Когда я был мальчишкой - Санин Владимир Маркович. Страница 27

В конце концов всех вытеснил дядя Вася, и я с радостью и волнением отдался воспоминаниям. Я встречал в приказах Верховного Главнокомандующего его фамилию и радовался за него, но про себя: не хотелось козырять перед ребятами таким знакомством. По приказам же я определил, что танковый корпус дяди Васи сражается где-то в Прибалтике, и пожалел, что даже случайно не могу его встретить, хотя бы взглянуть на него — не станет ведь простой солдат бросаться на шею командиру корпуса…

Я долго думал о нем, а потом незаметно уснул и проснулся, когда началась артподготовка.

ПЕРВЫЙ БЛИН

Я проснулся от страшного грохота.

— Началось! — прокричал мне Володя, и я не услышал, а понял, что он хотел сообщить.

Небо, разорванное в клочья, трясущаяся в судорогах земля, вой, скрежет, тысячи громов и молний! Спустя много лет я прочитал, что первая артиллерийская подготовка, свидетелем которой мне довелось стать, оказалась едва ли не самой мощной в истории войн. Ребята что-то кричали, смешно раскрывая и закрывая рты, но никто и не пытался понять друг друга, мы, кажется, мгновенно оглохли, потеряли счёт залпам, которые слились в один непрерывный грохот, в эту удивительную, оптимистическую симфонию войны — для тех, кто заказывает музыку. Немцы, как мы убедились два часа спустя, были о ней другого мнения.

Разрывы снарядов отдалились — артиллерия уже молотила немцев в глубине обороны, над Нейсе пролетели штурмовики, ставя дымовую завесу, и передний край на том берегу окутался молочной пеленой. Мы начали спускаться к реке, куда сапёры потащили лодки.

— Налетай, расхватывай! — дурачился молодой сапёр. — Распашные, три рубля за час!

Посреди реки разорвался снаряд.

— Вертай обратно, стреляют! — заорал Кузин.

— Где стреляют, где стреляют? — засуетился Юра Беленький и погрозил в сторону немцев кулаком. — Безобразие! В человека попасть могли!

Все рассмеялись — слишком весёлым, нервным смехом.

— Шальной, — успокоил Кузина Виктор. — По лодкам, славяне!

Ветер отогнал дымовую завесу, и немецкие траншеи оказались перед нами как на ладони. Но как они были не похожи на те, которые я наблюдал в стереотрубу! Откуда-то застрочил одинокий пулемёт, над головами засвистали пули.

— Пригнитесь! — приказал Володя, изо всех сил работая вёслами.

Сильный толчок — лодка врезалась в берег.

— Быстрей, быстрей! — торопил Володя.

— За мной! Вперёд! — надрывно кричал Ряшенцев.

Задыхаясь от волнения и не видя перед собой ничего, кроме Володиной спины, я побежал, перепрыгивая через скрюченные куски колючей проволоки, воронки. Весь берег был перепахан и разбит, кругом валялись искорёженные куски бетона с торчащей арматурой, толстые бревна из блиндажей, вырванные с корнем бронеколпаки, полузасыпанные землёй трупы фашистов.

— А-а-а!

Кто-то подорвался на мине, к нему бежал санитар.

— А-а-а!

Предсмертный крик — ножом по сердцу. Послышалась дробная пулемётная очередь — недобитые немцы оживали. Мы попрыгали в траншею.

— Впе-ере-ед!

На бруствере во весь рост стоял комбат Макаров, размахивая пистолетом.

Я задыхался, мне мешало нестерпимо бьющееся сердце, прилипшая к телу рубашка и крупные капли пота, стекавшие на глаза из-под пилотки. Все, чем я жил до сих пор, полетело ко всем чертям, в жизни осталась одна цель: не отстать от Володи. Сзади разорвалась граната, я на ходу обернулся, больно ударился о торчащий из груды рыхлой земли ствол пулемёта и с размаху полетел на дно траншеи. Быть может, это меня спасло: автоматная очередь свалила двух бегущих за мной бойцов.

Все дальнейшее я вижу отчётливо и ясно, словно просматриваю кадры документального фильма.

Рослого немца, выскочившего из хода сообщения, Володя уложил ударом приклада по каске и тут же закричал:

— Ложи-ись!

