Операция «Антитеррор» - Самаров Сергей Васильевич. Страница 17
– Да мы же почти и не общались... Меньше минуты...
– И тем не менее... Вы были вот так же одеты, когда останавливали машину?
Женщина покраснела. Слова мента о внешнем виде задели самый больной для каждой женщины вопрос.
– Вы уж извините меня за внешний вид, – Марина Николаевна поправила низко надвинутую на лоб шапочку, теперь она надвинула ее почти на глаза, – но у меня очень плохое самочувствие.
– Вы еще не оправились после аварии?
– Рука только слегка болит, а вот голова ни на минуту не отпускает. У меня же сотрясение мозга. И тошнит, и температура постоянно держится. Я уж сегодня врача сначала дождалась, а потом к вам пошла. Не опоздала?
– Вы бы лучше позвонили. Я бы сам смог приехать. Итак, я повторяю вопрос...
– Нет, я была в другой куртке. В новой... Сейчас она, правда, уже не новая. Ей рукав сильно порвало во время аварии. И одеть больше нечего.
– Куда и откуда вы ехали?
Несколько секунд она сомневалась.
– Я на базаре была. И задержалась. А мы договорились с... С одним знакомым встретиться на улице. Много лет уже не виделись, с института. Случайно в подземном переходе столкнулись, и вот... Договорились... На трамвае я бы уже не успевала. И решила машину остановить.
«Да, – внутренне согласился мент, – для одинокой женщины, встретившей старого дружка и надеящейся на что-то, – вполне реально в такой ситуации остановить машину. Каждый человек хочет себе счастья и стремится к нему, даже самый некрасивый человек».
– В каком месте это было?
– Напротив кинотеатра «Родина». Там как раз в ограждении звено вынули, чтобы на другой базар – около цирка – машины заезжать могли. Там же, знаете, два базара...
– Знаю. Я город знаю, – кивнул Лоскутков спокойно, желая и Сабирову успокоить своим тоном.
– Вот... – Она замолчала и опустила взгляд, ожидая новых вопросов или просто переводя дыхание. Вид у Марины Николаевны в самом деле был болезненный.
– Вы вышли на дорогу?
– Там переход сделали. Я как раз сразу за переходом и встала. И только руку подняла, он сразу и остановился. Я раньше никогда на таких шикарных машинах не ездила. Даже испугалась немножко. Думала, такие и не подвозят никого...
– Они и не подвозят, – сам себе сказал Лоскутков.
– Что?
– Нет, это я размышляю... Итак. Машина остановилась. Вы не обратили внимания, никто больше там же машины не останавливал?
– Чуть дальше женщина стояла. Шагов через двадцать. Очень сильно рукой махала. Спешила, должно быть... Или тоже хотелось ей на такой шикарной машине проехать. Если б она знала, что проехать удастся так недалеко, то не сильно бы спешила...
– Как она выглядела?
– А это важно?
– Возможно. Насколько я понимаю из протокола предыдущего допроса, кто-то на этом месте должен был к водителю подсесть?
Сабирова помяла между пальцами перчатки.
– Вообще-то, конечно... Наверное, это она и была. Ну, как выглядела... Я же только мельком на нее посмотрела. Не разглядывала особо. С меня ростом. Только одета, конечно, получше. Шубка у нее короткая. Песцовая. И стрижка тоже короткая. Современная такая, спортивная. По движениям понятно. А потом мы проехали мимо, и все, я ее уже не вспоминала.
– О чем вы разговаривали с водителем?
– Я только дверцу открыла, хотела спросить, а он сразу и предложил мне садиться. Я села. Только немного испугалась. У него же лицо такое... Это... Кавказский тип... Сейчас всех кавказцами запугали, и я немного испугалась. Боялась, приставать начнет. И сказала ему, что мне на проспект Победы надо. Проехали немного, он и спрашивает про какие-то фотографии...
– Точно вспомните, что он спросил?
Марина Николаевна долго не думала:
– Спросил: «Что, вы встречаетесь с вашим сыщиком на проспекте Победы?» Я сначала растерялась. Понимать начала, что он меня не за ту принял. А он опять спрашивает: «Вы там с ним встречаетесь?» Тут и я спросила: «Какие фотографии?» Он так долго на меня посмотрел. Удивленно, потом сказал: «Черт!» – и стал налево поворачивать, чтобы линию переехать и назад, наверное, вернуться. И прямо под трамвай. Вот и все...
