Колесница Гелиоса - Санин Евгений Георгиевич. Страница 60
— Ты получишь ее!
— Гребцов на трирему, лучше всего из бывших рабов-пергамцев!
— Я дам тебе две сотни таких гребцов! — пообещал Евн.
— И еще… половину сокровищ Тита Максима! — выпалил Прот.
— Хм-мм! Половину?!
Прот уже не слышал, как вскрикнул Фемистокл.
Позабыв все предостережения грека, он быстро добавил:
— Да, базилевс! Поклянись Астартой и дай свое царское слово выполнить все, о чем я прошу, и я тут же покажу твоим людям, где спрятано золото!
Евн внимательно посмотрел на Прота, и вдруг глаза его хитро прищурились:
— Значит, корабль, гребцов и половину денег?
— Да, базилевс, да!
— И это все? — громко, чтобы слышали все, уточнил Евн.
— Конечно!
— Ну что ж, клянусь Астартой и даю свое царское слово, что ты получишь все, что просишь.
— Срок! — прошептал Фемистокл. — Пусть назовет срок!..
Но Прот не слышал его.
— О, великий! — вскричал он, падая на колени перед царем. — Твоими устами говорят сами боги! Слушай же: Тит Максим запрятал свое золото под рабской отхожей ямой!
Евн сделал едва заметный жест Серапиону, и тот, кивнув, мгновенно исчез.
— Так я могу завтра же отправиться в Пергам? — подползая к царю и целуя край его халата, спросил Прот.
— Завтра? — удивленно переспросил Евн. — Разве я сказал завтра?
— Но к-когда же? — запинаясь, воскликнул Прот.
— Может, через неделю, а может, через год! — пряча усмешку, ответил Евн.
— Через год?!
— Дорога в Пергам длинна и опасна, море кишит пиратами и римскими кораблями! — обращаясь больше к Совету, чем к пораженному Проту, терпеливо объяснил царь. — Прежде чем отправить в такой путь двести своих подданных я должен испросить на это благословения богов!
— Так испроси его сейчас! — простонал Прот.
Евн глазами приказал охранников убрать от трона пергамца и сказал так, чтобы слышали все:
— Я не могу говорить с богами об этом, когда консульская армия Рима высадилась в моем царстве! Кстати, это относится ко всем, кто еще хочет обратиться ко мне с подобными пустяками!
С самого начала своего пребывания в Пергаме Луций Пропорций не переставал изумляться богатству и необычности увенчавшего вершину высокой горы города. Он внутренне ахнул еще когда македонский корабль бросил якорь в прекрасно оборудованном порту Пергама — Элее.
Что осиротевшие гавани Афин и Александрии, Брундизия и Олинфа!
Даже всегда радовавшие его взор причалы Рима казались теперь убогими при виде множества торговых судов со всех концов света.
Казалось, вода вот-вот выйдет из берегов от их количества и тяжести дорогих грузов в переполненных трюмах.
Каких только гербов, значков, скульптур на акростолиях не было здесь! Охвативший своими острыми рогами лучистое солнце полумесяц на парусах триер Понтийского царя Митридата, гордое изображение орла Птолемея на судах с царским грузом из Александрии, родосский Гелиос, каппадокийский скорпион, херсонесская Дева — хранительница далекого города на самом севере холодного Эвксинского Понта, гербы, гербы: Финикии, Фасоса, Ликии, Том, Пантикапея, Одессоса, Сирии…
Не было среди всего этого великолепия лишь воинственных римских трирем с непобедимыми легионерами на палубах, зато в отдалении грозно стоял на рейде охранявший покой родного города и его богатых друзей могучий военный флот Пергама.
«Давай, охраняй для нас все это добро!» — усмехнулся про себя Луций.
Повеселев, он нанял на пристани носильщика с тележкой, и когда пергамец затребовал плату вперед, нахмурился. Первый раз за время своего путешествия ему пришлось развязывать тугой кошель с серебряными монетами: здесь, на мощеной каменными плитами земле кончались владения всесильного Рима, и выданная самим городским претором легация, перед которой бледнели и расшаркивались все в Италии и Македонии, превращалась в никчемную жалкую бумажку.
