Сладкая летняя гроза - Сандерс Эми Элизабет. Страница 11

— Боже праведный, — сказала Кристиана громко, — ты выглядишь такой же умной, как и мой брат.

Собака, очевидно, приняла это замечание за похвалу, перевернулась на спину и радостно завиляла хвостом.

Кристиана закрыла глаза. Ее мечты об утонченных салонах, элегантных бальных залах, о блестящих приемах были разрушены.

Когда она открыла глаза, перед нею стоял мужчина с темно-каштановыми волосами, сверкая белозубой улыбкой. Его глаза, цвета зеленого мха, сузились, ямочка играла на его загорелой щеке. Руки он держал в карманах своих старых брюк. Его волосы были повязаны темной старой лентой и скреплены ею на затылке. Прежде чем заговорить, он сдул с глаз каштановую прядь волос.

— Итак, ты Кристиана? А я Гэрет Ларкин. Спускайся, девочка, и познакомься с нашей семьей. Ты очень вкусно выглядишь. И мы совсем не против, чтобы ты пожила у нас месяц или два.

И с этими ужасными словами он вытащил свои загорелые руки из карманов, поднял ее, как будто она была ребенком, и легко вынес из экипажа.

На одно мгновение он задержал руки на ее талии после того, как поставил ее на землю, и засмеялся над ее растерянным выражением. В довершение же всего, к огромному возмущению Кристианы, он подмигнул ей и легонько шлепнул.

В течение нескольких мгновений Кристиана не могла подобрать нужных английских слов. Она была возмущена и решила, что «глупый крестьянин» подойдет очень хорошо. Она уже почти собралась это сказать, как собака, с интересом наблюдавшая за ними, прыгнула на нее, радостно лая. Она выпачкала юбку ее нового розового платья своими грязными лапами и чуть не сбила Кристиану с ног.

Гэрет Ларкин громко рассмеялся.

— Вы только посмотрите. Даже Дог считает вас прекрасной. Пойдем, я познакомлю вас с отцом и парнями.

Кристиана вдруг разрыдалась. Это было ужасно, просто ужасно. Она мечтала о прекрасном доме, о званых обедах, о блестящих приемах, о новых платьях и о новой скрипке. Она хотела быть как можно дальше от крестьян, от безобразных грубых крестьян.

И зачем только Филипп тащил ее через две страны, через море. Почти не останавливаясь, они промчались через Лондон, у нее едва хватило времени, чтобы купить одежду, чтобы сменить свои безобразные лохмотья. И когда она уже считала, что все плохое позади, оказалось, что это не так.

— Черт возьми, — сказал Гэрет, нахмурив бровь, захваченный врасплох этой женской истерикой.

— О, Гэрет, — воскликнула Виктория, бросаясь назад по каменистой дорожке. По краям дорожки рос колючий кустарник, он цеплялся за ее юбку, когда она бежала, но, не замечая ничего, Виктория толкнула деревянные ворота и бросилась к Кристиане, обняла и прижала ее к себе.

— Что ты ей сказал, ты, великовозрастный верзила?

Гэрет виновато оглядывался на всех. Конечно, все смотрели на них: Ричард и Даниэль, Стюарт и Джеймс, Джеффри и отец.

— Ничего я не говорил, — запротестовал старший из братьев.

— Он ущипнул ее за задницу, — сообщил всем Джеффри, задумчиво потирая свой веснушчатый нос.

Гэрет удивленно посмотрел на своего самого младшего брата, решив про себя, что восемнадцать лет — это слишком много, чтобы рассказывать сказки.

При этих словах красивая черноволосая девушка заплакала еще сильнее. Виктория пыталась утешить ее. Однако Кристиана разразилась целым потоком французских слов, которые, похоже, относились к ее брату, а он уже терял всякое терпение.

— Ради бога, Кристиана, возьми себя в руки. И говори по английски… Конечно, если ты можешь сказать что-нибудь приличное. Я уверен, никто не хотел тебя обидеть.

Утонченная молодая женщина сорвала с головы соломенную шляпу с широкими полями и начала бить ею брата; букетики шелковых розочек, которые украшали поля шляпы, разлетелись и упали на пыльную дорогу.

Джеффри и Стюарт, которым было 18 и 19 лет, и они были самыми младшими из братьев Ларкиных, обменялись веселыми взглядами.