Из открытой двери блиндажа вылетели две гранаты с длинными деревянными ручками. Одну из них подхватил Володя и швырнул обратно. Другая взорвалась, и Виктор Чайкин, матерясь, схватился за левую руку. Не сговариваясь, Юра Беленький и Володя одновременно бросили в блиндаж гранаты, а Владик Регинин, просунув в дверь вытянутый в руке автомат, дал длинную очередь. Вслед за Володей я вбежал в блиндаж. На полу лежало несколько немцев. Один из них, в дальнем углу, был жив и, приподнявшись, трясущейся рукой наводил на Володю пистолет.

— Володя! — заорал я и нажал на спуск. Заело! Я швырнул автомат в немца и промахнулся, а Володя ударом ноги вышиб из его руки пистолет. Немец уронил голову на пол и затих.

— Здесь порядочек! — Володя улыбнулся, поднял пистолет и выскочил из блиндажа. — И здесь тоже, выходи спокойно!

Я устремился за ним и столкнулся лицом к лицу с комбатом Макаровым.

— Куда дел оружие? — вытирая пот со лба, жёстко спросил комбат.

Я ахнул и бросился в блиндаж за своим автоматом.

И здесь произошла сцена, которая стала достоянием всей роты и принесла мне весьма досадную известность.

Немец, у которого Володя выбил пистолет, сидел на полу, ошалело поводя окровавленной головой. В руках у него был мой автомат. Увидев меня, немец поднял его на уровень моего живота и оскалился. Сердце у меня остановилось.

Щёлк! — осечка.

Щёлк! — осечка!

Я бросился к немцу и схватил руками ствол.

— Отдай автомат! — заорал я. — Отдай!

На крик вбежали Юра Беленький и Владик Регинин. Быстро оценив ситуацию, Юра ухмыльнулся.

— Погоди, сейчас разберёмся, — успокоил он меня. — Это твой автомат?

— Мой!

— Слышишь? — возмущённо сказал Юра насмерть перепуганному немцу. — Миша врать не будет, отдай ему автомат, а сам подними ручки кверху. Хенде хох, сволочь!

Немец пытался поднять руки, но снова потерял сознание.

— Ещё немножко, и я сам бы отобрал, — осознав глупость ситуации, сообщил я.

— Не беспокойся, — ядовито проговорил Юра, похлопав меня по плечу, — мы люди свои, трепаться не будем, за пределы полка не выйдет!

В блиндаж ввалились потный и довольный Ряшенцев, Володя и Чайкины. Рана у Виктора оказалась пустяковой, кость не была задета, и отец бинтовал руку сына, ругая его на чём свет стоит. Виктор послушно поддакивал, исподтишка нам подмигивая.

— Наше дело сделано, подождём танков, — весело сказал Ряшенцев, садясь за стол, — Жив, трижды обстрелянный?

— Меня спас! — засмеялся Володя, подбрасывая на руке «вальтер». — Эх!.. — Володя бережно взял в руки покрытый блестящим перламутром аккордеон. — Достанется же кому-то музыка… Уж давно умолкли танки, а тако-ого не забыть, и с тех пор на ту поля-янку ходит девушка грустить… Не переправились обозники, дал бы кому-нибудь на сохранение… Часто та-ам она-а встречает утра розовый рассвет, речь танкиста вспо-оминает…

— Не расстраивайся, брось его, — посоветовал Ряшенцев. — Степан Петрович, немец-то живой, посмотри его. Немецкий знаешь, Полунин?

— Я английский в школе учил.

— Жаль, я тоже не очень… — покачал головой Ряшенцев и спросил немца, которому Чайкин-старший перебинтовывал голову: — Гитлер капут, значит?

— Капут, капут, — охотно поддержал немец. — Их бин арбейтер.

— Знаем мы таких рабочих, — с усмешкой сказал Володя. — Ладно, можешь не класть в штаны, никто тебя шлёпать не будет.

— Везучий немец, доживёт до конца. — Юра сплюнул. — А ну покажи.

Вконец расстроенный, я протянул ему свой автомат, из которого, как легко было понять, мне так и не удалось сделать ни единого выстрела: затвор покорёжило осколком, а другой осколок ухитрился закупорить ствол.

— Да, тринадцатой зарубке не бывать, — с искренним соболезнованием проговорил Юра и похлопал меня по плечу. — Все равно молодец, отстоял своё оружие в борьбе с полудохлым фрицем!

Тщетно я подмигивал и корчил умоляющие рожи — Юра уже вошёл в роль.

— Вбегаем мы с Владиком в блиндаж, а он кричит: «Отдай автомат, он на меня записан, спроси у гвардии ефрейтора товарища Чайкина! Это, — кричит, — настоящее воровство — чужие автоматы хватать. Креста, — кричит, — на тебе нет!»