— Римлянин? — на приличном греческом языке недружелюбно спросил носильщик, бросая взгляд на тогу Луция и вертя в пальцах денарий.
— Да, — тоже по-гречески ответил Пропорций, предупрежденный, что этот язык здесь в особом почете.
— Тогда с тебя еще две таких монеты! — хмуро заметил носильщик.
— Это еще почему? — возмутился Луций. — Твой сосед запросил только что у грека всего одну драхму!
Носильщик усмехнулся:
— То с грека! Ему лишь бы добраться до алтаря Зевса и публичной библиотеки!
— А я по-твоему зачем приехал? — усмехнулся Луций, протягивая носильщику еще два денария.
— Ты? — пергамец скользнул по лицу римлянина. — Ограбить нас!
— Что? — опешил Пропорций.
— Ну да, — подтвердил носильщик. — Ограбить и прибрать каш Пергам к рукам своего Рима!
Луций оторопело уставился на носильщика, а затем стал затравленно озираться по сторонам: казалось, все взоры были устремлены на него.
Косо глядящий на его римскую тогу пергамский военачальник… осмотревший его с ног до головы знатный вельможа… надсмотрщик за рабами на разгрузке критского судна…
Даже сидевшие к нему спиной купцы, казалось, только делают вид, что сговариваются о ценах, на самом деле они, возможно, лишь выжидали момент, чтобы схватить его и доставить в пыточные подвалы дворца Аттала…
— С чего это ты взял?.. — еле ворочая от страха языком, спросил он.
Носильщик снова взглянул на чужестранца и усмехнулся:
— Да у вас, римлян, это на лицах написано! Как только приезжает новый ростовщик из Рима, так некоторые улицы, а то и целые кварталы перетягивают потуже пояса на халатах! Только и выискиваете, кого бы еще ободрать! От ваших процентов только два пути: петля или рабство… Весь Пергам уже стонет от вас, хотя твоих земляков пока здесь немного — две или три сотни. А что если вас будет тысяча? Десять тысяч?! Чей будет тогда Пергам?!
— А-а!.. — с облегчением выдохнул Луций.
— Поэтому я и беру с тебя две лишние монеты, чтобы напиться на них и забыть о том, что завтра будет со мной и с моими несчастными земляками! — воскликнул носильщик.
— Ты опасный человек! — медленно проговорил Луций. — И я не хочу доверять тебе свои вещи!
— Да я и сам не хочу везти их! — закричал пергамец. — Подавись своими кровавыми денариями! — швырнул он монеты под ноги римлянину, и они, звеня, покатились по мостовой. — Я лучше подохну от голода, чем куплю на них хоть корку хлеба!
Новый носильщик к которому обратился Луций, оказался сговорчивее первого. Он быстро погрузил на тележку три сундука и вопросительно взглянул на римлянина.
— В гостиницу! — бросил ему Пропорций.
— Тогда с господина еще один денарий! — сказал носильщик.
— Это еще почему?
— Потому что господин — римлянин…
— Опять начинается! — возмутился Луций, но пергамец спокойно сказал:
— Мне придется везти твои вещи в Верхний город, а это далеко и тяжело.
— А разве в Нижнем городе нет приличных гостиниц? — спросил Луций.
— Есть! — ответил носильщик. — Но в ней останавливаются пергамские купцы, которые очень сердиты на римлян. Если они увидят тебя в гостинице, то у господина могут быть неприятности…
— А в Верхнем городе?
— О! Там живет наша знать, и она очень любит вас, римлян.
— Тогда давай в Верхний город!
В пути носильщик неожиданно разговорился. Как вскоре понял Луций, это был влюбленный в свой город человек, знавший о Пергаме все.
— Сначала эти края были священными землями кабиров! — безостановочно рассказывал он. — Потом здесь появились аркадские переселенцы под предводительством Телефа, сына самого Геракла и Авги! Потом сюда пришел Пергам, сын Пирра со своей матерью Андромахой, основавший на вершине этой горы небольшую крепость. Затем…
— Скажи, — перебил носильщика Луций. — А ты давно видел царя?
— Полтора года назад! — кивнул носильщик и продолжил: — Затем сюда пришел Асклепий из Эпидавра, по-вашему: Эскулап…
— А как его здоровье? — снова перебил пергамца Пропорций.
— Кого?