— Послушай, Филипп, — предположил Джеффри, — ты не напоил ее?

— Может быть, у нее немного не хватает, — с готовностью подключился Стюарт, — не хватает нескольких шариков.

— Заткнитесь, идиоты, — оборвала их Виктория, наблюдая, как ее невестка барабанит кулаками по груди Ричарда, — она просто переутомилась, вот и все.

— Что она говорит, Даниэль? — спросил Гэрет, повернувшись к своему образованному брату.

Даниэль растерянно покачал головой, не веря своим ушам,

— Много чего, — ответил он, поправляя очки на носу, — «безграмотные крестьяне», — это то, что я точно понял, затем «ужасная собака» и что-то о том, что она хотела бы иметь ружье.

— Помоги нам, боже, — пробормотал Гэрет. Филипп крепко схватил сестру за руки.

— Кристиана, — закричал он, — cesser! Immediatement! Ко всеобщему облегчению девушка прекратила колотить брата, закрывая лицо руками и зарыдала так, словно сердце ее было разбито.

Мэтью Ларкин прошел через толпу своих рыжеволосых детей, в волнении потирая свои испачканные чернилами пальцы, его круглые, как у совы, глаза поблескивали через очки.

— О, дорогая, — пробормотал он. — О, дорогая, — Он положил руку на плечо плачущей девушки. — Ну, успокойся, успокойся, — волнуясь, сказал он. — Не надо так близко все принимать к сердцу. Я знаю, что мальчики немного грубоваты, но, я уверен, они желают тебе только хорошего. О, дорогая, пожалуйста, мадемуазель, не плачьте. В самом деле, Гэрет очень сожалеет, он просит у вас прощения. Не так ли, Гэрет?

Гэрету, которому уже надоела вся эта сцена, очень не понравилось, что отец разговаривал с ним, как с двенадцатилетним мальчиком, хотя ему уже было тридцать лет. Он нахмурился.

— Черта с два буду я просить прощения, — ответил он.

Услышав этот грубый бесцеремонный ответ, черноволосая девушка перестала плакать и гневно посмотрела на него. Ее блестящие голубые глаза были полны слез.

Ричард, третий по возрасту сын, не выдержал и расхохотался.

— Послушай, Гэрет, — весело воскликнул он, — мне кажется, она сказала, чтобы ты съел г…

— Я думаю, нам нужно войти в дом, — оборвал его быстро Мэтью, — и напоить мадемуазель Сен Себастьян хорошим чаем.

Про себя Гэрет подумал, что хорошо, если бы кто-нибудь положил эту мадемуазель Сен Себастьян на колено и отшлепал ее по ее утонченному заду, но из уважения к сестре, которая смотрела на него умоляющим взглядом, он промолчал. В конце концов, Виктория была самой благоразумной женщиной на всей земле, а кроме того, сестра у него была одна.

Нужно поговорить с Филиппом и быстро, решила Кристиана. Как только они останутся одни. Он не мог не знать, куда он ее везет.

И все же, вот он сидит, обняв одной рукой жену за плечи, смеется и разговаривает со всеми этими людьми, как будто все прекрасно.

По крайней мере, в доме было чисто, заметила она, осмотрев комнату. Еды было достаточно, нет, надо быть справедливой, еда была очень вкусной. Свежий вкусный хлеб, наваристый золотистый суп с нежными кусочками курятины, очень вкусное свежее масло и варенье из черной смородины.

Кристиана с удовольствием взяла второй кусок яблочного пирога и не возражала, когда один из братьев Виктории положил на кусок густой сметаны.

— Вот так, — сказал он, — пирог хорошо есть со сметаной.

Который это был из братьев? Она никогда не сможет различить и запомнить их. Она посмотрела на длинный дубовый стол, за которым сидели все братья, и попыталась их различить.

Гэрета было запомнить легче всего, он самый старший из сыновей, у него темно-каштановые волосы и ямочка на правой щеке; следующий Даниэль, с такими же четкими чертами лица и темно-зелеными глазами, но в очках, у него вежливая манера разговора, что ей понравилось.

Затем был третий брат, который, казалось, смотрел так, словно у нее было две головы; у этого волосы не были связаны на затылке, его рыжие кудри торчали во все стороны, словно грива у льва. Один рукав его выпачканной белой рубашки был немного оторван. Как же его зовут? Роберт? Нет, кажется, Ричард, подумала она.