Колесница Гелиоса - Санин Евгений Георгиевич. Страница 41

Он открыл глаза и увидел склонившегося над ним Аристарха.

Худощавое лицо лекаря было усталым и озабоченным. Он тяжело дышал, с силой надавливая на грудь Эвбулида. Лоб его был покрыт каплями пота.

— Ну наконец-то! — с облегчением выдохнул, увидев, что Эвбулид открыл глаза. — Ты уже становишься моим постоянным пациентом!

Аристарх полил горло и шею Эвбулида холодящей жидкостью со знакомым уже запахом и осторожно начал втирать ее в кожу.

— Что со мной? — прошептал Эвбулид.

— Теперь ничего страшного. Но, клянусь Асклепием, пять минут назад ты уже сидел в лодке Харона, и мне стоило немалых трудов вытащить тебя оттуда!

— Голова!.. Мне словно забило уши водой…

— Еще бы! Мало твоей бедной голове досталось от пиратской булавы, так еще и этот раб едва не пробил ею дно в трюме! К тому же он, считай, уже задушил тебя!

Наверху послышался звон разбитой амфоры и хруст черепков под тяжелыми каблуками. Смех. Ругань…

Все это доносилось до Эвбулида, словно из густого тумана. Он попытался мотнуть головой, чтобы избавиться от неприятного ощущения, и вскрикнул от боли. Беспомощно взглянул на Аристарха:

— Ты уже дважды спасаешь меня. Помоги еще раз. Сделай так, чтобы я снова мог двигаться и… как следует слышать.

Аристарх кивнул.

— Здесь больно? — спросил он. — А здесь? Здесь?

Эвбулид вскрикнул и дернулся. Пальцы Аристарха заработали быстрее.

— Ну вот мы и нашли место, куда спряталась твоя боль! — с радостью воскликнул он. — Немного потерпи, и будешь слышать еще лучше, чем прежде!

— Спасибо… Я заплачу тебе за все, как только мы вернемся в Афины!

Пальцы Аристарха дрогнули, остановились.

— Мне ничего не надо, я просто выполняю долг врача — ведь я давал клятву Гиппократа! — заметил он, продолжая работу. — Впрочем… если ты зайдешь к моим родителям, дай им за мои труды, сколько сочтешь нужным…

— Так вместе и зайдем! — предложил Эвбулид, ловя себя на мысли, что этот лекарь нравится ему все больше и больше.

Но Аристарх неожиданно отказался.

— Нет, — покачал он головой. — Сходишь один. Твой раб покажет тебе дом, где живут мои отец и мать.

— А ты?

— Я? Я… буду занят.

— Продолжишь свою поездку?

— В некотором роде…

— Там, куда ты едешь, так много пациентов? — удивился Эвбулид.

— Да… Они есть повсюду.

— Кто же они: простолюдины, купцы или, может, архонты?

— Еще не знаю… — пожал плечами Аристарх, всем своим видом давая понять, что ему неприятен этот разговор.

— Посиди еще со мной! — попросил Эвбулид, не понимая, отчего так вдруг изменилось настроение лекаря. Он поднял глаза и удивился еще больше: в лице Аристарха уже не было ни тени раздражения, он приветливо улыбался.

— Странный ты человек! — воскликнул Эвбулид. — Гляжу на тебя и никак не могу понять!

— Что же во мне такого странного?

— Ну… Все тут мучаются неизвестностью, страдают от духоты и жажды, а тебе хоть бы что. Улыбаешься, как ни в чем не бывало!

— Разве это плохо? — засмеялся Аристарх.

— Да нет… Но ты то сидишь как-то странно, словно бы не в себе, то вдруг вскакиваешь и делаешь вид, будто колешь дрова…

— Так нужно! И это все мои странности?

— Нет! Я встречал немало лекарей, которые тоже давали клятву Гиппократа. Но все они, прежде чем помочь, спросили бы, какую я дам им за это плату! А ты бросился ко мне и спас жизнь, даже не поинтересовавшись, оставили ли пираты в моем кошеле хотя бы один обол!

— Ну, положим, тогда тебя бесполезно было спрашивать об этом! — усмехнулся Аристарх.

— Все равно! — возразил Эвбулид, не принимая шутки. — Они сначала обыскали бы меня!

— И потеряли секунды, которые в тот момент были дороже для тебя всего на свете!

