Звездочёт - Самофалов Леонид В.. Страница 20

С фотокарточки на Кузьму Николаевича смотрел Юрий Николаевич, смотрел прямо, смело, решительно. Действительно, парень симпатичный. Чернобровый и черноволосый, но со светлыми, должно быть, серыми или светло-голубыми глазами. Он был в пиджаке, белой рубашке и при галстуке.

– Снимку соответствует? – спросил участковый.

– И да, и нет. В жизни он… как бы это выразиться?… обаятельней. Если у Дон-Жуана была такая же внешность, то удивляться нечему.

– Откуда он к нам прибыл?

– Из Омской области.

– А до?..

– Работал в Новосибирской. И все время в совхозах, и все время электриком. В этом он почти постоянен. Почти, потому как в Омской области перед совхозом немного поработал в районном центре, в системе коммунального хозяйства.

– Однако память у вас, Николай Петрович! Зачем нам какая-то эвээм, которая перегореть может!

– Напрасно льстите, молодой человек! Запоминать – одно, а вычислять, сравнивать варианты и мигом выдавать пра-виль-ный результат – это другое. – Он махнул рукой – узкой, коричневого цвета. – Вам, насколько я понимаю в криминалистике, хотелось бы кое-что записать. Тогда давайте, диктую…

И наизусть продиктовал весь послужной список обаятельного парня двадцати шести лет, чью трудовую книжку просматривал со вниманием всего лишь раз – при зачислении на работу.

Входя к Калмыкову вслед за Буграевым, Митя прикрыл дверь неплотно, она отошла на треть; когда взрослые заговорили, мальчику стало скучно, он шагнул в просвет, помаячил в нем, усыпил бдительность, даже и в коридоре еще постоял на виду, а затем исчез и о нем как-то не вспомнили, не встревожились. А он вышел на улицу.

День разыгрался на славу.

На небе хотя и клубились белые облака, но они обходили солнце, давая ему светить и греть вовсю; жару смягчал легкий ветерок; на газонах перед входом в контору пахли трава и цветы; в кронах деревьев возились птицы, в пыли возле красного «Москвича» азартно, будто наперегонки, купались воробьи; у стены слева от входа грелась в лучах небольшая зеленая ящерка.

Митя шагнул к ней с низкого бетонного крылечка, ящерка мигом напряглась, а когда мальчик тихонько подкрался и стал приседать, ящерка в мгновение ока юркнула в неровную трещину метровой, примерно, высоты.

Мальчик, однако же, давно и хорошо знал: ящерки среди мелкой живности – гении. Они не просто сообразительны, они способны к игре. Вот и эта показала мордочку, повернула ею туда-сюда, выползла на прежнее место, но смотрела прямо на Митю маленькими, крошечными и тем не менее очень выразительными черными глазенками. Митя шевельнулся – ящерка у щели.

Мальчик пошарил взглядом вокруг, нашел прутик, поднял его и кончиком почти дотронулся до ящерки, но тут она стрельнула в щель и показалась затем уже в полуметре от земли. Так у них и пошло: Митя пытался ее тронуть, она скрывалась и каждый раз появлялась в новом месте, а сам мальчик подвигался к щели все ближе и ближе; вот прутик брошен, стремительный выпад – и ящерка под ладошкой. Крайне осторожно приподнимая ладонь, он взял ее пониже шейки; она свивалась чуть ли не кольцами, пытаясь вырваться, но куда там!

А он и не хотел ей зла, просто какой-то инстинкт приказал ему: поймай – и все тут. Она утомилась, перестала извиваться, он посадил ее на ладонь и опустил до самой земли. Ящерка раздула бока возле передних лапок и сползла с ладошки. Потом она повернула и одновременно приподняла головку, и такой укор был в ее глазенках, ну просто читалось без всякого труда: «Эх ты! И это игра называется, да? Да это просто свинство! Кто ж так делает, а?»

Митя вздохнул, а она совсем неторопливо шмыгнула в щель и больше не показывалась.

– Ох, ты тут? – воскликнул Кузьма Николаевич, появляясь на крыльце. – Кого там высматриваешь?

Митя вздохнул еще раз, поднялся с корточек и ничего не ответил. Успокоенный Буграев шагнул к машине, затем подумал и пробормотал: «Нет, пускай стоит, сейчас она в тени очутится…» Он позвал мальчика, взял за руку, и они пошли через площадь, огибая мемориал.

Возле газона, где трава была Мите по пояс, он вдруг замер, остановился и Кузьма Николаевич.

– Что? – спросил он вполголоса, но Митя только посмотрел на него и приложил палец к губам.

– Слышите? – вдруг почему-то шёпотом спросил он. Буграев пожал плечами. Что было слышать? Трещали кузнечики, множество кузнечиков; трескотня их, пиликанье сливались, создавая шумовой фон, своеобразную звуковую стенку, в которой щель найти, по мнению участкового, было совершенно невозможно.

Митя высвободил руку, сделал шаг в сторону, поближе к траве, затем полшага вперед, стремительно нагнулся, сунув руку в траву, и Кузьма Николаевич мог поклясться, что смотрел при этом Митя вовсе не на свою руку, а вообще в сторону, на ноги своего спутника. Когда же он встал и осторожно разжал пальцы, в руке у него был большой кузнец-молодец, которых на Урале издавна называют кобылками.

Кузьма Николаевич так и опешил.

Вот эт-то слушок у мальчика!

– У вас магнитофон есть? – спросил он Митю, погодя.

Тот помотал головой, еще немножко поразглядывал добычу, затем высоко подбросил ее; расправившись, блеснули серебром крылья, и кобылка опустилась далеко, через проход к мемориалу, на другом газоне.

– У нас телевизор есть, – сказал Митя, беря Буграева за руку.

– Это хорошо, но магнитофон тебе тоже не мешало бы…

– А зачем?

Теперь не ответил Буграев; он не знал, как объяснить ребенку то, что ему хотелось, что пришло на ум, когда обнаружилась редкая Митина способность – ловить насекомых по слуху.

Все еще не придя в себя от удивления, он так и вошел в длинное одноэтажное здание сельсовета, над которым развевался красный флаг с синей полоской у флагштока и где находилась, как сам он говорил, его резиденция.

Состояла резиденция из двух больших комнат: в первой размещался штаб охраны общественного порядка, в другой, смежной, кабинет Кузьмы Николаевича. Тут вся мебель была заставлена кубками и другими разного рода спортивными трофеями, стены завешаны вымпелами, дипломами и грамотами.

Но они еще не дошли до кабинета, когда встретили в коридоре Ганелина, тот попросил Буграева заглянуть: есть дело.