Сан-Антонио в Шотландии - Дар Фредерик. Страница 22

– Погасили. Мне кажется, твоя идея была...

– Светлой? – шутит он.

– Да. Дерьмо всегда прячут в пепел.

– Чего будем делать теперь?

– Собирать чемоданы.

– Возвращаемся во Францию! – ликует он.

– Я – да, а ты – нет...

– Что?!

От этого трубного рева потолок нашей комнаты сразу покрывается трещинами. (Я забыл вам сказать, что за разговором мы вернулись к себе.)

– Успокойся, я всего на день или два.

– В Париж?

– Нет, в Ниццу. А ты в это время спрячешься где-нибудь неподалеку и будешь следить за милой компанией.

– А где мне спрятаться?

– В гостинице мамаши Мак-Хантин, например. Он качает своей головой довольного рогоносца.

– Нет, я предпочитаю остановиться у Глэдис. Ты же знаешь, СанА, по-английски я ни бум-бум, а мне нужно с кем-нибудь общаться.

– Помнится, ты довольно успешно общался с мадам Мак-Хантин.

– Это верно, – припоминает он. – Но если я поселюсь здесь, это не помешает мне сходить к ней сыграть соло на чулочных подвязках, если захочется.

Я останавливаю полет его мысли:

– Живи где хочешь, но мне нужна серьезная работа. Я вернусь, как только управлюсь...

– А меня оставляешь в стране, где водятся морские чудовища, а бандиты живут в замках! Это нечестно, Сан-А.

– Кстати, – бросаю я, – говорил тут по телефону со Стариком и упомянул о твоем продвижении. Он отнесся к этому очень благожелательно.

– Клянешься?

– Твоей головой!

Это придает ему сил. За время меньшее, чем требуется телезрителю, чтобы выключить телевизор, когда обьявлена передача о газовой промышленности, мы собираем наши вещи и прощаемся с хозяйками. Я ссылаюсь на то, что должен вести переговоры о заключении контракта на экранизацию написанной мной биографии Робеспьера. Дамы встречают новость с достоинством, флегматичностью и большим самообладанием.

Я благодарю их за гостеприимство, говорю «до скорого», целую ручки и отчаливаю.

По дороге я высаживаю моего «слугу» у тропинки, ведущей к дому мадам О'Пафф, и советую:

– Будь осторожен и смотри в оба! А я скоро вернусь. Быстро я принял решение, а? Ваш любимый Сан-Антонио всегда доверяет своему чутью. Если ты полицейский, то надо следовать своим внутренним побуждениям. Они ведут к успеху. Так вот, выйдя от сэра Конси, я рассудил следующим образом: «Мой маленький СанАнтонио, что тебя больше всего удивляет в этой истории?» Изучив проблему, я ответил себе прямо: «Поведение старухи Дафны». Семидесятилетние парализованные леди, возглавляющие банды, существуют только в романах моего старого друга Джеймса Хедли Чейза. Так вот, продолжая свой тет-а-тет с самим собой, я говорю: «Ты тут возишься с шотландскими призраками, а ключ к разгадке наверняка находится в Ницце».

И вот я еду.

В аэропорту Глазго я узнаю, что рейс на Париж будет через два часа. Чтобы убить время, иду в буфет выпить пару стаканчиков скотча, а чтобы его сэкономить, звоню Старику.

– Лечу в Ниццу, – сообщаю я.

– Что? Появилось что-то новое?

– Может быть, но пока я предпочитаю вам ничего не рассказывать, господин директор. Вы можете попросить ребят из ниццкой полиции навести справки о Дафне Мак-Геррел? Мне бы хотелось узнать, где и как она жила, с кем водила знакомство, ну и так далее.

Смех Старика.

– Мой добрый друг, я отдал соответствующие инструкции уже сорок восемь часов назад.

Снимаю шляпу! Лысый знает свою работу.

– И что же?

– На юге потихоньку работают, но рапорта я пока не получил. Во сколько вы будете в Орли?

– Часам к четырем дня.

– Я забронирую вам место в первом же самолете, вылетающем в Ниццу. Там вас встретит комиссар Фернейбранка. Расследование поручено ему.

– Отлично.

– Берюрье с вами?

– Я оставил его следить за этими милягами.

– Вы правы. До скорого.

Я вешаю трубку и прошу еще на пару пальцев виски у барменши, с которой флиртую до отлета самолета.

