Сокровище Голубых гор - Сальгари Эмилио. Страница 55

— Так и сделаем. Мы тут без тебя соорудили четыре больших плота, на которых со всеми силами сейчас и переправимся к «Эсмеральде». Наши молодцы так и рвутся схватиться с шайкой ненавистного им разбойника.

— Это наше счастье, капитан. На их численность только и надежда. Лишь бы нам удалось забраться с ними на борт, тогда мы потолкуем с этими пьяницами… А кто же будет командовать плотами?

— Первым я, вторым ты, третьим Математе, а четвертым Котуре, потому что дон Педро с несколькими туземцами останется здесь оберегать сестру. Ну, с Богом, отправляемся!

Четыре плота, прочно устроенные из массивных стволов кауриса и огороженные по краям высоким заграждением из плотно воткнутых стволов поменьше — для защиты от пуль, — тихо покачивались в небольшой бухточке.

Разделив свое «войско» на четыре отряда, Ульоа при помощи своего деятельного помощника, Математе, разместил его на плотах и, когда все уселись, подал знак к отплытию. Для охраны молодой сеньориты остался ее брат с четырьмя туземцами.

Плоты, по возможности управляемые бесшумно, плавно заскользили по гладкой поверхности моря, неслышно приближаясь к кораблю. Все находившиеся на них хранили глубокое молчание. Было еще темно. Зажженные было на «Эсмеральде» два палубных фонаря погасли, и с судна, смутно обрисовывавшегося при слабом мерцании звезд, не доносилось ни малейшего звука. Казалось, там все вымерло, и предположение Ретона, что с прибытием товарищей попойка возобновится, по-видимому, не оправдывалось.

Плоты двигались гуськом, и лишь только передний, под командой капитана, подошел к кораблю, с последнего вдруг раздался громкий окрик:

— Кто тут?

— Потерпевшие крушение! — ответил Ульоа.

— А много вас?

— Нет, и все мы умираем от голода и жажды.

— Все-таки вам придется подождать до рассвета.

— Не можем!.. Истомились!..

— Ах, истомились?.. Эй товарищи, к оружию!

На корабле вдруг раздался шум. Слышно было, как по палубе забегали люди. Послышались ругательства и проклятия. Затем раздалась зычная команда: «Пли!» Сверкнул огонь, и далеко по морю раскатился гул пушечного выстрела, будя береговые отголоски.

К немалому удивлению Ульоа, дикари не выказали не только своего обычного панического ужаса, но даже простого испуга, а спокойно стояли на плотах с поднятым оружием.

Первый пушечный выстрел перелетел через головы осаждавших, не причинив им никакого вреда, но последовавший за ним второй ранил нескольких туземцев. Однако и это не произвело между ними особенного переполоха, и когда Ульоа скомандовал стрелять, они дружно выпустили в осажденных целую тучу стрел. По раздавшимся на борту корабля проклятиям можно было судить, что часть стрел не миновала своей цели.

Пока шла перестрелка с этой стороны, плот Ретона подошел к тому месту, где все еще висела веревка. Старик со своим отрядом быстро взобрался по ней на галерейку; следовавшие за ним двадцать туземцев, вооруженных каменными топорами и тяжелыми палицами, не отставали от него.

Отсюда Ретон бросился на палубу и крикнул громовым голосом:

— За мной, друзья! Корабль сейчас будет наш! Прицелившись в пушкаря, он метким выстрелом свалил его с ног, так что пушкарь не успел еще раз зарядить орудие.

Началась ожесточенная схватка. Экипаж «Эсмеральды», разрядив ружья и не имея возможности зарядить их вновь, сбился в кучу и с яростью бился прикладами ружей. Темнокожая орда, пылая жаждой мщения за убитых товарищей и поощряемая криками своих вождей, без устали наседала на небольшую кучку защитников судна, число которых с каждым мгновением все убывало.

Продолжаться долго, конечно, это не могло. Через полчаса судно оказалось в руках осаждавших. Только пятерым защитникам удалось каким-то чудом ускользнуть с судна, и их заметил боцман, когда они быстро плыли к берегу. Старик, успевший уже зарядить пушку, хотел было пустить вдогонку беглецам картечь, но Ульоа остановил его:

— Оставь этих несчастных, дружище! — сказал он. — Они теперь не могут нам принести никакого вреда. Ты вот что лучше скажи мне: не знаешь, сколько на «Эсмеральде» шлюпок?

