его преподавателем. Ему оставили его лабораторию, и с молчаливого согласия начальства он окопался в ней со своими морскими свинками, крысами и приборами. Но деньги ему платили не зря. Он постоянно делал какие-то сенсационные открытия, что привлекало всеобщий интерес не только к нему, но и к университету. Что касается его лично, то он с легкой душой мог бы всю эту славу отдать университету. Будь то мнение прессы, официальной общественности или еще чье-нибудь — Кэрлтону Стирлингу все это было безразлично.

Он жил только своими экспериментами, жил только для того, чтобы без устали копаться в тайнах, существование которых воспринималось им как брошенный лично ему вызов. У него была квартира, но иной раз он по нескольку дней кряду не заглядывал в нее. Чеки на зарплату он швырял в ящики письменного стола, и они скапливались там до тех пор, пока ему не звонили из университетской бухгалтерии, чтобы узнать, какая их постигла судьба.

Однажды он получил приз — не из высоких и импозантных, но все же достаточно почетный, к нему еще прилагалась небольшая денежная премия — и забыл явиться на торжественный ужин, на котором ему должн были этот приз вручить.

А сейчас он спал в кресле, запрокинув голову и вытянув свои длинные ноги под стойку радиоприемника. Он тихонько похрапывал, и в эту минуту в нем невозможно было распознать одного из самых многообещающих ученых мира — он походил скорее на проезжего, который случайно забрел сюда в поисках ночлега. Он нуждался не только в бритье — ему не помешало бы и постричься. Небрежно повязанный галстук сбился набок и весь был покрыт пятнами — вероятнее всего, от консервированного супа, который он разогревал прямо в банках и рассеянно ел, мысленно сражаясь с очередной проблемой.

Я шагнул в комнату и осторожно потряс его за плечо.

Проснулся он легко, даже не вздрогнул и, взглянув на меня снизу вверх, ухмыльнулся.

— Привет, Паркер, — сказал он.

— И тебе привет, — отозвался я. — Я бы дал тебе выспаться, но ты так вывернул шею, что я побоялся, как бы ты ее себе не сломал.

Он подобрался, встал и последовал за мной в информационный отдел.

— Уже почти утро, — проговорил он, кивнув на окна. — Пора просыпаться.

Я взглянул на окна и увидел, что ка улице уже начинало светать.

Он расчесал пятерней свою густую шевелюру и, словно умываясь, провел несколько раз по лицу ладонью. Потом полез в карман и вытащил пригоршню скомканных банкнотов. Выбрав две бумажки, он протянул их мне.

— Держи, — оказал он. — Случайно вспомнил. Решил, что лучше отдать их сразу, а то опять вылетит из головы.

— Но, Кэрл…

Он тряс двумя бумажками, нетерпеливо суя их мне в руку.

— Года два назад, — бубнил он. — Тот уикенд, который мы с тобой провели у озера. Я тогда спустил все до последнего цента на игорные автоматы.

Я взял у него деньги и положил в карман. О том событии у меня остались довольно смутные воспоминания.

— Выходит, ты зашел только для того, чтобы отдать мне долг?

— Конечно, — ответил он. — Проезжал мимо и увидел возле дома стоянку. Решил навестить тебя.

— Но я ведь по ночам не работаю.

Он улыбнулся.

— Ну и что? Зато я немного всхрапнул.

— Я накормлю тебя завтраком. Тут через дорогу закусочная. Подают вполне съедобную яичницу с беконом.

Он покачал головой.

— Должен ехать обратно. И так потерял уже бездну времени. Меня ждет работа.

— Что-нибудь новенькое? — полюбопытствовал я.

Секунду поколебавшись, он ответил:

— Не для прессы. Пока. Может быть, позже, а сейчас — ни-ни. До этого еще далеко.

Я ждал, не спуская с него глаз.

— Экология, — произнес он.

— А точнее?

— Паркер, ведь ты же знаешь, что такое экология.

— Разумеется. Это взаимоотношение различных форм жизни и окружающих ее условий.