Буря на озере - Самбук Ростислав Феодосьевич. Страница 18

Шугалий пригубил ароматный напиток с чуть заметным привкусом самогона. Федор Антонович стоял лицом к окну, и только теперь Шугалий понял, чем удивил его хозяин, — у него были белые глаза. Они были удивительно прозрачны, казалось, сквозь них можно было увидеть, что делается за Федором Антоновичем, и даже странно было, как можно что-то видеть глазами, не отражающими света,.

Но Федор Антонович видел, и видел неплохо, потому что дождался, пока Шугалий отопьет, и подлил ему еще виски.

— За наше знакомство, — поднял он бокал, — приятное знакомство, ведь Нинуся рассказала, как вы выручили их там в тот вечер у клуба от проклятых хулиганов.

Он указал Шугалию на стул и сам сел рядом, сразу принявшись угощать его.

— Должен признаться, — сказал он с улыбкой, — что в этом доме, извините за откровенность, любят поесть. Я сам не чураюсь плиты и вовсе не стыжусь этого. Уверен, что дичь, например, может готовить только мужчина. Ну, как бы вам это объяснить? Дичь требует остроты, вина или уксуса, перцу и иногда пряностей, даже запах здесь имеет значение, а женщины с их склонностью к сладкому и парфюмерии вряд ли смогут приготовить ее. Кстати, сегодня у нас вепрятина. Конечно, не то, не то… Мороженое мясо — это уже не то… — Выпятил губы и осуждающе помахал в воздухе короткими, поросшим-и рыжими волосами пальцами. — А пока прошу вас отведать этих помидоров. Раннего посола, с чесноком и сельдереем, и в дубовой бочке. — Федор Антонович взял двумя пальцами большую красную сливу и, зажмурясь, высосал ее, оставив сморщенную кожуру. — Помидоры хороши только из дубовой бочки, кстати, огурцы тоже. Позвольте я налью вам еще рюмочку под грибочки. Возьмите из этой тарелки, прошу вас: соленый рыжик — лучший гриб, белый по сравнению с ним…

Он таки был прав, и Шугалий отдал должное и соленым рыжикам и действительно вкусным помидорам.

Вдруг Федор Антонович вскочил.

— Борщ готов, — сказал он уверенно. Откуда он узнал об этом, так и осталось для Шугалия загадкой, но действительно в двери появилась женщина с огромной фарфоровой супницей. Она поставила ее на середину стола, улыбнулась Шугалию и сама представилась:

— София Тимофеевна.

Шугалий встал, не зная, выходить ли ему из-за стола, чтобы пожать хозяйке руку, или ограничиться поклоном, но она сама разрешила его сомнения.

— Сидите, пожалуйста, у нас без церемоний, всегда рады гостям…

— И закармливаем их! — весело засмеялась Нина.

— Лучше бы помолчала. — Мать сердито сверкнула на дочку глазами и снова улыбнулась Шугалию: — Диеты не признаем и вам не рекомендуем. — Взяла его тарелку и начала наливать борщ. — Какая же это жизнь без еды?

Шугалий с любопытством смотрел, как проворно орудует она половником. От Софии Тимофеевны веяло домашним уютом и покоем, должно быть, она была абсолютно убеждена в том, что ее образ жизни — самый лучший, и никому бы не удалось разубедить ее.

Капитан посмотрел, как шепчутся, не обращая внимания на закуски и борщ, Нина с Олексой, как Олекса небрежно ковыряет вилкой соленый рыжик, лучший на свете гриб, и ему стало смешно. Однако все же с аппетитом доел борщ.

— Еще тарелочку? — заметила это София Тимофеевна, но Шугалий отказался.

А Федор Антонович попросил добавки, отхлебнул из ложки, положил ее и спросил у Нины:

— Ты снова не будешь есть?

— Мы же договорились, папа…

— И как же вы станете жить?

— А мы будем покупать пельмени в пачках, — не без иронии ответил Олекса, но Федор Антонович не принял его тон.

— Хоть отправляй с вами тетку Олену…

Олекса переглянулся с Ниной.

— Свадьба откладывается, мы же условились.

На год.

— А как тетка О лена?

— Она на все согласна.

— Но вы же не можете ютиться в общежитии.

— Снимем комнату.

— И никаких перспектив?

— Да. Вряд ли скоро дадут квартиру!

— Значит, будете скитаться по углам…

— Какое это имеет значение? — вмешалась Нина.

