Братство спецназа - Самаров Сергей Васильевич. Страница 14

– Тельняшка не показатель, – не согласился следователь. – Я тоже афганец, а тельняшку не ношу, хотя дома имеется. Жене моей не нравится. Может, его жене, наоборот, – нравится.

– А ты ее поверх пиджака не надевай, твоя и не заметит…

Они прошли по коридору в самый конец. Мимо, обгоняя на плавном вираже, стремительно пробежал какой-то человек со спутанными волосами и глазами, скачущими на три шага впереди головы, и понесся через три ступени на следующий этаж.

– Это что за чудо в перьях? – поинтересовался Оленин, удивленный спринтерской скоростью бегуна – олимпиец, да и только.

Володя Овчинников, при всей трагичности ситуации, не смог сдержать улыбку.

– Не чудо, а обгадившаяся жар-птица. Это как раз тот парень, с которым Толстяк беседовал перед моментом убийства. Предполагаемый компаньон. Толстяк пригласил его еще вчера. Поговорить о делах и выпить по нескольку бутылок пива. Пиво стояло в холодильнике. Сейчас им занимаются эксперты. Через час после первой бутылки начали бегать. По очереди. Первым оторвался Толстяк. На счастье, у компаньона желудок оказался покрепче. Иначе тоже попал бы в красный список.

– А почему не сюда? – кивнул Оленин на дверь рядом с лестницей. Он знал по предыдущим посещениям «Альто», что здесь тоже туалет, и вопросительно положил руку на дверную ручку.

– Там всего одна кабинка работает. Ее Толстяк оккупировал. Еще не унесли…

Заходить в туалет Оленин не стал. Заглянул только в тамбур. Охранник лежал, откинувшись на спину и подогнув правую ногу под себя. Аккуратное пулевое отверстие в голове.

Эксперты уже обработали двери будки сапожника. Тело парня лежало на носилках. Николай Сергеевич откинул простыню с лица. Точно такое же отверстие, как и у охранника. Очень аккуратное. Как гвоздик вбили.

– Толстяку куда стреляли?

– Между глаз. Как и всем.

– Автограф?

– Точно. И без промаха. Посредине. Это надо еще суметь. Стрелок, похоже, классный.

У жертв, как давно заметил Оленин, странная психология. Когда убийца достает оружие и наводит на человека, тот зачастую начинает метаться, пытается помешать выстрелу, за что-то прячется, хотя корпус такая мишень, в которую трудно промахнуться. Но стоит убийце направить пистолет в лоб, как жертва замирает, словно загипнотизированная маленьким выходным отверстием, из которого вот-вот появится пуля. И это при том, что попасть в голову значительно труднее.

– Да, – согласился Оленин. – Классный стрелок. Я в каких-то ориентировках такое уже встречал. Или в республиканских сводках… Надо будет посмотреть. Ты запроси Москву. Это – характерный почерк. Словно киллер хочет, чтобы его узнавали.

У многих киллеров есть такая манера – оставлять автограф. Кто-то бросает на грудь жертве визитку, кто-то отливает или вытачивает собственную пулю. Был в российской практике даже такой спец, который, словно киевский князь Святослав, предупреждал будущие трупы письмом, что собирается их убить. Причуды… А может быть, и не просто причуды. Каждый киллер, если брать по большому счету, человек с нарушенной психикой. И оставление автографа, может быть, следует отнести к психологическим факторам. Своего рода геростратов комплекс.

«Стрелял ли Сохатый между глаз?» – подумал Оленин. Ему очень хотелось вспомнить такой случай, но память подставляла эпизоды, не имеющие отношения к сегодняшней ситуации.

Старший лейтенант вспоминался только с автоматом. Но вот из автомата-то он стрелял как бог. Такой стрельбы – и по точности, и по скорости – Оленин у других не видел.

Автомат, гранатомет… Это да… Пистолет Стечкина носил, вопреки уставным нормам, по-ковбойски – на бедре, прикрепляя большущую пластмассовую кобуру самодельными ремнями. Но почти этим оружием не пользовался.

Капитан Овчинников, заметив вдалеке движение, повернулся лицом к высокой и стройной женской фигуре, появившейся силуэтом на фоне стеклянных дверей в полутьме коридора.

– Я жену Толстяка вызвал.

– С работы? – спросил Оленин.