— Да они вообще бросили бы меня, узнав, что мне нечем заплатить им! Ведь они не стыдятся брать деньги за свое лечение, даже если больной после него умирает! Так было с моими родителями, с отцом и матерью жены… А моя старшая дочь?! Узнав о нашей бедности, лекарь даже не стал осматривать ее, а сразу посоветовал состричь часть волос с головы Филы и принести их в жертву Аполлону и его сестре Артемиде! [69]

— Какая алчность! Какое бездушие! — воскликнул Аристарх. — Такой лекарь достоин самой суровой кары как богов, так и людей! Так, значит, твоя дочь умерла? — сочувственно взглянул он на Эвбулида.

— К счастью, тогда еще в Афинах жил мой друг. Он дал мне взаймы денег, и тот же самый лекарь в три дня поставил мою дочь на ноги! Что скажешь на это?

— Скажу, что это был не лекарь, а самый настоящий купец с медицинским инструментом в руках! Искать выгоду на боли и страданиях людей — что может быть более низким и подлым? Помогать лишь тем, кто в состоянии оплатить свое здоровье! Лекарь, который приходил к тебе, — клятвопреступник, и он не имеет право называться ни лекарем, ни даже человеком! Самые злостные воры и мошенники — невинные дети по сравнению с ним, потому что он играет на самом дорогом и святом для человека… Блеск золота затмил глаза его совести, убил в нем сострадание — святая святых каждого лекаря, заставил забыть не то, что о долге, но даже и о собственном страхе!

— Страхе?

— А ты как думал? Что ему простится нарушение клятвы богам, которую составил сам Гиппократ?

— Я много слышал об этой клятве, но саму ее так и не слышал, — признался Эвбулид.

— Тогда слушай: «Клянусь Аполлоном-врачом, Асклепием, Гигиеей и Панакеей [70] и всеми богами, беря их в свидетели, что направлю режим больных к их выгоде сообразно с моими силами и моим разумением, воздерживаясь от причинения всякого вреда и несправедливости… Чисто и непорочно буду я проводить свою жизнь и свое искусство. Что бы при лечении — а также и без лечения, я не увидел и не услышал касательно жизни людской из того, что не следует когда-либо разглашать, я умолчу о том, считая подобные вещи тайной. Мне, нерушимо выполняющему клятву, да будет дано счастие в жизни и искусстве и слава людей на вечные времена; преступающему же и дающему ложную клятву да будет обратное этому!»

— Как же — будет им обратное! — с горечью вздохнул Эвбулид. — Тот лекарь, что лечил мою Филу, продолжает все также «чисто и непорочно» лечить остальных! А другой — Диомед, получив щедрую взятку от детей одного почтенного гражданина, сказал тому прямо в глаза, что у него опухоль, и бедняга от тоски и страха умер за неделю, хотя, как говорят, мог прожить и год, и два. И что же — оба эти лекаря живут себе припеваючи! Куда только смотрят боги?!

— Я сам иногда поражаюсь терпению богов! — пожал плечами Аристарх. — Вместо того, чтобы подавать пример больным, наши лекари пьянствуют, обжираются, предаются похоти и разврату! Это у них называется «чисто и непорочно» проводить свою жизнь. Я не знаю лекаря по имени Диомед, но узнаю в нем многих своих коллег! Еще Гиппократ убеждал таких думать не о деньгах, а о здоровье людей! А они и спустя двести пятьдесят лет после его смерти превращают медицину в доходное дело. Причем многие до того невежественны, что приписывают возникновение недуга действию тайных сил! Падучая болезнь у них — это козни злых богов, каково, а?

Эвбулид развел руками, умолчав о том, что и сам верит в это. Знакомые ему лекари часто ругали Гиппократа, обвиняя его в непочтении к богам, и особенно смеялись над тем, что он и его ученики считали, что здоровье человека во многом зависит от климата и местности, в которой он живет.

Аристарх понимающе посмотрел на Эвбулида и продолжил:

— Эти шарлатаны, выдающие себя за врачей, вместо того, чтобы исцелять, дают больным сомнительные лекарства. Они продают беременным женщинам средства для изгнания плода, также нарушая этим клятву!

— Говорят, что они, пользуясь своим положением, соблазняют дочерей и жен афинян! — добавил Эвбулид.

— И это за ними водится! — сокрушенно вздохнул Аристарх. — Но чаще многие утоляют свою похоть только тем, что бессовестно мнут и гладят молодые тела, делая вид, что простукивают и прослушивают пациенток…