На войне как на войне - Самаров Сергей Васильевич. Страница 97

В лечебном корпусе крыльцо совсем низкое. Мы вошли, дежурная медсестра встала.

— Направо по коридору. Шестой кабинет, — выдала нам направление указующим перстом. Оно и понятно — откуда каким-то капитану и полковнику знать, где правая сторона, а где левая.

Обитая искусственной кожей с уплотнителем дверь. За дверью тамбур в шаг длиной и вторая дверь, тоже со звукоизоляцией. Приезжий психотерапевт оказался полковником небольшого росточка, с жиденькой бороденкой клинышком — а-ля незабвенный Феликс Эдмундович, и мутноватыми серыми глазами. Раньше я почему-то считал, что психотерапевту-гипнотизеру положено иметь карие глаза. Или еще лучше — цыгански-черные. Значит, ошибался и физиономист из меня никудышный. Как ни прискорбно, я вынужденно признал свое заблуждение.

Мы устроились в специальном кабинете лечебного корпуса. Стены тоже обиты звукоизолирующим покрытием с большим количеством отверстий — чтобы посторонние звуки сюда не проникали и отсюда ни один звук не выходил наружу. Опыт подсказал, что в этом кабинете велось уже много разговоров, которые документально запечатываются грифом «Особой важности» [25] . Как я понимаю, комната устроена по тому же принципу, что и глушитель на огнестрельном оружии.

— Здравствуйте. — Я умышленно поздоровался совершенно по-граждански. Но психотерапевт, хотя и стал при мне уже надевать на полковничий мундир медицинский халат, на это совсем не отреагировал.

— Здравствуйте, милый друг. Садитесь вот в это кресло, — показал мне на место, открытое «всем ветрам».

Выделил меня.

Полковник Мочилов пристроился сзади, где кресла составлены рядами, как в актовом зале.

— Меня зовут Федор Сергеевич, — представил ся полковник, застегивая халат на все пуговицы.

Приятная армейская аккуратность.

— Меня...

— Я знаю. Ну-с, приступим?

— Приступим.

— Я просмотрел предварительно вашу медицинскую карту. И потому не буду вас спрашивать, что вы знаете о гипнозе. Очевидно, вы много знаете, поскольку неоднократно проходили эту безобидную, но весьма полезную процедуру.

— Я даже знаю чуть-чуть больше, потому что сам проходил обучение по этому делу.

Я не мог не сообщить этого факта гипнотизеру, потому что процесс обучения обязательно должен быть отмечен в моем личном деле. А уж личное-то дело полковник Мочилов должен до дыр зачитать и наизусть выучить. Не сообщи я это, мое поведение может показаться странным. Есть вероятность, что Мочилов подумает, будто я умышленно сопротивляюсь сотрудничеству.

— Даже так? Это приятно, коллега.

— Так высоко я не взлетел, профессор.

— Прекрасно. Я думаю, мы здесь собрались для решения общего вопроса. Тогда давайте вместе решим, стоит ли пробовать легкий гипноз?

Я согласен, профессор, что мы собрались для решения общего вопроса. Но вот решать его каждому следует по-своему, и преследовать каждый будет свою собственную цель. Но это — не для декларации. Для декларации — вот это:

— Мне кажется, не стоит, — и мягкая улыбка.

— А глубокому вы подвергались?

Я уже проговорился при первой встрече с полковником Мочиловым, что подвергался глубокому гипнозу. Он вроде бы и мимо ушей мои слова пропустил. Но я не верю, что пропустил. Он ждет моих действий. Ждет, что я где-то проколюсь. А я постараюсь этого не допустить.

— Я вчера сам читал свою медицинскую карту. Профессор Радян внес в нее неверные сведения. Он подвергал меня глубокому гипнозу, тогда как в карте отмечен только легкий.

— А с какой, простите, целью он это делал? Как вы полагаете?

— Вот именно для этого мы и собрались здесь. — Я оглянулся на Мочилова. Тот сидит, наклонившись вперед, и держит перед собой диктофон. Записывает. Во взгляде — само внимание.

— Хорошо, — сказал профессор. — Попробуем выяснить. Еще один попутный вопрос. В вашей карте отмечено, что вам вводили инъекции препарата SWC-12. Признаться, мне несколько стыдно за свою некомпетентность, но я не слышал о таком...

Я не увидел, но почувствовал за спиной движение. Полковник Мочилов делал какие-то знаки Федору Сергеевичу. И по взгляду профессора я понял это же. Промашка у вас вышла. Не согласовали действия.

— Я не видел пометок об инъекциях, — старательно соврал я. — Очевидно, почему-то мне не следовало это видеть. Но, насколько я помню, профессор Радян так называл собственную интерпретацию пентотала натрия [26] . Без этого ему было трудно меня «разговорить».

— Не понял, — сказал профессор. — Пентотал натрия вводится обычно один раз для преодоления сильного стресса, мешающего расслаблению и не позволяющего сосредоточиться. Любой гипнотизер знает, что он должен в нужный момент дать подсознанию команду к обычному восприятию гипноза вовремя следующего сеанса. Зачем тогда вам вводили препарат неоднократно?

— Об этом лучше спросить у самого Радяна. К сожалению, это невозможно... Я же могу только предположить, что SWC-12 чем-то отличается от обычного пентотала.

— Возможно, возможно... — сказал профессор и внимательно посмотрел на полковника Мочилова. — Но возможно и другое. Возможно, профессор Радян в конце каждого сеанса зачем-то давал вам блокировочную команду. И чтобы обойти ее на новом сеансе, необходимо было применять SWC-12.

— Я допускаю такое, — согласился я.

— Но это значит, что, не имея на руках препарата, мы не сможем заглянуть в глубины вашей памяти?

— А что, SWC-12 — такой редкий препарат? — Я откровенно валял дурака.

— Такой препарат вообще нигде не описан. Я проверял через компьютер. Еще ночью проверял, — профессор расстроен.

— А если попробовать настоящий, этот, как его... — предложил из-за моей спины Мочилов.

— Пентотал... — подсказал я.

— Да, — согласился полковник. — Или скополамин?

— На скополамин я не согласен, — здесь я категоричен. — Он сильно влияет на потенцию. Нельзя лишать единственной оставшейся в жизни радости бедного инвалида.

— Вы же все равно проходили скополаминовый тест на устойчивость, — полковник настаивает.

— А потом три месяца одним пантокрином питался. От тоски больше ничего в глотку не лезло.