– Она дома сидит. Домохозяйка. Поговори ты. Терпеть не могу женских истерик. Только вчера с одной такой же вдовой битых два часа беседовал. До сих пор визг в ушах стоит, словно на столе у включенной циркулярной пилы спал.

Николай Сергеевич кивнул, вглядываясь в силуэт, и двинулся по длинному коридору навстречу женщине, которая, не дождавшись его, зашла в распахнутые двери кабинета. Сам он с женой Толстяка до этого не встречался. Но, судя по легкой походке, решил он, она далека от истерики, хотя ее, конечно же, предупредили о случившемся.

Молодая женщина уже сидела в мягком и глубоком кресле перед столом, вольно забросив ногу на ногу, покачивала туфлей. Ноги красивые – почему бы и не показать такие. Курила. Отнюдь не нервно. Оленин даже удивился, что у такого внешне неприятного человека, как Толстяк, – красавица жена.

«Видимо, – решил он, – всему причина – деньги…»

По другую сторону стола, на месте секретарши, восседал в вертящемся кресле Юрис Нигматуллин. Как всегда, сильно озабоченный, нахмуренный и слегка невыспавшийся. Разговор уже начался.

– И никто в последние дни ему не звонил с угрозами? Ничего подобного он вам не сообщал? – у Юриса непонятный акцент, смесь татарского с прибалтийским, и выглядит это почти французским прононсом.

– Я же уже сказала, что за последние три месяца мы обмолвились едва ли десятком слов. И то исключительно по необходимости.

«Интересно, – подумал Оленин, – она домохозяйка. Доходов не имеет. Супруги в длительной ссоре. Но деньги-то он ей давал? Не скажешь, что одежду она покупает на китайском рынке. И с голоду не опухла».

– Простите, я опоздал к началу разговора, – сказал Николай Сергеевич. И представился: – Старший следователь по особо важным делам Оленин. Я не услышал, как вас зовут.

– Анжелика.

– Скажите, Анжелика, кто вел домашнее хозяйство? Кто готовил, покупал продукты?

– Я, – не поняла она сути вопроса, – домохозяйки у нас не было. Сами, наверное, догадываетесь, как могут ужиться две женщины на одной кухне…

– Но вы же были в ссоре. Не разговаривали.

– Так что, он и деньги, вы считаете, мне давать не должен? Пусть бы попробовал… – Анжелика самодовольно усмехнулась.

«Тяжелый случай… – Оленин покачал головой. – И не слишком ее задела потеря кормильца. Такой вариант даже интереснее. По крайней мере, есть над чем голову поломать…»

В дверном проеме появился Овчинников. Послушал. Истерикой не пахло, и он осмелел, ступил за порог.

– А в поведении мужа в последнее время вы странностей не замечали? – продолжил свой допрос Нигматуллин. – Ну, предположим, излишне нервный. Или не слышит к нему обращенных вопросов – в себя углублен…

Анжелика затушила недокуренную тонкую сигарету и тут же закурила новую. Возможно, это и есть признак волнения. Просто умеет хорошо свои чувства скрывать. Только – зачем? Любая женщина, оказавшись на ее месте, волновалась бы и переживала. Люди скрывают свои чувства, когда им это требуется по какой-то причине. Какая здесь может быть причина? Что она хочет показать? Гораздо естественнее было бы быть откровенно взволнованной. Впрочем, может быть, она-то как раз и естественна. Она просто бросает вызов. Всем…

– Он всегда был нервным. А так – все как обычно. Не должна же я каждое его дыхание выслушивать.

Голос у нее возмущенный, даже агрессивный.

– Послушайте, Анжелика, – тон беседы Оленину явно не нравился, – давайте сразу договоримся, что вы не будете к нам относиться как к противникам. Я не очень понимаю ваш настрой. Давайте лучше подумаем вместе, кому ваш муж мешал настолько, что его следовало убить.

Молодая женщина передернула плечами.

– Спросите лучше, кому он не мешал…

– То есть?

– Когда в него в первый раз стреляли, я немного удивилась. Такое ничтожество, и вдруг заслужил пулю… Он объяснил, что убивают тогда, когда дело пахнет деньгами. «Это только глупцы говорят, – сказал он, – что деньги не пахнут. Очень даже сильно пахнут». Второе покушение я восприняла уже как должное. Потому что деньги он не считал.