Священный меч Будды - Сальгари Эмилио. Страница 37

Американец не желал ничего лучшего и завязал без всяких предисловий разговор с маленьким китайцем, который, в восторге от того, что ученый человек задает ему вопросы, выразил готовность отвечать на них.

Янки, чтобы дать понятие о своей мудрости, заговорил о торговле, земледелии, мореходстве, политике, астрономии, математике, истории, путая одного императора с другим и приписывая им не совершенные ими деяния. Слушая эти разглагольствования завравшегося янки, поляк просто умирал со смеху, за что и получил несколько толчков ногами под столом от капитана, не на шутку рассердившегося на Казимира за его несдержанность.

Несчастный горожанин, оглушенный потоком слов, забыл свою чашечку и, разинув рот и вытаращив глаза, слушал болтовню американца, воображая, что видит перед собой самого знаменитого ученого в империи. Он не осмеливался его прерывать, и американец, воодушевляясь этим молчанием, продолжал говорить с быстротой судна, идущего на всех парах, перевирая, задыхаясь и смешивая китайский язык с английским. Сильный толчок капитана напомнил ему, что пора остановиться и завести речь о священном мече. Хотя американец в эту минуту говорил о политике, он вдруг перемахнул на религию и после еще доброй четверти часа ужаснейшей трескотни, состоящей из мудреных фраз, произнес имя Будды.

— Как я уже прежде говорил, — продолжал он, мчась вперед все с той же быстротой, — Будда был великий человек, родившийся в Индии, когда Китай еще не был империей. В свое время он был великим воителем и оставил в одной пещере свой меч, который был найден неким китайским князем, поднесшим его в дар императору Киен Лунгу. Слыхали вы когда-нибудь об этом мече?

— Да, я слыхал о нем, — отвечал китаец.

— Прекрасно! Тогда вы должны знать, что этот знаменитый меч некоторое время спустя был украден и спрятан в Юаньяне. Это правда? Вы должны знать об этом что-нибудь.

— В Юаньяне!.. Почтеннейший и ученейший господин, вы изволите шутить!

— Негодяй! — рассердился американец. — Неужели ты думаешь, что ученый может шутить? Итак, отвечай, скорее. Я не покину Юаньян, пока не увижу чудесный меч.

— Но ведь я ничего не знаю, — настаивал горожанин, хлебнувший больше, чем следовало. — Вам, почтеннейший ученый, должно быть лучше моего известно, где он находится.

— К черту почтенного ученого! — закричал Джеймс, начинавший терять терпение. — Говори живо, мерзкая желтая рожа, я требую этого!

— Какой же вы ученый?

— Ученый, который переломает тебе ребра, если ты будешь упрямо отмалчиваться.

Китаец побледнел и хотел было удрать, но американец схватил его за горло и стал душить. Капитан бросился между ними и оттолкнул рассвирепевшего «ученого».

— Вы с ума сошли? Разве вы не видите, что все на вас смотрят? — сказал он. — Подумайте только! Ученый душит честного горожанина!

— Разве вы не видите, что он упрямо отмалчивается?

— Ну так что же? Мы поищем другого.

— Если мы будем так действовать, то никогда ничего не узнаем.

— Терпение, Джеймс. Никогда не следует спешить в таких делах. В этот день им не удалось ничего узнать, хотя они расспрашивали еще двоих обывателей, предварительно хорошенько их подпоив. Странная вещь! Все объявляли, что не знают, где был спрятан священный меч Будды.

Путешественники, немного обескураженные, покинули кабачок и пошли кружить по городу, посетили два-три храма, выпили громадное количество чашек чаю, купили одеяла, палатку и еще несколько необходимых им предметов. Капитан, кроме того, обменял несколько бриллиантов на золото.

Вечер они провели на набережной, любуясь фейерверками, а также нао-чу, или шелестящим бамбуком, шум которого, похожий на шелест листьев на деревьях, столь сладостен ушам китайца, что он был даже воспет в романсе Гун-ло-мен («Видения красной комнаты»). В десять часов, после гонга, все вернулись в гостиницу.