— Пяток я видел, капитан. Кроме того, есть довольно вместительная китоловка…

— Ну вот и отлично! Пошли сейчас же Математе на одной из шлюпок за доном Педро и его сестрой, а китоловку и остальные шлюпки распорядись приготовить к отплытию. Утром мы отправимся на них по реке к Голубым горам и там окончательно разберемся с Рамиресом. Пушку возьмем с собой. Ее можно поместить на китоловку.

— Слушаю, капитан, — ответил старик и отправился исполнять полученные распоряжения.

XXIV. Последнее слово Рамиреса

К восходу солнца неутомимым Ретоном были окончены все приготовления к отплытию. В воду спустили пять шлюпок и китоловку и погрузили в них необходимое количество съестных припасов, оружия и амуниции. Пушку с несколькими десятками зарядов поместили на китоловке. Управлять орудием взялся сам Ретон, который был хорошим канониром. «Эсмеральду» оставили под охраной Котуре и десяти туземцев со строгим внушением никого не пускать на корабль. Девушку хотели оставить на корабле, но она упросила взять ее с собой.

Рано утром флотилия тронулась в путь по Диа. Река эта, истоки которой скрываются в высотах, обступающих западный берег Новой Каледонии, не особенно велика, но довольно широка в устье, выходящем прямо в океан.

Флотилия шла два дня, не встречая серьезных препятствий, за исключением обширной отмели, покрытой массой мелких раковин, которыми пловцы пополнили свои съестные припасы. После этого стали держаться самой середины реки, где было достаточно глубоко. По обоим берегам тянулись леса, из-за которых кое-где выглядывали поселки туземцев. Жара была такая, что не привыкшие к ней американцы буквально задыхались.

— Ну, пока мы доберемся до Голубых гор, непременно изжаримся в этом адском пекле! — жаловался боцман, обливаясь потом и то и дело опрокидывая на голову холодную речную воду.

— Рамиресу не легче нашего, — утешал его Ульоа.

— Ему, разбойнику, поделом, а мы за что страдаем?.. Только ему теперь не на чем будет везти сокровище: кораблик-то от него уплыл… Как бы еще дикари не ухлопали его, чтобы воспользоваться золотом.

— Ну, ради этого они его не ухлопают, — возразил Ульоа. — Туземцы пока еще не знают настоящей цены золоту и смотрят на него, как на простые камни.

— Счастливцы! — со вздохом произнес старик. — Сеньорита, — вдруг обратился он к девушке, которая вместе с братом и капитаном Ульоа также находилась на китоловке, — вы давно не видали нашего юнгу, этого «раскаявшегося» грешника?

— Видела в день отбытия Рамиреса к Голубым горам.

— А где же он теперь?

— Отправился вместе с Рамиресом.

— Ага! — воскликнул старик. — Значит, он опять заодно с этим разбойником?

— Нет, Ретон, — возразила девушка, — он отправился с ним по необходимости: Рамирес почему-то не захотел оставить его на корабле. Бедный юноша все последнее время относился ко мне очень хорошо и заботливо охранял меня от разных грубостей матросов.

— Ишь какой выискался охранитель! — не унимался старик.

— Значит, он искренне раскаялся? — спросил Ульоа, не обратив внимания на замечание боцмана.

— Следовательно, и указания, которые мы два раза встретили на пути, о тебе и о Рамиресе были действительно оставлены им для нас? — с живостью спросил Бельграно. — Вот видите, Ретон? А вы все нападаете на этого беднягу!

— Увидим, увидим, сеньор, что будет дальше, — упорствовал старик, не желавший так быстро сдаваться.

На второй день к ночи флотилия пристала к небольшому зеленому островку в некотором отдалении от берега, которого Ульоа избегал из опасения засады, которую мог устроить Рамирес.

Спокойно переночевав на этом островке, пловцы при первых лучах утреннего солнца пустились в дальнейший путь. Хорошо отдохнувшие и сытно накормленные туземцы усердно работали веслами. Берега начинали сближаться. К полудню их стала разделять только такая узкая лента реки, что росшие по обеим сторонам деревья сплетали свои ветки, образуя над рекой густой зеленый свод, под которым царила приятная прохлада. Этому особенно радовался Ре-тон, больше других страдавший от жары.