— Эвва, деточка моя! — всплеснула руками София Тимофеевна. — Оно, конечно, дело молодое… Но не иметь своего гнездышка!

— Кооперативного, трехкомнатного гнездышка, — улыбнулся Олекса.

— А я, уж извини меня, на твоем месте не смеялся бы. — Федор Антонович с недовольным видом хлебнул борща. — Жизнь надо устраивать сразу.

— Как-нибудь образуется.

— Все как-нибудь, как-нибудь… — Федор Антонович проглотил ложку борща, зачерпнул еще, но вылил обратно: — Я это к тому, что есть покупатель дома.

Олекса непонимающе посмотрел на него.

— Какого дома?

— Вашего.

— А как же тетка .Олена?

— Возьмете с собой.

— Но ведь тут вся ее жизнь. Сад и цветы…

— Жизнь, мой мальчик, это такая штука…

— Тетя никогда не согласится.

— Если ты не попросишь…

— И вы хотите, чтобы я лишил ее всего?

— Я ничего не хочу, — вдруг рассердился Федор Антонович. — Я только знаю, что и вам было бы лучше с Оленой Михайловной, и ей с вами. Она тебя любит и будет счастлива.

— Мы будем приезжать к ней летом.

— Разве у нас мало места? — обвела рукой вокруг себя София Тимофеевна. — А тетке Олене будет скучно одной. Да и зачем ей такой дом.

— Пусть сама решает.

— Но ведь половина дома принадлежит тебе.

— Нет, — понял ее Олекса, — я на это не пойду.

— Жаль, покупатель хороший, — вздохнул Федор Антонович, — где еще такого найдешь? Но тебе виднее.

Подавай, мать, вепря, потому что наш гость… — Он повернулся к Шугалию, — скоро умрет с голоду. И не забудь о брусничном варенье. Без брусничного варенья, извините, вепрятина совсем не вкусна.

Шугалий развел руками в знак своей полной неосведомленности в этом деликатном вопросе, а Федор Антонович извинился за неинтересные для гостя разговоры. Вепрятина действительно оказалась вкусной.

Шугалий поймал себя на мысли, что не отказался бы еще от куска мяса, однако решительно отодвинул тарелку.

Федор Антонович предложил завершить обед кофе.

Честно говоря, Шугалию больше нравился компот, поданный детям, но как-то не хотел ронять себя в глазах Федора Антоновича и согласился выпить кофе.

Дети, допив компот, побежали в сад. София Тимофеевна ушла варить кофе, а Федор Антонович предложил гостю перейти в кабинет.

Одну стену кабинета занимали стеллажи с подписными изданиями, у окна стоял шкаф со стеклянными дверцами; он был заполнен какими-то пробирками, фарфоровой и фаянсовой посудой, пакетиками и коробочками, напоминавшими о профессии Федора Антоновича. На столе стояли аптекарские весы, валялись мешочки с травами. И в кабинете пахло травами; Шугалию был приятен горьковато-сладкий запах полыни, и он с удовольствием расположился в кресле у журнального столика.

Федор Антонович сел напротив, непринужденно вытянув ноги, и придвинул гостю пачку сигарет. Прищурился, и глаза у него потемнели, а может, это только показалось капитану, потому что Федор Антонович повернулся к окну, и они снова сделались белыми и прозрачными.

— Как подвигаются ваши дела, капитан? — спросил он небрежно, лишь бы начать разговор. — Мы тут все надеемся, что вы найдете преступника, убившего нашего друга. Олекса рассказал мне о записке Андрия Михайловича…

«Языкастый паренек, — недовольно подумал Шугалий. — Хотя, это же его будущий тесть, зачем от него скрывать?»

— Андрия Михайловича уважали в Озерске, — продолжал Бабинец, — и нам очень жаль… Лучшего свата я бы не хотел…

Шугалий промолчал, давая возможность Федору Антоновичу выговориться.

— У нас тут прошел слух, что Андрию Михайловичу отомстили. Есть у нас некий Кузь… Наверно, слышали. И надо сказать, что-то здесь нечисто. Такие люди, как Кузь, могут пойти на все…

— Откуда вы его знаете?

Федор Антонович несколько смутился.

— Фактически я его не знаю, но слышал…

София Тимофеевна принесла кофе и сразу же исчезла, оставив мужчин одних. Федор Антонович поставил на стол бутылку армянского коньяка. Шугалий отказался, и Бабинец не настаивал. Капитан отхлебнул кофе и сказал, что такой коньяк могут позволить себе только люди с достатком.