V. Курильщики опиума

На другой день, около полудня, после того как капитан и китаец отправились добывать новости, американец и поляк, замаскированные богатыми горожанами и вооруженные своими bowie-knifes, покинули гостиницу с намерением предпринять что-нибудь великое. Оба джентльмена желали до наступления сумерек иметь в своих руках священный меч Будды!

Едва они вышли на улицу, как, несмотря на предостережения и советы капитана и китайца, закурили трубки, подняли вверх усы, сдвинули шляпы на затылок и стали пробивать себе дорогу, американец — расточая удары и шлепки, а поляк — тыкая пальцами в глаза тех китайцев, которые сопротивлялись такому грубому обхождению.

Таким образом, то сбивая с ног какого-нибудь поселянина, то теребя за косы горожан, то опрокидывая ударом ноги носильщика или задирая лодочников, они дошли до набережной.

— Куда мы идем, сэр Джеймс? — спросил поляк, нахлобучивая на глаза шляпу толкнувшему его оборванцу.

— Пить в кабак, мой мальчик, — сказал американец. — Необходимо перепоить полдюжины этих негодяев, чтобы узнать от них что-либо.

— Но скажут ли они что-нибудь? Мне кажется, что ни у кого нет охоты болтать о священном мече Будды.

— Ты увидишь, мальчик, что мы заставим их говорить.

— Разве вы купили какой-нибудь чудесный напиток?

— Этого вовсе и не требуется, мой милый. Если мы найдем человека, который что-нибудь знает, но не хочет говорить, мы его выкрадем и изжарим на медленном огне. При таком способе допроса все языки развязываются и делаются болтливыми.

— Тысяча чертей! Ваши средства не лучше тех, которые пускают в ход краснокожие.

— Если мы не будем к ним прибегать, нам никогда ничего не удастся сделать. Ну-ка, поищем кабак…

— Вон смотрите, этот нам подойдет. По правде говоря, он кажется мне несколько грязным и…

— Тем лучше, мой мальчик, — перебил его американец. — Нам можно будет свернуть не одну шею и вырвать не одну косу, не привлекая к себе особого внимания.

Оба джентльмена вошли в кабак, который, судя по его виду, был самым худшим во всем городе. Он был очень обширный, с низкими потолками, плохо освещенный восемью или десятью тальковыми фонарями и заставленный хромыми бамбуковыми столиками, залитыми водкой и салом, вокруг которых неистовствовали и орали носильщики, лодочники, воришки, бандиты, карманники и солдаты, проглатывавшие огромные чашки крепких напитков.

Кругом виднелись разбитая посуда, фонари с выбитым дном, сломанные трубки, такие же табуреты и горы объедков; под столами валялись пьяные, а на бамбуковых циновках громко храпели и конвульсивно ворочались курильщики опиума.

Американец и поляк, задыхаясь от дыма трубок и винных испарений, оглушенные криками, песнями и сквернословием всех этих пьяниц, пьющих без просыпу две или три недели, стали осматриваться, отыскивая местечко, где бы присесть.

— Бог мой! — воскликнул американец. — Да ведь это сущий ад! Сторонись пьяных, Казимир, и берегись наступить на кого-нибудь из спящих, если не хочешь получить удар ножом. Здесь мы среди разбойников.

— Признаюсь вам, сэр Джеймс, что в кантонских кабачках я никогда не видывал подобной мерзости. Посмотрите вон туда, сколько курильщиков опиума!

— Те, что сидят прислонясь к стене и держа голову между колен и выглядят точно мертвецы, должно быть, едоки опиума?

— Разве опиум едят?

— Капитан говорил мне, что в Центральной Азии много потребителей опиума и что отвыкнуть от этого порока очень трудно. Несчастный продолжает до тех пор, пока яд его не убьет.

Поляк приблизился к этим людям, по-видимому монголам; распростертым на полу, дрожавшим и дышавшим с большим трудом. Глаза их утратили свой обычный блеск; губы неподвижно отвисли, обнаруживая судорожно сжатые зубы; бледные лица производили тяжелое впечатление. Временя от времени сильная дрожь, сопровождаемая нервными подергиваниями лица и хриплыми вскриками, вырывавшимися из глубины души, потрясала члены этих несчастных. Казимир в ужасе остановился.

— Я боюсь их, — сказал он.