Елка в подарок - Дар Фредерик. Страница 16

— Входите!

Он проводит нас в гостиную-столовую. Комната меблирована лакированным буфетом в стиле эпохи императора Мин, а также пианино системы “Детлефф”. В самом центре стоит кресло-каталка, на нем очаровательное создание с пледом на ногах. Взгляд ее грустных, красиво очерченных глаз проникает вам глубоко в душу.

Мы расшаркиваемся перед молодой женщиной. Судьба была несправедлива по отношению к ней, ибо, наделив ангельской внешностью, отняла способность передвигаться — это сурово.

— О чем пойдет речь? — интересуется старец.

Айлюли берет вожжи в свои руки.

— Вы, должно быть, узнали из нашей газеты…

— Я читаю только “Фигаро”, — хрипло каркает Аква.

Начало смазано. Он, похоже, не в восторге от нашего визита, этот старый хрыч — опекун мисс Планкебле. Но Неф Тустеп не так-то просто сбить с толку. Она обладает громадным опытом выуживания информации и соображает, в какой момент согнуть спину, если нужно.

— Вы, очевидно, в курсе дела, что дом в Маньи, проданный вами нашей газете…

— Не мной, а моей падчерицей Терезой Планкебле, — поправляет желчный опекун.

Очаровательное создание берет слово:

— Наверное, надо еще что-то подписать…

— Нет, мадемуазель, не об этом речь! Нам поручили подготовить статью, поэтому мы пришли к вам. Ваш дом выиграл инспектор полиции, и наш главный редактор подумал, что подобный материал был бы очень интересен читателям. Что вы думаете о нашем конкурсе, его победителе и так далее. Понимаете?

Она обращается к Терезе и одновременно успевает пару раз нажать на спуск фотоаппарата, но отвечает этот хорек Аква:

— Мадемуазель (подобное обращение к Айлюли можно объяснить только тем, что он сильно близорук), продажа дома никак не подразумевает наше участие в вашем конкурсе, насколько я понимаю. Дом был выставлен на продажу, посредник продал его, а моя падчерица получила деньги. На этом наше относительное участие в вашем идиотском рекламном конкурсе заканчивается.

Категоричный старикашка…

— Лично я вообще против подобной рекламной шумихи, имеющей целью придать значимость вещам абсолютно ничтожным и не отражающим современные проблемы.

И он назидательно продолжает в том же духе противным менторским тоном — проповедник, ни дать ни взять! У таких кротов с заклиненными мозгами по поводу всего на свете заготовлены торжественные речи, но сами они за всю жизнь не сделали ничего более или менее путного.

Занудный Аква вышагивает по комнате, как учитель перед гимназистами, нервно кашляя посредине пышных фраз, не имеющих к нашей теме никакого отношения. Айлюли пытается возразить, приводит свои доводы, но таких не собьешь — он разносит все ее аргументы в пух и прах, не дает закончить даже неначатое. Старикашка раскипятился не на шутку. Если бы он с самого начала знал, что его землю с домом купит желтый капустный листок, а потом их бывшие владения послужат призом в конкурсе дурного тона, то сделал бы все возможное, чтобы отговорить свою падчерицу продавать дом. И он больше не желает об этом слышать… Сожалеет, но вынужден просить нас очистить помещение — только так, и никак иначе. Они оба больны, и у них нет времени на болтовню с людьми из какой-то дешевой газетенки, чьи методы работы вызывают отвращение у порядочных людей, ибо воздействуют на самые низменные чувства толпы и…

Я трогаю Айлюли за руку.

— Пойдем! Ты же видишь, этот господин читает только нравоучительные тексты. У вас обоих сдвиг по фазе, но фазы не совпадают.

— Да вы грубиян! — становясь лиловым, вскрикивает папаша. Его голос похож на скрип выскочившей из дивана пружины.

Я вежливо прощаюсь с малышкой Терезой, которая, как мне кажется, подавлена и испугана. Мы направляемся к двери. Наш спуск по лестнице происходит в гнетущей тишине.

Подойдя к машине, я констатирую пропажу. Берю, видно, не устоял перед соблазном хлебнуть глоток-другой в кафе на углу.

— Ну и прием! — хмыкает Айлюли. — Похоже, девочке не очень-то сладко с этим старым козлом.