Лоскутков развернул карту-схему, где было все отмечено следователем ГИБДД. Его удивило, что расстояние от места посадки до места аварии было довольно большим, а разговор таким коротким. Но спрашивать об этом Сабирову он не стал.
– Спасибо, Марина Николаевна. Если вы снова встретите ту женщину, которая машину останавливала рядом с вами, вы ее сможете узнать?
– Не обещаю, но, может быть, и смогу. Я же только мельком ее видела.
– На всякий случай. – Майор протянул свою простенькую визитную карточку. – Вот мой телефон. Если вдруг даже на улице увидите, сразу позвоните. Это очень важно. Еще раз спасибо. Подпишите протокол, пожалуйста, и больше я вас не задерживаю.
Сабирова вышла так же тихо, как и вошла. Мышка-норушка, а не женщина.
– Володя! – крикнул майор в соседний кабинет. – Ты сейчас более-менее свободен?
– Я никогда свободен не бываю, – отозвался капитан. – С тех пор, как сдуру женился...
– Дело есть срочное.
Володя остановился в дверном проеме, уперев руки в косяки.
– Если я правильно помню, вдоль всего тротуара около цирка идет каменный парапет. Возле него стоят торговцы. В основном бабушки, но есть и молодые. Места у них там стабильные. Спрашивать лучше молодых, потому что бабушки на машины внимания не обращают. А на то, что «Лексус» остановился, чтобы кого-то подбросить, кто-то внимание может и обратить. Сгоняй туда. Поинтересуйся, не видел ли кто чего? И не видел ли кто вторую женщину – в короткой песцовой шубке...
ГЛАВА 6
1
Летом здесь хорошо.
Впереди водохранилище. С трех других сторон вокруг заводского лагеря, который когда-то назывался пионерским, а потом сменил имя и стал просто лагерем труда и отдыха для детей, тонкий полукруг березок, а дальше за этими березками до самого города стоит старый и величавый сосновый бор. Давным-давно бор этот принадлежал не городу, а казачьей станице Шершни. И в начале века казаки нагайками гоняли из своих угодий революционеров, которые повадились проводить в бору маевки. Сейчас уже и станица стала поселком в городской черте. Мало того, город подкрался к Шершням уже и с тыла, обогнув по кривой новым районом многоэтажек. Но Шершни – по другую сторону водохранилища и за плотиной. А лагерь вообще чуть в стороне и от Шершней, и от плотины, которую из-за лесистого мыса даже не видно.
Летом в лагере отдыхают дети заводчан. А зимой его все время ремонтируют, потому что поставленные в пятидесятые годы бараки ежегодно с трудом превращают в почти жилые помещения. Лето от лета все труднее стало доводить их до приемлемой кондиции, при которой санэпидемстанция подпишет акт, разрешающий ввести лагерь в эксплуатацию.
Так уж сложилось еще с советских времен, что ремонтом лагеря всегда занимаются бригады шабашников. В последние годы это, как правило, были выходцы с безработного Кавказа.
Гаврош сама не «светилась» на связи с чеченцами, хотя по паспортам они и были осетинами. Просто заплатила двести баксов нужному человеку, тот пошел к кому надо, выпросил у заказчицы еще двести баксов, кому-то заплатил, и бригада была принята по договору подряда. Можно было и работу начинать.
Их приехало девять человек. Пятеро – настоящие строители. Они и работали. Не слишком торопясь, но умело. Четверо оставшихся поступили в распоряжение Гавроша. Таков был приказ.
В лагерь она пришла в середине дня, в самый-самый снегопад, который обложил все окрестное пространство. Добираться до места не трудно, если знаешь куда идти. Выйти из троллейбуса, не доезжая несколько остановок до конечной, и пройти напрямик через сосновый бор. Пятнадцать-двадцать минут хода. Никто из боевиков не сомневался, что их командиру хождение среди деревьев без сопровождающего не страшно. За себя она постоять сумеет – это они знали еще по Чечне.