Не говори ты Арктике — прощай - Санин Владимир Маркович. Страница 25

— Странно устроен наш мозг, — сказал Лукин, — хорошее быстро выветривается, а неудачи врезаются намертво. А может, так и должно быть? Не вы ли говорили, что неудача — повивальная бабка удачи? Если обретенный нами опыт представить в виде сложенной из кирпичиков стены, то ее фундамент, нижние кирпичики — неудачи, правда? Уж о них-то мы помним, их-то мы не забудем!

Мы действительно как-то говорили, что счастливчик, упоенный удачами, кажется глуповатым, с ним и беседовать особенно не о чем, а у человека, пережившего не одно стрессовое состояние, всегда найдется о чем рассказать. Впрочем, мы откровенно сошлись на том, что предпочитаем удачи, и пусть, бог с нами, нам не о чем будет рассказывать!

Мы сидели в медпункте СП-23 за неизменной и столь любимой полярниками чашкой чая. Валерий таких чашек мог выпить четыре-пять за час — причем без видимых усилий. Это что, на станции Восток, где воздух абсолютно сух, а жажда невыносима, рекорды ставились куда выше!

— Тот день был прескверный, — начал Лукин. — Арктика наверняка сочла, что мы относимся к ней без должного уважения. Между тем мы завершали программу, график был сверхнапряженный, а необходимые для первичных посадок условия — облачность не более пяти баллов, обязательное солнечное освещение и видимость не менее пяти километров — отсутствовали. И все-таки Лев Афанасьевич Вепрев, замечательный полярный ас, изыскал свой шанс и исхитрился посадить машину на точку. Выпрыгнули мы со старым другом-однокашником Володей Волковым бурить, а бур через несколько секунд пробил лед! Двадцать — двадцать пять сантиметров! Я показал два пальца Вепреву, который следил за нами из форточки кабины, он кивнул — залезайте на борт. Самолет бежит по льду, мы за ним, я подсадил Володю, помог ему забраться в дверь — на ЛИ-2 она на высоте примерно полутора метров; Володя, как положено, постарался освободить для меня проход, нырнул внутрь — и сбил с ног штурмана Славу Алтунина и гидролога Олега Евдокимова, которые нас страховали; они, все трое, упали, и мне пришлось забираться на борт без посторонней помощи. Подумаешь, подтянуться на полтора метра, ерунда, если на тебе спортивный костюм и кроссовки, а не полупудовые унты и прочее; самолет мчится, трясет, но все-таки подтянулся на руках, закинул ногу, еще мгновение — и последним броском ворвусь в кабину. Но этого мгновения мне-то и не хватило. Нервы у всех на пределе, все видели, как я два пальца показывал, и Слава лежа во всю силу легких гаркнул: «Все на борту!»

Вепрев, естественно, с огромным облегчением тут же дал взлетный режим — и струей от винта меня просто выдуло из самолета как пушинку. Грохнулся всем телом о лед, увидел скрывающийся вдали самолет и подумал… Не помню, о чем подумал. Впрочем, кажется, о том, каково будет Вепреву возвращаться и вновь садиться на двадцатисантиметровый лед… Теперь вы представляете, что это такое — хотя нет, вы видели три пальца, все-таки какая-то разница. Голым на ежа легче садиться, чем на такой лед; а что поделаешь, пришлось. Ну, тут я вспомнил свое спортивное прошлое — когда-то играл за сборную Ленинграда по гандболу — сделал хорошую стометровку, и меня на ходу в четыре руки втащили в самолет.

Я не курящий, но взял у ребят сигарету, выкурил: стало страшно при мысли, в какую ситуацию втянул экипаж, своих ребят, самого себя. В общем, честно говоря, произошло чудо — не должен был тот лед нас выдержать, и будь на месте Вепрева пилот менее хладнокровный, кто знает, как бы эта история кончилась. А для себя самого, в порядке анализа, отметил: в момент, когда происходит ЧП, страха нет, действуешь на подсознании, летчики бы сказали — на автопилоте; никакие высокие материи в сей миг на ум не приходят, зато потом, когда осмысливаешь ситуацию…

Однако долго ее осмысливать времени у меня не было — через полчаса произошла история посерьезнее: я же говорил, что в тот день Арктика на нас была за что-то сердита. По совпадению, какое бывает разве что в кино, это случилось при следующей посадке.