— Думаю, все не так просто. Как тебе показалось, старикашка не может быть замешан в убийствах?

Айлюли задумчиво пожимает плечами.

— Да нет. Он просто вымученный каноник, вот и все. Как-то трудно себе представить, чтобы он замочил ближнего.

— Это верно, но чем черт не шутит. Что-то у него на душе есть… Не потому ли ему претят любые разговоры о доме? А мы тут приперлись с улыбками до ушей, да еще с вопросами, вот его и прошибло! Знаешь, детка, люди, не желающие даже выслушать вопрос, часто просто боятся проговориться.

Но на упрямую Айлюли мой аргумент не действует. Она, кажется, скорее бы согласилась принять у себя дюжину сирот-каннибалов, чем мою точку зрения.

— Знаешь, у меня все-таки есть шестое женское чувство, — довольно смело заявляет она.

— С таким же успехом у тебя могло бы быть и седьмое — меня бы не удивило!

— Кретин! Короче, шестое или седьмое, но я уверена, что наш Аквамарин чист как стеклышко.

— Ладно, посмотрим.

И тут миру вновь является Толстяк. Но самое удивительное, что он идет не из пивной, а из дома Аква Сержа.

— Я думал, ты присосался к бочке в трактире!

— Да ладно тебе! — галантно отмахивается законный супруг Б.Б. (Берты Берюрье, не путать с Бриджит Бардо). — Представляешь, когда ты болтал с консьержкой, я увидел ее и узнал. Ее брат служил со мной в одном полку, и она была моей, так сказать… крестной. Если бы я тебе рассказал…

— О нет, уволь, — обрываю я Толстяка, понимая, что сейчас начнутся скабрезности.

— Оставь его, пусть говорит, — возражает Айлюли, — Мы же тут почти в мужской компании, разве нет?

Одарив чудную ошибку природы тягучим благодарным взглядом, Берю стартует:

— Конечно, в некотором роде все получилось так быстро… Я спохватываюсь:

— Она в курсе, что ты легавый?

— Еще бы! Я даже ей намекнул, мол, на следующий год буду представлен в комиссары.

— И ты сказал, что мы приехали вместе?

— А что, не надо было?

— Берю, — начинаю я скрипеть зубами, — с тех пор как многоклеточные вылезли из пучин Мирового океана и начали топтать грешную землю, на свете не было недостатка в идиотах. Но ты побиваешь все рекорды кретинизма, и возникает законное желание утопить тебя в первородной стихии, лишь бы ты заткнулся…

Он краснеет, пытается протестовать, но инстинкт самосохранения шепчет ему, что не мешает на время засунуть язык в задницу…

Под внимательным взором Айлюли, угадавшей шестым женским чувством опасность, я начинаю стремительно соображать: консьержка не преминет выложить злобному старичку все о моей истинной профессии, и если тот замешан в убийствах, то пиши пропало — он будет настороже.

Надеяться, что женщина сможет сохранить секрет, тем более просить ее об этом равносильно приказу растрезвонить про это тут же всем и каждому — дело известное!

— Она спрашивала тебя, зачем мы пришли к ее жильцу?

— Да, — выдыхает Слон.

— И что ты ей ответил во время своих экспресс-переговоров ?

— Что дело конфиденциальное.

В общем, вполне достаточно, чтобы превратить подметальщицу этажей в радиорелейную станцию. У нее наверняка даже поднялась температура, настолько ей не терпится узнать, что означает сей визит. Бьюсь об заклад — она уже делится новостью с дамой этажом выше, которая побежит докладывать почтальонше на пенсии, та — подруге по лестничной площадке, и пошло-поехало. Это же снежный ком, пущенный с горы.

Я поднимаю глаза на окна третьего этажа. Вижу, шторы спущены. Старый хрыч занервничал. Почему? “Вот в чем вопрос”, — сказал бы Шекспир, который очень любил себя цитировать.

И тут я чувствую, как просыпается мой внутренний голос, вы его знаете, — крохотный квартиросъемщик моего подсознания, тот, что нашептывает мне гениальные идеи, играя на волшебной дудочке. Так вот он мне говорит: когда сыр созрел, самое лучшее — положить его на бутерброд. Тем более балбес Берю не нашел ничего лучшего, как протрепаться своей ротной крестной.