Глава 14

Я однажды уже встречался с комиссаром Фернейбранка на национальном совещании старших офицеров полиции.

Приземлившись в Ницце, я его не вижу. Прохожу в зал ожидания и замечаю его сидящим в кресле: нога на ногу, торс прямой, голова слегка наклонена, в зубах спичка. Он невысокий, коренастый, от анисовки у него уже начинает отрастать живот, кожа смуглая, волосы, как у индейца, а нос похож на нескладную картошку.

– Эй, коллега!

Он протягивает мне руку:

– Вы приехали из Шотландии, как мне сказали?

– Еще утром я играл дуэт на волынке с одной миленькой шотландочкой.

Он хлопает меня по спине:

– Вы все такой же!

– Все больше и больше, – отвечаю. – Это составляет мой шарм.

– Самолет не вызвал у вас жажду?

– Еще какую!

– А мне больше хочется пить, когда я его жду, чем когда лечу сам.

Мы идем пропустить по стаканчику. Фернейбранка не спешит заговорить о деле. Он считает, что в восемь вечера о работе надо забыть.

– Придете к нам поужинать? Моя жена приготовила бараньи ножки и хороший рыбный суп. Они вылечат вас от шотландской кухни.

Я принимаю приглашение.

Мы сидим в столовой мадам Фернейбранка и ни слова не говорим о Мак-Геррелах. Из окна кухни я вижу пятьдесят квадратных сантиметров Средиземного моря, составляющего особую гордость моего коллеги. Он мне показывает его так, будто море принадлежит ему.

Вы не можете себе представить, как хорошо я себя чувствую. В этом запахе шафрана, чеснока, анисовки и оливкового масла жизнь приобретает совсем другие краски. Поющий акцент хозяев дома звучит сладкой музыкой для моих уставших ушей.

– Ну, – говорю я, садясь перед супницей, из которой идет такой запах, что от него потекли бы слюнки даже у соляного столба, – можно сказать, что я счастлив.

Фернейбранка разражается бесконечным смехом.

– Итак, – спрашиваю я, принимаясь за суп, – что вы скажете о нашей клиентке?

– Вы хотите поговорить о ней прямо сейчас?

– Простите, но я увяз в этом деле, время поджимает и...

– Ладно, ладно...

Фернейбранка не любит, когда его подгоняют в работе. Он шумно втягивает в себя ложку супу и с полным ртом начинает рассказ:

– В течение пятидесяти лет семейство Мак-Геррелов владеет домом на Променад-дез-Англе. Шикарный такой домина в стиле рококо, очень английский. Восемнадцать лет назад миссис МакГеррел обосновалась в нем, как думали, навсегда. Она была больной и очень деспотичной особой. Скупая, как все шотландцы. У нее была всего одна служанка, занимавшаяся всем домом, в котором хозяйка занимала одну или две комнаты, а в остальных держала мебель под чехлами...

Он замолкает, чтобы проглотить вторую ложку, потом отхлебывает провансальского розового. Его плохое настроение испарилось. Южанин не может быть не в духе, когда разговаривает.

Я ожидаю продолжения и получаю его.

– Соседи еще помнят эту старую скрягу, которую служанка катала в кресле на колесиках по приморским бульварам. Кажется, у нее была трость, и когда она злилась, то била ею служанку через плечо. Людей это возмущало.

Я не жалею, что приехал. Ловлю сладкий акцент коллеги, и мои мысли начинают проясняться.

– А потом? – подгоняю его я.

– Потом к ней приехала девушка. Ее племянница, бедная сиротка. И знаете, что выкинула старуха?

– Нет.

– Уволила служанку. Она приютила у себя племянницу, чтобы сэкономить на жалованье. Вот жлобина! Теперь уже бедняжечка вела хозяйство и катала кресло. Ее тетка бить не решалась, зато постоянно изводила жалобами, унижала, оскорбляла... Люди говорят, у девочки постоянно были слезы на глазах. Да, совсем забыл. Ее имя Синтия. Не очень католическое, но все равно красивое...

Я даю ему доесть суп, выпить очередной стаканчик розового и куснуть натертую чесноком баранью ножку. Дыхание моего коллеги вызывает в памяти окрестности дешевого ресторана в обеденное время.

Мадам Фернейбранка, у которой сердце большое, как гостиничная перина, и чувствительное, как ноги почтальона, который надел слишком маленькие носки, плачет в свою тарелку.